– Это не моя жена. Чужая. – Он опять сокрушенно покачал головой и повторил: – Чужая...
* * *
В коридоре Брио Билдинг толпились музыканты, певицы, танцовщицы, композиторы, сочинители куплетов, распорядители и посредники, в воздухе звучал музыкальный жаргон «хиппи».
– Вот что, мужик, сказала я ему, плати две банкноты за уик-энд или адью, – донеслось из гула голосов до ушей обоих полицейских, как только они вышли из лифта. – Ну, дурак пошел и заложил свой инструмент. Ну я и говорю, мужик, как ты собираешься дуть, если спустил свою трубу. Ну а он мне и говорит, все равно не могу дуть, пока не достану травки. Ну вот и загнал инструмент, чтобы купить ее. Но и играть не может, не на чем.
Тут были девушки – крашеные блондинки с веселыми глазами в небрежно-развязной позе танцовщиц «хиппи», игроки на тромбоне с длинными руками и короткими козлиными бородками, посредники с пронзительным взглядом карих глаз за стильными очками в черной оправе, певички с зачесанными на одну сторону, свободно спадающими волосами. И опять тот же голос: "А я ему и говорю, с чего это я должна ради тебя выкладываться, если я ни для кого в джазе не стараюсь, а он что-то вроде того, что у нас все по-другому, детка. А я ему, что по-другому? А он мне руку под юбку засунул и говорит: «Это – любовь, детка». У края толпы – одинокий уличный торговец; человек, ожидавший встречи с пианистом, который, видимо, принимал наркотики с четырнадцатилетнего возраста; семнадцатилетняя девушка с прической в стиле «Клеопатра» в ожидании трубача, организовавшего для нее прослушивание в своей группе. Клинг не слышал всей этой несмолкающей болтовни, доносившейся отовсюду, не видел хорошеньких, хотя и слишком накрашенных девушек с задорным блеском в глазах, в легких платьях, обтягивающих пышные бедра. Они миновали запруженные толпой переходы, газетный киоск, где продавались мини-газетки, жирные черные заголовки которых уже не сообщали больше о смерти Ирэн Тейер и Томми Барлоу – с первой полосы их вытеснили сенсационные сообщения об очередной сумасбродной выходке Хрущева. Они с трудом пробрались сквозь толпу, как два бизнесмена, которые только что нанесли деловой визит и вышли к исходу апрельского дня на сумеречный свет.
– Ты был с ним слишком груб, – внезапно резко произнес Хейз, даже не повернувшись к Клингу.
– А может быть, это он убил их, – бесстрастно возразил Клинг.
– А может, и нет. Кто ты, черт возьми? Великий инквизитор?
– Ты ищешь со мной ссоры, Коттон? – заметил Клинг.
– Нет, просто говорю.
– Что именно?
– Говорю, что есть хорошие полицейские и есть дерьмо. Мне противно смотреть, как ты становишься таким.
– Благодарю!
Какое-то мгновение они еще молча стояли на тротуаре, мимо них спешили домой служащие. Казалось, им больше нечего сказать друг другу. Они стояли, как чужие, пальто нараспашку, руки в карманах.
– Ты возвращаешься в участок? – спросил наконец Клинг.
– Я полагаю, ты захочешь напечатать рапорт, – заметил Хейз и, помолчав, добавил язвительно: – Ведь это ты задавал все вопросы.
– Ну и что?
– Ну вот и пиши.
– Злишься?
– Да.
– Ну и катись! – Клинг выругался и исчез в толпе.
Какое-то мгновение Хейз еще смотрел ему вслед, сокрушенно качая головой, затем вынул руки из кармана, помедлил, засунул их обратно и решительно направился к станции метро на углу.
* * *
Он был рад отдохнуть от Клинга, от полицейского участка; рад, что с ним сейчас Кристин Максвел. Она вышла из кухни своей квартиры, держа в руках поднос с миксером для мартини и двумя бокалами со льдом. Когда она шла к нему, он не спускал с нее глаз. С тех пор как они познакомились, она отрастила длинные волосы и теперь они свободными, светлыми прядями обрамляли овал ее лица. На гладких волосах отражались отблески света предзакатного солнца, проникающего в комнату через окно. Она сняла туфли, как только пришла с работы, но на ней все еще были чулки, в них она бесшумно передвигалась по комнате с прирожденной женской грацией. Все в ней было женственно: прямая черная юбка при каждом движении плотно облегала бедра и ноги, поднос для коктейля плавно покачивался в длинной и тонкой руке, другой она смахивала упавшую на щеку ресничку. На ней была голубая шелковая блузка, под цвет сиреневатой голубизны ее глаз, которая свободно прилегала к мягкому изгибу ее груди. Она поставила поднос, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулась и сказала:
– Перестань! Ты меня заставляешь нервничать.
– Что перестать?
– Так смотреть на меня.
Она быстро, до краев, наполнила оба бокала.
