„картежник и любитель ресторанной жизни с возлияниями“ Резанов, „другие подозрительные лица“. Об Орлове им сказано как об „оборотне“, но применительно не ко времени работы комиссии, а к последующим годам жизни и деятельности человека с исключительно сложной судьбой. Так можно утверждать, совсем не зная характера Батюшина, его безгранично ответственного подхода к любому делу, тем более к делу особой государственной важности. Мы знаем, каким щепетильным и бескомпромиссным был он в оценке людей, особенно тех, с кем нужно было разделить ответственное поручение. Конечно, не исключается, что в отдельных случаях при общем дефиците специалистов в спешке Батюшин мог опрометчиво воспользоваться каким-либо рекомендованным ему офицером с сомнительными в нравственном отношении качествами (прапорщик Логвинекий, например), но костяк комиссии был представлен не этими случайными людьми. Роковая ошибка руководителя комиссии, как мы узнаем, была в сотрудничестве с другими лицами».
Об этих лицах чуть позже, а пока что отметим, что самым громким в деятельности Батюшина действительно стал арест банкира Дмитрия Рубинштейна. Рубинштейн был арестован 10 июля 1916 года. «При обыске у него был найден дневник установленного за ним Департаментом полиции наблюдения. Он был в хороших отношениях с директором этого департамента Климовичем. Да вообще у него были хорошие знакомства в высших сферах. Накануне, например, обыска у него обедал министр внутренних дел Протопопов. Про Распутина, которому он доставал любимую мадеру, и говорить нечего», – писал в мемуарах Батюшин.
Главным обвинением в деле банкира была государственная измена. Рубинштейна ждала суровая кара, но в его судьбу вмешались два человека: Александра Федоровна и Григорий Ефимович. Впервые Рубинштейн был упомянут в письме Императрицы к Государю еще в сентябре 1915 года:
«Какой-то Рубинштейн дал уже 1000 руб. и согласен дать еще 500 000 руб. на изготовление аппарата, если он получит то же самое, что Манус. Как некрасивы эти просьбы в такое время, – благотворительность должна покупаться – как гадко!»
Аппараты – это новые аэропланы; получить то же самое, что и Манус, то есть государственный чин, – это стремление сочетать филантропию с коммерцией Государыня осуждала. Но ровно год спустя ее отношение и к зависимости денег от чинов, и к Рубинштейну начало меняться. Опять-таки под влиянием «нашего Друга», настроенного, судя по всему, более прагматично.
«Наш Друг сказал мне еще одну вещь, а именно: если будут предлагать большие суммы (с тем, чтобы получить награды), их нужно принимать, так как деньги очень нужны; поощряешь их делать добро, уступая их слабостям, и тысячи от этого выигрывают, – верно, но все-таки безнравственно. Но в военное время все по-иному».
«…это, вероятно, Гучков подстрекнул военные власти арестовать этого человека в надежде найти улики против нашего Друга. Конечно, за ним водятся грязные денежные дела, – но не за ним же одним», – писала Императрица мужу.
Известны также показания, которые дал Чрезвычайной следственной комиссии министр юстиции Н. А. Добровольский: «Когда я уже был министром юстиции, однажды мне докладывают, что пришел секретарь Распутина. Это меня очень удивило. Является этот самый Симанович с просьбой по делу Рубинштейна. Очень настойчиво говорит, что этим делом заинтересованы очень высокопоставленные лица. Что Рубинштейн обещал чуть ли не полмиллиона за свое освобождение. <…> Говорил он совершенно недопустимым тоном о том, что будто бы (это очень тяжело высказать), что будто бы этим делом интересуется императрица, хотя я должен прибавить, что дважды видел императрицу за свое министерство и она не говорила совершенно об этом ни одного слова <…> Он даже мне сказал такую фразу: „Вы рискуете тем, что императрица будет вами недовольна“».
«Сестра Воскобойникова от имени царицы и Вырубовой тоже просила меня освободить Рубинштейна. Я советовал им через Воскобойникова в это дело не вмешиваться, все же генералу Батюшину сказал, что: „это дело беспокоит дамскую половину дворца“. Распутин хлопотал за Рубинштейна», – показывал на следствии министр внутренних дел Протопопов, а в другом месте прямо говорил, что «царица и Вырубова просили меня переговорить с Батюшиным об освобождении Д. Л. Рубинштейна».
«Самым настойчивым ходатаем за Рубинштейна, которому грозило 20 лет каторги, была сама царица, – пишет Солженицын. – Уже через два месяца после его ареста Александра Федоровна просила Государя, чтобы Рубинштейна „потихоньку услали в Сибирь и не оставляли бы здесь для раздражения евреев“, „поговори насчет Рубинштейна“ с Протопоповым. Через две недели и сам Распутин шлет телеграмму Государю в Ставку: что и Протопопов „умоляет, чтобы ему никто не мешал“, также и контрразведка… „Ласково беседовал об узнике, по-христиански“. – Еще через три недели А. Ф.: „Насчет Рубинштейна, он умирает. Телеграфируй… немедленно [на Северо-Западный фронт]… передать Рубинштейна из Пскова министру внутренних дел“, то есть все тому же ласковому христианину Протопопову. И на следующий день: „Надеюсь, ты телеграфировал насчет умирающего Рубинштейна“. – И еще через день: „Распорядился ли ты, чтобы Рубинштейн был передан министру внутренних дел? иначе он помрет, оставаясь в Пскове, – пожалуйста, милый!“
И 6 декабря Рубинштейн был освобожден – за 10 дней до убийства Распутина, в крайнее для себя время, как последняя распутинская услуга. Сразу же за убийством отставлен и ненавидимый царицею министр Макаров. (А большевиками вскоре расстрелян.) – Впрочем, с освобождением Рубинштейна следственное дело не было тотчас прекращено, он арестован снова, – но в спасительную Февральскую революцию Рубинштейн был, среди томимых узников, освобожден толпой из петроградской тюрьмы и покинул неблагодарную Россию, как, вовремя, и Манасевич, и Манус, и Симанович. (Впрочем, Рубинштейна еще встретим.)
Весь этот тогдашний тыловой разгул грабежа государственного достояния – нам, жителям 90-х годов XX века, видится лишь малой экспериментальной моделью… Но общее – в самодовольном и бездарном правлении, при котором сама судьба России уплывала из рук ее правителей».
Этого, увы, – не оспоришь. Но следует признать, что в отношении генерала Батюшина и целей его комиссии у мемуаристов встречались и противоположные суждения и оценки. Так, П. Г. Курлов, занимавший во время войны должность главноначальствующего гражданской части в Прибалтийском крае, вспоминал:
«Ужас состоял в том, что контрразведывательные отделения далеко вышли за пределы специальности, произвольно включив в круг своих обязанностей борьбу со спекуляцией, дороговизной, политической пропагандой и даже рабочим движением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271