— Все равно он очень милый и обаятельный! — заявила миссис Хаггард и обратилась к мужу: — А теперь, дорогой, я хочу послушать что-нибудь про любовь!
— У нас в гостях как раз находится известный шансонье, автор любовных баллад и лирических песен — Степан Здоровый! — ответил ей м-р Хаггард и указал на щуплого паренька, прижимавшего к груди гитару.
Юноша вышел в импровизированный круг и тихо сказал:
— Я спою свою последнюю песню, написанную мной вчера.
Так же тихо зазвучала его гитара, и приятным баритоном бард запел:
Устав от юности потерь,
Забыв прекрасную мечту,
Я запер за собой очередную дверь,
Где не нашел святую доброту…
Растратив времени мешок,
Отдав традициям долги,
Я выпил, морщась, счастия глоток,
Заев, давясь, большим куском тоски…
Найдя в кармане лишь пятак,
Упав в объятья суеты,
Я понял, что мой дом кабак,
Торгующий коктейлем пустоты…
Нажив на совести мигрень,
Пропив последнюю мораль,
Я выжил и прозрел в тот черный день,
Когда меня втоптала в грязь родная дрянь…
И получив для бодрости пинка,
Влетев в расчетную любовь,
Я говорил себе: "Терпи, пока
не наступил кладбищенский покой…"
И оплатив по векселям сполна,
Узнаешь, что всему виной она!
Певец умолк и горько заплакал.
— Да, что-то грустные песни поют наши барды, — м-р Моррисон смахнул слезу, — И что-то имена у них странные. Уж не соотечественники ли это м-ра Пэтроффа?
— К сожалению, Вы правы, м-р Моррисон, — констатировал этот факт м-р Пэтрофф, — Среди талантливых людей иногда встречается необъяснимое неприятие окружающего их мира. Чаще всего это происходит на почве нервного срыва. Виной тому может быть личная трагедия, досадное непонимание и черствость окружающих, или же промахи в нашем воспитании. Ничего, перебесятся и вернутся на Родину, как не раз уже случалось.
— Пьер вряд ли вернется, — сказала миссис Моррисон.
— Возможно, — согласился с ней м-р Пэтрофф, — Лет так триста назад его еще стали б слушать, а сейчас, я думаю, ему будет трудно найти себе у нас аудиторию. Ведь и у вас он держится, как я понимаю, лишь благодаря интенсивной рекламе…
…Здесь автор не выдержал и тоже заплакал.
Вот уже три недели как эти три точки сиротливо стоят в конце текста, как три маленьких цветочка на могилке, где, возможно, будет похоронено это еще не родившееся дитя, которое, несмотря на всю его ублюдочность, так дорого автору, его народившему!
И если Вы спросите, почему автор предполагает такую мрачную перспективу своему детищу, то рискуете узнать, что его опасения небезосновательны.
Посудите сами.
Что надо для успешного завершения этой затянувшейся истории?
Может быть — великий талант? Но каждый человек безоговорочно талантлив. Только в одних случаях в нем надо этот талант безжалостно разбудить или, в худшем случае, откопать его, если он сам этого сделать не может, а быть может, и не желает.
Тогда, может быть, — изжить дефицит свежих мыслей?
Опять же — нет!
В нашем мире и в наше время происходят такие удивительные вещи и такие исключительные события, что достаточно не полениться, а всего лишь оглянуться вокруг, и черпай до бесконечности, сколько тебе влезет, первосортное вдохновение. Ведь жизнь преподносит нам такие невообразимые выверты, что десять мудрецов вряд ли смогут их описать и подвергнуть систематизации в ближайшие отчетно-календарные периоды!
А может быть, всему виной хроническая нехватка времени, со ссылками на объективные причины?
И опять не угадали!
При современной-то интенсивности броуновского движения в рамках нашего существования никак нельзя прикрывать нехваткой Хроноса свою дремучую ленность.
Время, как величина растяжимая, при правильной организации и планировании от достигнутого, может квантоваться до бесконечности, и ошибается тот, кто наивно считает, что в сутках всего 24 часа!!!
На самом деле это величина переменная и может принимать различные достоинства, как в большую, так и в меньшую сторону.
Опираясь на вышесказанное, и, несмотря на большую загруженность, автор никак не может объяснить свою беспомощность нехваткой времени.
И хотя помимо необъяснимой тяги и приверженности к графоманству автор работает официально по меньшей мере на двух работах, и, раз не боится об этом всенародно заявить, значит на самом деле он на них работает, а часть работ он умудряется выполнять дома, во время еды, активного отдыха и сна. Время от времени (в свободное от человеческих потребностей) он регулярно просматривает газеты, смотрит телевизор, перечитывает любимые книги и слушает разнообразную музыку, и все равно он находит время для своего любимого дела — словоблудия
Здесь надо на минуту остановиться и принести искренние объяснения по поводу сего маловразумительного заявления, сделанного в духе небезызвестного остзейского барона.
А если кто не совсем правильно понимает, как можно спать и одновременно с этим работать (прошу не путать с вечным сном на рабочем месте!), то:
— представьте, вы сладко спите, а вам звонят по телефону через каждые пятнадцать минут, ваши партнеры по совместной борьбе (работе), и вы, не просыпаюсь, деловито отдаете распоряжения, обещания, заверения и согласования;
— представьте, вы спите, а ваши магнитофоны пишут, и только время от времени, подсознательно и инстинктивно услышав, что сработал «автостоп»; вы, не просыпаясь, встаете, меняете кассету, и опять благополучно ложитесь спать.
По поводу же работы во время еды и отдыха здесь нет смысла пускаться в подробные разъяснения, так как основная часть работы автора имеет четко выраженную интеллектуальную основу: жевать и думать одновременно еще никто никому не смог запретить!
Одним словом, автор прекрасно находит время для работы над своим эпохальным романом. И место — тоже.
Основная масса этих страниц написана в отдельном личном кабинете (единственное место в квартире, где можно курить), имеющемся во всех отдельных однокомнатных квартирах (а у меня как раз имеется в личном и безраздельном пользовании стандартная восемнадцатиметровая хрущевка). Здесь автору прекрасно работается, сидя на водобачковом агрегате, как горному орлу на вершине Кавказа. Здесь, кстати, написаны и все его столь несовершенные стихи (вирши).
Самая лучшая часть страниц написана в общественном транспорте (удобней всего пишется в электричке). Один раз в автобусе дальнего следования водитель принял меня или же за контролера, а может, и за шпиона-диверсанта, и, поддавшись обуявшему его негодованию и избытку шоферского патриотизма, стал вести свой верный ЛиАЗ по прекрасному ровному шоссе так ловко, что всю дорогу меня швыряло из сторону в сторону так, что потом целую неделю я разбирал, что же это я сочинил в той шоссейно-прифронтовой обстановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53