– Как так?
– Ты меня раздеваешь.
Кристин подала ему один бокал и поспешила добавить:
– Взглядом!
– Это самый непрактичный способ тебя раздевать, – произнес Хейз, – взглядом.
– Да, но тем не менее ты это делаешь.
– Я просто смотрю на тебя. С удовольствием, – он поднял бокал и сказал: – За тебя, за то, чтобы смотреть на тебя, – и отпил большой глоток джина с вермутом.
Кристин села напротив него в кресло, поджав под себя ноги, и стала потягивать напиток. Поглядывая на него из-за края своей рюмки, проронила:
– Думаю, тебе следует на мне жениться. Тогда ты сможешь на меня смотреть целыми днями.
– Не могу, – возразил Хейз.
– Почему?
– Потому, что хорошие полицейские умирают молодыми.
– Тогда тебе не о чем беспокоиться.
– Ты хочешь сказать, что я плохой полицейский?
– Совсем наоборот. Думаю, что ты просто великолепный, но ты уже не очень-то молод.
– Ты права. У меня уже и суставы начинают хрустеть. – Помолчав, он добавил: – Но хорошие полицейские и старыми умирают тоже. Собственно, рано или поздно все полицейские умирают: хорошие ли, плохие, честные или мошенники.
– Мошенники, это те, которые берут взятки?
– Да, они тоже умирают.
Кристин, не согласившись, покачала головой и с озорной улыбкой на губах произнесла:
– Мошенники никогда не умирают!
– Не умирают?
– Нет. Им просто платят, чтобы они убрались.
Хейза передернуло. Он осушил стакан.
– Полагаю, ты хватила через край.
– А я полагаю, ты просто избегаешь разговоров о нашей скорой свадьбе.
– Ты, наверное, хотела сказать замечательной!
– Я говорила о том, чтобы она была поскорее, но она, конечно же, будет и замечательной тоже.
– Ты знаешь, у меня такое чувство, что я пьян. А ведь я выпил всего лишь одну рюмку.
– Это я тебя опьяняю. Уж такая я женщина, – пояснила Кристин.
– Иди сюда и опьяни меня немножко.
Кристин отрицательно покачала головой.
– Нет. Я еще хочу выпить!
Она осушила свою рюмку и снова налила мартини им обоим.
– К тому же мы говорили о женитьбе. А ты ведь честный полицейский?!
– Абсолютно, – подметил Хейз и взял свой бокал.
– А тебе не кажется, что честные полицейские должны искать честных женщин?
– Точно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
* * *
В коридоре Брио Билдинг толпились музыканты, певицы, танцовщицы, композиторы, сочинители куплетов, распорядители и посредники, в воздухе звучал музыкальный жаргон «хиппи».
– Вот что, мужик, сказала я ему, плати две банкноты за уик-энд или адью, – донеслось из гула голосов до ушей обоих полицейских, как только они вышли из лифта. – Ну, дурак пошел и заложил свой инструмент. Ну я и говорю, мужик, как ты собираешься дуть, если спустил свою трубу. Ну а он мне и говорит, все равно не могу дуть, пока не достану травки. Ну вот и загнал инструмент, чтобы купить ее. Но и играть не может, не на чем.
Тут были девушки – крашеные блондинки с веселыми глазами в небрежно-развязной позе танцовщиц «хиппи», игроки на тромбоне с длинными руками и короткими козлиными бородками, посредники с пронзительным взглядом карих глаз за стильными очками в черной оправе, певички с зачесанными на одну сторону, свободно спадающими волосами. И опять тот же голос: "А я ему и говорю, с чего это я должна ради тебя выкладываться, если я ни для кого в джазе не стараюсь, а он что-то вроде того, что у нас все по-другому, детка. А я ему, что по-другому? А он мне руку под юбку засунул и говорит: «Это – любовь, детка». У края толпы – одинокий уличный торговец; человек, ожидавший встречи с пианистом, который, видимо, принимал наркотики с четырнадцатилетнего возраста; семнадцатилетняя девушка с прической в стиле «Клеопатра» в ожидании трубача, организовавшего для нее прослушивание в своей группе. Клинг не слышал всей этой несмолкающей болтовни, доносившейся отовсюду, не видел хорошеньких, хотя и слишком накрашенных девушек с задорным блеском в глазах, в легких платьях, обтягивающих пышные бедра. Они миновали запруженные толпой переходы, газетный киоск, где продавались мини-газетки, жирные черные заголовки которых уже не сообщали больше о смерти Ирэн Тейер и Томми Барлоу – с первой полосы их вытеснили сенсационные сообщения об очередной сумасбродной выходке Хрущева. Они с трудом пробрались сквозь толпу, как два бизнесмена, которые только что нанесли деловой визит и вышли к исходу апрельского дня на сумеречный свет.
– Ты был с ним слишком груб, – внезапно резко произнес Хейз, даже не повернувшись к Клингу.
