В руках играло тонкое шило.
— Око за око, око за око, — протяжно и тоненько повторял он, приближаясь ко мне шажок за шажком.
Я молчал. А что говорить? Всегда дураком был. Ведь говорил начинающий хулиган Лякса (о нем позже), когда еще в детский сад ходил, в старшую группу, что перед тем, как ударить ближнего, надо досчитать хотя бы до трех.
— Так какой глаз тебе выпустить? — подойдя вплотную, спросил изувер уже серьезно. — Правый или левый?
Вечно меня спрашивают, что отрезать. В дружественном Афганистане, слава богу, вопрос касался ушей, остренько наточенным пуштунским ножом касался — до сих пор приходится длинную прическу носить, потому как по счастливому исходу событий пришили их по разному — одно, как было, оставили лопоухим, а другое сделали как у Алена Делона — часто им любуюсь, локоны справа приподняв. Так что коротко постриженный я как тот заяц — одно ухо на макушке, а другое отдыхает. А тут, понимаешь, глаза…
Я задумался над вопросом. С одной стороны, правый глаз — ведущий, и надо было бы оставить его. А с другой стороны, он видит на половину диоптрии хуже. Значит нужно оставлять левый?
— Правый, — проговорил я как можно тверже, и сапожный инструмент страшно двинулся к моему лицу.
До инвалидности и клички «Нельсон» оставалось полдюйма, когда фон Блад, захохотав, отбросил шило и сорвал с лица повязку.
Глаз был на месте!
Он был карим. Не голубым, как доблестно мною выбитый.
Я смотрел, разинув рот.
Людоед сел на край кровати, закурил легкий «Парламент». Сделав несколько смачных затяжек, сказал:
— Вижу, маркиз, ты ничего не понял.
Я покивал:
— Что-то с головой в последнее время… Наверное, это нервы.
— Тогда слушай по буквам. Глаз, который ты мне выбил, был искусственным. Производственная травма, понимаешь? Кость в молодости рубил без соблюдения правил техники безопасности, вот и допрыгался.
Я понял, что Эдичка остался неотомщенным. Людоед, сделавшись горестным, продолжал говорить:
— Знаешь, все так здорово складывается — теща переварена, жена ушла, жить стало лучше, жить стало веселее. Одна только Надежда меня тревожит. Возьми ее ты — и я линяю отсюда в Монтевидео полностью счастливым человеком…
— Ну, возьми, возьми меня! — услышал я жаркий шепот и проснулся.
Шептала Надежда, дочь людоеда. Она лежала на мне, связанном, алые ее губки, губки бантиком, трепеща, тянулись к моим губам.
25. Стреляли…
Я обрадовался, что Эдгар-Эдичка и людоед окривели не наяву, а во сне, в моем сне, и Надежда получила свое. Я вообще не терплю безвкусицы, а тут такие маловысокохудожественные, как говорил Зощенко, картинки. Кровавый родник в глазнице кота, потом брызги глазной жидкости фон Блада, это банальное шило… Фу!
В общем, если я скажу, что девушка была довольна, то совру — она искренне блаженствовала, как, наверное, блаженствовала Екатерина Вторая под графом Разумовским. Искренне блаженствовала в итоге, ибо в нашей схватке, в целом ожесточенно-бездумной, была пара раундов, в течение которых я подозревал, что она мастерски скрывает либо фригидность, либо некое отклонение сексуальной ориентации.
Когда Надеждина головка, выразив благодарность словами, поцелуями и прочими благодарственными прикосновениями, упокоилась на моем плече, я поведал о том, что пережил во сне. Девушка расстроилась, поняв, что обладал я ею не вполне искренне, но в состоянии сильного душевного волнения, связанного с неожиданно счастливым разрешением ситуации.
— Видно не судьба нам с тобой посуду бить, — всхлипнула она, и тут же отерев слезки, рассказала, что ночью действительно кругом стреляли, бегали скопом по железной крыше, били стекла, орали благим матом соло и хором, а на рассвете с третьего этажа в самом деле сбросили рояль — отцу показалось (со слухом у него туговато), что внутри него прячется кот, вооруженный увесистым кирпичом.
