в запахе трав, в желтизне отдельных листьев, в самом воздухе. Он стал неуловимо густым и ленивым, пропитанным медовым духом зрелой и сытой природы.
Эти признаки близкой осени были еще почти незаметны для глаза. Все так же, как вчера, зеленела трава, и так же стрекотал в поле кузнечик. Но все-таки что-то неуловимо и безвозвратно изменилось. Какая-то легкая грусть легла на эти спокойные и плавные изгибы полых холмов, грусть о невозможности сохранить без изменений это чудесное время была неизъяснима, хотелось плакать от счастья. В авторской душе, такой грубой и зачерствелой, просыпался поэт, который еще более жаждал заплакать от бессилия охватить и впитать в себя эту благодать:
Пройти широким полем,
Колосья раздвигая,
Подставив спину жарким солнечным лучам,
И пить, ладонями черпая
Воду холодного ручья,
Блаженно лечь на траву,
Душою отдыхая,
Взяв на ладонь живого муравья…
…Кстати, насчет «душою отдыхая».
М-р Хаггард категорически высказал пожелание по проведению праздника: чтобы все было выдержано в пастельных тонах, и если никак нельзя обойтись без шумных развлечений (Размечтался! Дети — и без шума!), то пусть это будут веселые и безобидные детские игры, и боже упаси что-либо похожее на «хэви-металл» обед с балетной викториной!
Гости уже в полном составе (см. выше «ретро»-карнавал) расположились на открытой лужайке. Скорее это был склон большого холма, на вершине которого стоял загородный дом Хаггардов, а у подножия его лежало давешнее озеро, возле которого резвились дети.
Они играли на причале лодочной станции, стилизованной под речной вокзал. От него только что отшвартовался старинный пароход с двумя большими гребными колесами. Труба дымила вовсю, колеса поднимали тучу брызг, искрившихся в лучах клонившегося к закату солнца. На капитане был белый китель и огромная фуражка с золотым крабом-кокардой. Боцман свистел в дудку, матросы бегали по палубам, как обезьяны, на верхней палубе дамы с зонтиками и веерами степенно беседовали со своими кавалерами, которые не выпускали изо рта… нет, не трубки и гаванские сигары, а самые настоящие, первосортные… леденцы на палочке!
Та часть публики, которой не хватило билетов на этот рейс, каталась вокруг парохода на увешанных гирляндами разноцветных лодках. А между лодками, как угорелый, носился сам виновник торжества — Томми на своем подводном глиссере, поднимая высокую волну и ныряя время от времени.
Лодки качались, публика радостно визжала, пароход басовито гудел, а капитан, естественно, отдавал всем честь.
Одним словом, детишки веселились вовсю и не мешали отдыхать взрослым, а те лениво потягивали коктейли, вели непринужденные светские беседы о всяких пустяках, некоторые сидели кто за легкими столиками в креслах-качалках, а кто — прямо на траве, а один старый генерал, расстегнув свой китель, прилег маленько вздремнуть под ласковым солнцем.
М-р Хаггард присоединился к центральной группе гостей, перецеловав гирлянду ручек (миссис Хаггард, миссис Моррисон, миссис Пэтрофф и другие не менее достойные особы) и пожав руки их спутникам (себе, как сопровождающему миссис Хаггард, он пожал руку мысленно).
— Какой сегодня прекрасный вечер, друзья! — воскликнул он, будто бы не содержал у себя на службе ораву синоптиков и не имел никакого понятия о моделировании климата, — Как я рад вас здесь всех видеть! А где же наши милые дети?
— По-моему, они решили устроить Трафальгарскую битву, — ответила ему миссис Хаггард, — Наш именинник, того и гляди, протаранит дредноут под командованием адмирала Пэтроффа-младшего.
— Вряд ли, — возразил ей отец «адмирала», — С таким боцманом, как сын м-ра Моррисона, и с такой бравой командой они сами кого хочешь возьмут на абордаж!
«Это точно, — подумал м-р Хаггард, — У этой милой семейки подрастает на нашу голову вылитый — в папашу — Билли Бонс. Эва как лихо раздает он подзатыльники направо и налево. Его счастье, что капитан „вне его компетенции“! А то бы Ваня быстро ему накостылял: сразу и за Цусиму, и за Порт-Артур, и за Курилы с Южным Сахалином!»
— Чем сегодня Вы нас порадуете, м-р Хаггард? — мило улыбнулась ему миссис Моррисон, — В этом пикнике есть также что-то от «ретро»?!