– А может быть, это он убил их, – бесстрастно возразил Клинг.
– А может, и нет. Кто ты, черт возьми? Великий инквизитор?
– Ты ищешь со мной ссоры, Коттон? – заметил Клинг.
– Нет, просто говорю.
– Что именно?
– Говорю, что есть хорошие полицейские и есть дерьмо. Мне противно смотреть, как ты становишься таким.
– Благодарю!
Какое-то мгновение они еще молча стояли на тротуаре, мимо них спешили домой служащие. Казалось, им больше нечего сказать друг другу. Они стояли, как чужие, пальто нараспашку, руки в карманах.
– Ты возвращаешься в участок? – спросил наконец Клинг.
– Я полагаю, ты захочешь напечатать рапорт, – заметил Хейз и, помолчав, добавил язвительно: – Ведь это ты задавал все вопросы.
– Ну и что?
– Ну вот и пиши.
– Злишься?
– Да.
– Ну и катись! – Клинг выругался и исчез в толпе.
Какое-то мгновение Хейз еще смотрел ему вслед, сокрушенно качая головой, затем вынул руки из кармана, помедлил, засунул их обратно и решительно направился к станции метро на углу.
* * *
Он был рад отдохнуть от Клинга, от полицейского участка; рад, что с ним сейчас Кристин Максвел. Она вышла из кухни своей квартиры, держа в руках поднос с миксером для мартини и двумя бокалами со льдом. Когда она шла к нему, он не спускал с нее глаз. С тех пор как они познакомились, она отрастила длинные волосы и теперь они свободными, светлыми прядями обрамляли овал ее лица. На гладких волосах отражались отблески света предзакатного солнца, проникающего в комнату через окно. Она сняла туфли, как только пришла с работы, но на ней все еще были чулки, в них она бесшумно передвигалась по комнате с прирожденной женской грацией. Все в ней было женственно: прямая черная юбка при каждом движении плотно облегала бедра и ноги, поднос для коктейля плавно покачивался в длинной и тонкой руке, другой она смахивала упавшую на щеку ресничку. На ней была голубая шелковая блузка, под цвет сиреневатой голубизны ее глаз, которая свободно прилегала к мягкому изгибу ее груди. Она поставила поднос, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулась и сказала:
– Перестань! Ты меня заставляешь нервничать.
– Что перестать?
– Так смотреть на меня.
Она быстро, до краев, наполнила оба бокала.
– Как так?
– Ты меня раздеваешь.
Кристин подала ему один бокал и поспешила добавить:
– Взглядом!
– Это самый непрактичный способ тебя раздевать, – произнес Хейз, – взглядом.
– Да, но тем не менее ты это делаешь.
– Я просто смотрю на тебя. С удовольствием, – он поднял бокал и сказал: – За тебя, за то, чтобы смотреть на тебя, – и отпил большой глоток джина с вермутом.
Кристин села напротив него в кресло, поджав под себя ноги, и стала потягивать напиток. Поглядывая на него из-за края своей рюмки, проронила:
– Думаю, тебе следует на мне жениться. Тогда ты сможешь на меня смотреть целыми днями.
– Не могу, – возразил Хейз.
– Почему?
– Потому, что хорошие полицейские умирают молодыми.
– Тогда тебе не о чем беспокоиться.
– Ты хочешь сказать, что я плохой полицейский?
– Совсем наоборот. Думаю, что ты просто великолепный, но ты уже не очень-то молод.
– Ты права. У меня уже и суставы начинают хрустеть. – Помолчав, он добавил: – Но хорошие полицейские и старыми умирают тоже. Собственно, рано или поздно все полицейские умирают: хорошие ли, плохие, честные или мошенники.
– Мошенники, это те, которые берут взятки?
– Да, они тоже умирают.
Кристин, не согласившись, покачала головой и с озорной улыбкой на губах произнесла:
– Мошенники никогда не умирают!
– Не умирают?
– Нет. Им просто платят, чтобы они убрались.
Хейза передернуло. Он осушил стакан.
– Полагаю, ты хватила через край.
– А я полагаю, ты просто избегаешь разговоров о нашей скорой свадьбе.
– Ты, наверное, хотела сказать замечательной!
– Я говорила о том, чтобы она была поскорее, но она, конечно же, будет и замечательной тоже.
– Ты знаешь, у меня такое чувство, что я пьян. А ведь я выпил всего лишь одну рюмку.
– Это я тебя опьяняю. Уж такая я женщина, – пояснила Кристин.
– Иди сюда и опьяни меня немножко.
Кристин отрицательно покачала головой.
– Нет. Я еще хочу выпить!
Она осушила свою рюмку и снова налила мартини им обоим.
– К тому же мы говорили о женитьбе. А ты ведь честный полицейский?!
– Абсолютно, – подметил Хейз и взял свой бокал.
– А тебе не кажется, что честные полицейские должны искать честных женщин?
– Точно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43