И вовремя — красный жук неуклюже выполз из-за угла, уныло мигая круглыми глазами. Димов неохотно опустился на провисшее сиденье, от соседа пахнуло на него кислым вином и салом. Нет, он был недоволен вечером. Все давешние разговоры казались ему глупыми и излишними. Может, лучше было бы, если бы он вообще молчал.
2
Они отправились в путь на рассвете. Шопов заботливо уложил два чемодана на заднее сиденье «Запорожца», нажал на педаль, и маленькая машина бодро понеслась по пустынным улицам.
— Это весь твой багаж? — спросил Шопов.
— Да как тебе сказать, если не считать книг…
— Вот так, пожалуй, мы и проведем всю свою жизнь, — заметил старший лейтенант. — С несколькими чемоданами…
Но по его тону не чувствовалось, что он жалеет о своей судьбе. Все же, наверное, так жить ему будет гораздо легче, чем жить под тяжелым взглядом своего дяди.
После вчерашнего тягостного разговора настроение теперь неожиданно изменилось. В конце концов, каждое незнакомое место — своего рода лотерейный билет: не исключено, что и на их долю что-нибудь выпадет.
Машина вскоре выехала из города и быстро понеслась по Валдайской низменности.
Здесь утро было еще более свежим, по обеим сторонам дороги круто уходили ввысь ржавые бока гор, золотились верхушки тополей. Но когда они спустились к Перникской котловине, краски дня померкли. Небо стало серым, словно свинец, и в нем уныло мерцало бледно-розовое солнце. «Запорожец» несколько раз сердито фыркнул и закашлялся, в бодром ходе начались сбои.
Вскоре показались первые трубы и башни, прихлопнутые тяжелыми клубами дыма.
— Кажется, здесь производят один дым, — сказал капитан, мрачно глядя на трубы. — Иначе его не было бы так много.
— Там, куда ты едешь, гораздо лучше, — отозвался Шопов. — Я хочу сказать, что там, по крайней мере, воздух хороший. А вообще-то скука смертная; пока не привыкнешь, будет трудно…
— Ну я не так-то легко отчаиваюсь, — шутливо сказал Димов. — Мой дед из Кукуша, большего упрямца, чем он, не сыщешь.
Он улыбнулся какому-то своему воспоминанию, потом продолжал:
— Он был продавцом пышек, пек пышки в нашем квартале. Однажды, когда он ездил за покупками в город, у него украли кошелек. Он привязывал его к штанам кожаным ремешком, так что уж не знаю, как его удалось украсть. «Ноги моей больше там не будет!» — сказал дед. И не ездил в город до конца жизни.
Завтракали в Пернике. К большому удовольствию капитана, они отыскали неподалеку от автостоянки лавчонку, где продавались пышки.
Димов бросился к лавчонке, взял полдюжины пышек, но съел только три.
— Что это за пышки, — разочарованно сказал он. — Позор, а не пышки. — И снова вернулся к биографии деда.
В первые же годы войны он сам, по своей воле перестал заниматься своим ремеслом, только чтобы не срамить его.
В комиссариате им начали выдавать затхлую муку, прогорклое масло. Они стали покупать продукты на черном рынке. Но их тут же оштрафовали. «Больше я печь не буду! — сказал дед. — Ремесло, которое я унаследовал от отца, позорить не могу».
Он высох от горя, так и не дождавшись конца войны…
В Н. они приехали часам к девяти. Городок действительно выглядел приветливым и чистым. Двухэтажные дома, свежевыкрашенные, с хорошо вымытыми стеклами, выглядели очень аккуратно. И все-таки какая-то провинциальность и леность чувствовались даже в замедленных движениях редких прохожих. Никто никуда не спешил, никто ни из-за чего не поднимал шума. В ясной прозрачности воздуха все краски казались и яркими, и в то же время унылыми. Это впечатление усиливалось общим безлюдьем и неподвижностью — на улицах почти не было людей, совсем не чувствовалось привычного горожанину ритма. Только группа пионеров в белых рубашках и ярко-красных галстуках, шумно пересекающая главную улицу, внесла небольшое оживление. Димов почувствовал, как сердце его начинает сжиматься, хорошее настроение, с каким он начал этот день, медленно угасало. Да, этот лотерейный билет явно не выиграет, потому что выигрышей здесь вообще не бывает.
Они остановились перед милицейским участком. Пока Димов доставал из машины свои чемоданы, появился какой-то милиционер.
— Что вам нужно, товарищ?
— Я приехал на службу, — пробормотал Димов и сунул ему в руки служебное удостоверение.
— А, вот как, — обрадовался милиционер. — Мы вас ждали!