— Вы можете мне не поверить, но я не знаю программы вечера, — не моргнув глазом, соврал м-р Хаггард. Он прекрасно знал, что представление должно быть грандиозным в пику шабашу Моррисона, — По-моему, никакой программы и не предвидится. Давайте просто отдыхать, благо денек выдался неплохой, и будем надеяться, что коктейли не иссякнут.
Приглашение было, разумеется, излишним — гости и так развлекались, кто во что горазд: одни уселись и расписали пульку на встроенном в барный столик дисплее, другие затеяли игру на объемном гравитационном биллиарде. Дамы же мило судачили, наблюдая за играми мужчин, комментируя их удачи и промахи.
Среди приглашенных были лучшие поэты, певцы и художники. Последние рисовали световыми карандашами на люминесцентных пластинах образы милых дам и веселые шаржи на их кавалеров.
Когда же кому-то захотелось провести конкурс на лучший рисунок, то самым прекрасным единодушно был признан портрет миссис Пэтрофф. И не удивительно!
Тридцатипятилетняя Оксана Петрова была в зените женской красоты и своей мягкой статью и среднерусским спокойным очарованием буквально околдовывала и завораживала всех без исключения мужчин.
Ее огромные васильково-дымчатые глаза излучали одновременно сразу две совершенно несовместимые для здравого европейского разума вещи наполненные непостижимым смыслом: неправдоподобную и доступную лишь богам мудрость и доброту с языческой страстью и девичьим милым лукавством!
В одном-единственном взгляде соединить материнскую заботливую строгость и юного бесшабашного бесенка могла лишь эта загадочная и недоступная гиперборейская Венера!
Увидев ее впервые, м-р Хаггард в буквальном смысле остолбенел, словно от удара молнией, до того она была красива и так непохожа на всех окружавших его женщин. И вследствие такого впечатления от жены м-ра Пэтроффа, в м-ре Хаггарде безмерно росло уважение к самому м-ру Пэтроффу. И в самом деле, какими же необычайными достоинствами должен обладать мужчина, чтобы владеть безраздельно такой женщиной?!
Этой Акуле Империализма было невдомек, что для этого достаточно было быть порядочным и добрым, каким, несомненно, и был м-р Пэтрофф.
"Эх, махнул бы не глядя все свое барахло (включая жену) на эту богиню, — с русской тоской и буржуазной завистью подумал бедный м-р Хаггард, — но, к сожалению, это невозможно. Впрочем, у них есть шестилетняя дочь, так что, когда подрастет мой Томми, заложим программу в стратегический компьютер и устроим им ненавязчивое знакомство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Эти признаки близкой осени были еще почти незаметны для глаза. Все так же, как вчера, зеленела трава, и так же стрекотал в поле кузнечик. Но все-таки что-то неуловимо и безвозвратно изменилось. Какая-то легкая грусть легла на эти спокойные и плавные изгибы полых холмов, грусть о невозможности сохранить без изменений это чудесное время была неизъяснима, хотелось плакать от счастья. В авторской душе, такой грубой и зачерствелой, просыпался поэт, который еще более жаждал заплакать от бессилия охватить и впитать в себя эту благодать:
Пройти широким полем,
Колосья раздвигая,
Подставив спину жарким солнечным лучам,
И пить, ладонями черпая
Воду холодного ручья,
Блаженно лечь на траву,
Душою отдыхая,
Взяв на ладонь живого муравья…
…Кстати, насчет «душою отдыхая».
М-р Хаггард категорически высказал пожелание по проведению праздника: чтобы все было выдержано в пастельных тонах, и если никак нельзя обойтись без шумных развлечений (Размечтался! Дети — и без шума!), то пусть это будут веселые и безобидные детские игры, и боже упаси что-либо похожее на «хэви-металл» обед с балетной викториной!
Гости уже в полном составе (см. выше «ретро»-карнавал) расположились на открытой лужайке. Скорее это был склон большого холма, на вершине которого стоял загородный дом Хаггардов, а у подножия его лежало давешнее озеро, возле которого резвились дети.
Они играли на причале лодочной станции, стилизованной под речной вокзал. От него только что отшвартовался старинный пароход с двумя большими гребными колесами. Труба дымила вовсю, колеса поднимали тучу брызг, искрившихся в лучах клонившегося к закату солнца. На капитане был белый китель и огромная фуражка с золотым крабом-кокардой. Боцман свистел в дудку, матросы бегали по палубам, как обезьяны, на верхней палубе дамы с зонтиками и веерами степенно беседовали со своими кавалерами, которые не выпускали изо рта… нет, не трубки и гаванские сигары, а самые настоящие, первосортные… леденцы на палочке!
Та часть публики, которой не хватило билетов на этот рейс, каталась вокруг парохода на увешанных гирляндами разноцветных лодках. А между лодками, как угорелый, носился сам виновник торжества — Томми на своем подводном глиссере, поднимая высокую волну и ныряя время от времени.