Димов удивленно взглянул на него — шутит он, что ли? Но лицо милиционера излучало почтительность и добродушие, так что ничего другого не оставалось, как принять его слова буквально. Димов отвернулся и подошел к «Запорожцу». Шопов задумчиво смотрел на него.
— И все-таки ты прав, — тихо сказал он.
— В отношении чего? Городка?
— Нет, в отношении моего дела… Его нужно довести до конца. Правда должна восторжествовать… Во что бы то ни стало.
— Да, конечно, — согласился Димов, но чувствовал себя совсем не так воинственно, как накануне. — Если тебе потребуется помощь, дай знать…
Они сердечно попрощались, и Димов подождал, пока машина отъедет. Обернувшись, он увидел, что чемоданы исчезли. В первый миг это его неприятно поразило, но потом он догадался: наверное, милиционер отнес их в участок. И все же это его несколько обеспокоило. Сориентироваться было нетрудно — на нижнем этаже в глаза ему сразу бросилась табличка: «Начальник». Он постучался и вошел. Кабинет показался ему огромным, как амбар, хорошо прогретый утренним солнцем. Уже с порога он увидел свои чемоданы, которые стояли посреди комнаты. В глубине ее за широким письменным столом сидел сухощавый мужчина с лицом добродушного сельского учителя. В своей новой, хорошо пригнанной форме он совсем не походил на человека, который собирается на пенсию.
— Товарищ подполковник! — громко и отчетливо начал капитан.
Подполковник смотрел на него с видимым удовлетворением.
— Как вовремя вы приехали! — промолвил он.
— Товарищ подполковник…
— Да садись же! — нетерпеливо сказал Дойчинов.
— Дело в том, — улыбнулся Димов, — что я еще вам не представился.
— А, давай, давай! — махнул рукой Дойчинов. Он выслушал рапорт, не сводя глаз с лица капитана, а потом сказал: — Садись и приготовься слушать, потому что тебя ждет очень серьезное дело.
— Какое дело? — удивленно спросил Димов.
— Сейчас узнаешь.
Димов только тут заметил, что в комнате был и третий человек. Даже когда он сидел, видно было, какой он высокий — наверное, больше метра девяносто. Его длинное морщинистое лицо казалось начисто лишенным растительности, как у евнуха.
На нем были грубые шерстяные брюки на штрипках, черный свитер; толстая непромокаемая куртка дополняла его костюм. Короткие редкие волосы, торчавшие на голове ежиком, гармонировали с наивно удивленными глазами.
— И надо же, чтобы это случилось именно со мной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
2
Они отправились в путь на рассвете. Шопов заботливо уложил два чемодана на заднее сиденье «Запорожца», нажал на педаль, и маленькая машина бодро понеслась по пустынным улицам.
— Это весь твой багаж? — спросил Шопов.
— Да как тебе сказать, если не считать книг…
— Вот так, пожалуй, мы и проведем всю свою жизнь, — заметил старший лейтенант. — С несколькими чемоданами…
Но по его тону не чувствовалось, что он жалеет о своей судьбе. Все же, наверное, так жить ему будет гораздо легче, чем жить под тяжелым взглядом своего дяди.
После вчерашнего тягостного разговора настроение теперь неожиданно изменилось. В конце концов, каждое незнакомое место — своего рода лотерейный билет: не исключено, что и на их долю что-нибудь выпадет.
Машина вскоре выехала из города и быстро понеслась по Валдайской низменности.
Здесь утро было еще более свежим, по обеим сторонам дороги круто уходили ввысь ржавые бока гор, золотились верхушки тополей. Но когда они спустились к Перникской котловине, краски дня померкли. Небо стало серым, словно свинец, и в нем уныло мерцало бледно-розовое солнце. «Запорожец» несколько раз сердито фыркнул и закашлялся, в бодром ходе начались сбои.
Вскоре показались первые трубы и башни, прихлопнутые тяжелыми клубами дыма.
— Кажется, здесь производят один дым, — сказал капитан, мрачно глядя на трубы. — Иначе его не было бы так много.
— Там, куда ты едешь, гораздо лучше, — отозвался Шопов. — Я хочу сказать, что там, по крайней мере, воздух хороший. А вообще-то скука смертная; пока не привыкнешь, будет трудно…
— Ну я не так-то легко отчаиваюсь, — шутливо сказал Димов. — Мой дед из Кукуша, большего упрямца, чем он, не сыщешь.
Он улыбнулся какому-то своему воспоминанию, потом продолжал:
— Он был продавцом пышек, пек пышки в нашем квартале. Однажды, когда он ездил за покупками в город, у него украли кошелек. Он привязывал его к штанам кожаным ремешком, так что уж не знаю, как его удалось украсть. «Ноги моей больше там не будет!» — сказал дед. И не ездил в город до конца жизни.