Лодки качались, публика радостно визжала, пароход басовито гудел, а капитан, естественно, отдавал всем честь.
Одним словом, детишки веселились вовсю и не мешали отдыхать взрослым, а те лениво потягивали коктейли, вели непринужденные светские беседы о всяких пустяках, некоторые сидели кто за легкими столиками в креслах-качалках, а кто — прямо на траве, а один старый генерал, расстегнув свой китель, прилег маленько вздремнуть под ласковым солнцем.
М-р Хаггард присоединился к центральной группе гостей, перецеловав гирлянду ручек (миссис Хаггард, миссис Моррисон, миссис Пэтрофф и другие не менее достойные особы) и пожав руки их спутникам (себе, как сопровождающему миссис Хаггард, он пожал руку мысленно).
— Какой сегодня прекрасный вечер, друзья! — воскликнул он, будто бы не содержал у себя на службе ораву синоптиков и не имел никакого понятия о моделировании климата, — Как я рад вас здесь всех видеть! А где же наши милые дети?
— По-моему, они решили устроить Трафальгарскую битву, — ответила ему миссис Хаггард, — Наш именинник, того и гляди, протаранит дредноут под командованием адмирала Пэтроффа-младшего.
— Вряд ли, — возразил ей отец «адмирала», — С таким боцманом, как сын м-ра Моррисона, и с такой бравой командой они сами кого хочешь возьмут на абордаж!
«Это точно, — подумал м-р Хаггард, — У этой милой семейки подрастает на нашу голову вылитый — в папашу — Билли Бонс. Эва как лихо раздает он подзатыльники направо и налево. Его счастье, что капитан „вне его компетенции“! А то бы Ваня быстро ему накостылял: сразу и за Цусиму, и за Порт-Артур, и за Курилы с Южным Сахалином!»
— Чем сегодня Вы нас порадуете, м-р Хаггард? — мило улыбнулась ему миссис Моррисон, — В этом пикнике есть также что-то от «ретро»?!
— Вы можете мне не поверить, но я не знаю программы вечера, — не моргнув глазом, соврал м-р Хаггард. Он прекрасно знал, что представление должно быть грандиозным в пику шабашу Моррисона, — По-моему, никакой программы и не предвидится. Давайте просто отдыхать, благо денек выдался неплохой, и будем надеяться, что коктейли не иссякнут.
Приглашение было, разумеется, излишним — гости и так развлекались, кто во что горазд: одни уселись и расписали пульку на встроенном в барный столик дисплее, другие затеяли игру на объемном гравитационном биллиарде. Дамы же мило судачили, наблюдая за играми мужчин, комментируя их удачи и промахи.
Среди приглашенных были лучшие поэты, певцы и художники. Последние рисовали световыми карандашами на люминесцентных пластинах образы милых дам и веселые шаржи на их кавалеров.
Когда же кому-то захотелось провести конкурс на лучший рисунок, то самым прекрасным единодушно был признан портрет миссис Пэтрофф. И не удивительно!
Тридцатипятилетняя Оксана Петрова была в зените женской красоты и своей мягкой статью и среднерусским спокойным очарованием буквально околдовывала и завораживала всех без исключения мужчин.
Ее огромные васильково-дымчатые глаза излучали одновременно сразу две совершенно несовместимые для здравого европейского разума вещи наполненные непостижимым смыслом: неправдоподобную и доступную лишь богам мудрость и доброту с языческой страстью и девичьим милым лукавством!
В одном-единственном взгляде соединить материнскую заботливую строгость и юного бесшабашного бесенка могла лишь эта загадочная и недоступная гиперборейская Венера!
Увидев ее впервые, м-р Хаггард в буквальном смысле остолбенел, словно от удара молнией, до того она была красива и так непохожа на всех окружавших его женщин. И вследствие такого впечатления от жены м-ра Пэтроффа, в м-ре Хаггарде безмерно росло уважение к самому м-ру Пэтроффу. И в самом деле, какими же необычайными достоинствами должен обладать мужчина, чтобы владеть безраздельно такой женщиной?!
Этой Акуле Империализма было невдомек, что для этого достаточно было быть порядочным и добрым, каким, несомненно, и был м-р Пэтрофф.
"Эх, махнул бы не глядя все свое барахло (включая жену) на эту богиню, — с русской тоской и буржуазной завистью подумал бедный м-р Хаггард, — но, к сожалению, это невозможно. Впрочем, у них есть шестилетняя дочь, так что, когда подрастет мой Томми, заложим программу в стратегический компьютер и устроим им ненавязчивое знакомство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53