Завтракали в Пернике. К большому удовольствию капитана, они отыскали неподалеку от автостоянки лавчонку, где продавались пышки.
Димов бросился к лавчонке, взял полдюжины пышек, но съел только три.
— Что это за пышки, — разочарованно сказал он. — Позор, а не пышки. — И снова вернулся к биографии деда.
В первые же годы войны он сам, по своей воле перестал заниматься своим ремеслом, только чтобы не срамить его.
В комиссариате им начали выдавать затхлую муку, прогорклое масло. Они стали покупать продукты на черном рынке. Но их тут же оштрафовали. «Больше я печь не буду! — сказал дед. — Ремесло, которое я унаследовал от отца, позорить не могу».
Он высох от горя, так и не дождавшись конца войны…
В Н. они приехали часам к девяти. Городок действительно выглядел приветливым и чистым. Двухэтажные дома, свежевыкрашенные, с хорошо вымытыми стеклами, выглядели очень аккуратно. И все-таки какая-то провинциальность и леность чувствовались даже в замедленных движениях редких прохожих. Никто никуда не спешил, никто ни из-за чего не поднимал шума. В ясной прозрачности воздуха все краски казались и яркими, и в то же время унылыми. Это впечатление усиливалось общим безлюдьем и неподвижностью — на улицах почти не было людей, совсем не чувствовалось привычного горожанину ритма. Только группа пионеров в белых рубашках и ярко-красных галстуках, шумно пересекающая главную улицу, внесла небольшое оживление. Димов почувствовал, как сердце его начинает сжиматься, хорошее настроение, с каким он начал этот день, медленно угасало. Да, этот лотерейный билет явно не выиграет, потому что выигрышей здесь вообще не бывает.
Они остановились перед милицейским участком. Пока Димов доставал из машины свои чемоданы, появился какой-то милиционер.
— Что вам нужно, товарищ?
— Я приехал на службу, — пробормотал Димов и сунул ему в руки служебное удостоверение.
— А, вот как, — обрадовался милиционер. — Мы вас ждали!
Димов удивленно взглянул на него — шутит он, что ли? Но лицо милиционера излучало почтительность и добродушие, так что ничего другого не оставалось, как принять его слова буквально. Димов отвернулся и подошел к «Запорожцу». Шопов задумчиво смотрел на него.
— И все-таки ты прав, — тихо сказал он.
— В отношении чего? Городка?
— Нет, в отношении моего дела… Его нужно довести до конца. Правда должна восторжествовать… Во что бы то ни стало.
— Да, конечно, — согласился Димов, но чувствовал себя совсем не так воинственно, как накануне. — Если тебе потребуется помощь, дай знать…
Они сердечно попрощались, и Димов подождал, пока машина отъедет. Обернувшись, он увидел, что чемоданы исчезли. В первый миг это его неприятно поразило, но потом он догадался: наверное, милиционер отнес их в участок. И все же это его несколько обеспокоило. Сориентироваться было нетрудно — на нижнем этаже в глаза ему сразу бросилась табличка: «Начальник». Он постучался и вошел. Кабинет показался ему огромным, как амбар, хорошо прогретый утренним солнцем. Уже с порога он увидел свои чемоданы, которые стояли посреди комнаты. В глубине ее за широким письменным столом сидел сухощавый мужчина с лицом добродушного сельского учителя. В своей новой, хорошо пригнанной форме он совсем не походил на человека, который собирается на пенсию.
— Товарищ подполковник! — громко и отчетливо начал капитан.
Подполковник смотрел на него с видимым удовлетворением.
— Как вовремя вы приехали! — промолвил он.
— Товарищ подполковник…
— Да садись же! — нетерпеливо сказал Дойчинов.
— Дело в том, — улыбнулся Димов, — что я еще вам не представился.
— А, давай, давай! — махнул рукой Дойчинов. Он выслушал рапорт, не сводя глаз с лица капитана, а потом сказал: — Садись и приготовься слушать, потому что тебя ждет очень серьезное дело.
— Какое дело? — удивленно спросил Димов.
— Сейчас узнаешь.
Димов только тут заметил, что в комнате был и третий человек. Даже когда он сидел, видно было, какой он высокий — наверное, больше метра девяносто. Его длинное морщинистое лицо казалось начисто лишенным растительности, как у евнуха.
На нем были грубые шерстяные брюки на штрипках, черный свитер; толстая непромокаемая куртка дополняла его костюм. Короткие редкие волосы, торчавшие на голове ежиком, гармонировали с наивно удивленными глазами.
— И надо же, чтобы это случилось именно со мной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46