Она звонко засмеялась, видимо, вспомнив, как старинный инструмент ручной работы музыкально грохнулся о брусчатку. Посмеявшись, продолжила:
— Подсчитав ущерб от ночной охоты на твою кисулю, папенька чуть с копыт не свалился, но, слава богу, ему в это время сообщили, что мама сбежала со столовым серебром и управляющим Мурадели…
— Послушай! — поднял я голову удивленно. — Я все это во сне видел! Может и остальное все правда?
— Что остальное?
— Ну, лишил твой отец моего кота глаза?
— Да вроде нет.
— А сам не окривел?
— Нет. Синяк, правда, огромный под глазом…
— Слава богу! — заулыбался я довольно.
Наденька решила воспользоваться моментом и сделать дубль.
Я решительно пресек ее сексуальные поползновения, хотя, скажу честно, не был до конца уверен, что два половых сношения в течение одного часа с одной партнершей можно рассматривать как две измены. Тем более, измена в связанном состоянии, это уже не измена, это изнасилование, садизм, можно сказать (как я страдал, как мне было плохо, из-за того, что руки мои были связаны, и я не мог употребить их в дело, то есть погладить ей доверчивые полные грудки, спелую попу, сладкие стройные бедра, погладить, чтобы соитие наше завершилось быстрее, чтобы я быстрее мог вернуться мыслями к своей любимой!).
Дочь людоеда, попыталась переубедить меня ласками, но я презрел их, и когда она захныкала, постарался перевести разговор на другую тему:
— Послушай, Надюша, во сне твой отец говорил мне, что ты того, мужей изводишь на раз-два-три. Это правда?
— Не совсем…
— Ну, расскажи…
— Не хочу… Понимаешь, я отца люблю, а он…
Недоговорив, она посмотрела на часы. — Пора тебе плавки натягивать: папуля сейчас придет. Увидит тебя голым — от венца не отвертишься.
Бросив на мой срам плавки, дочь людоеда упорхнула, в чем была.
26. Яйца Леды.
Побыв у меня с минуту, Фон Блад (глаз у него к моему удовольствию был настоящим) убежал ввиду того, что из коридора и окна потянуло дымком входящего во вкус пожара. Через четверть часа он вернулся совершенно растерянным; походив по комнате взад-вперед, опустился на испуганно ойкнувшую кровать. Лик его глодала улыбка — улыбка человека, по совершенно сумасшедшему стечению обстоятельств попавшего в невероятно дикую, фантасмагорическую историю, и на каком то ее отрезке ясно понявшего, что конца ей не будет.
— Что с вами? На вас лица нет! — лицемерно поинтересовался я, уже столько дней бытовавший в аналогичной по типу истории.
— Что со мной?.. Вы спрашиваете, что со мной?! Вы спрашиваете?!! — улыбка слетела с его лица. Оно стало натурально полоумным, и я, не желая подвергнуться побоям, пусть заслуженным, сказал как можно искреннее:
— Ну да, с вами.
— Со мной все в порядке, — неожиданно успокоился людоед, — а вот замок горит с трех сторон.
— Вы хотите сказать, что мой кот научился пользоваться газовой зажигалкой или даже спичками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Око за око, око за око, — протяжно и тоненько повторял он, приближаясь ко мне шажок за шажком.
Я молчал. А что говорить? Всегда дураком был. Ведь говорил начинающий хулиган Лякса (о нем позже), когда еще в детский сад ходил, в старшую группу, что перед тем, как ударить ближнего, надо досчитать хотя бы до трех.
— Так какой глаз тебе выпустить? — подойдя вплотную, спросил изувер уже серьезно. — Правый или левый?
Вечно меня спрашивают, что отрезать. В дружественном Афганистане, слава богу, вопрос касался ушей, остренько наточенным пуштунским ножом касался — до сих пор приходится длинную прическу носить, потому как по счастливому исходу событий пришили их по разному — одно, как было, оставили лопоухим, а другое сделали как у Алена Делона — часто им любуюсь, локоны справа приподняв. Так что коротко постриженный я как тот заяц — одно ухо на макушке, а другое отдыхает. А тут, понимаешь, глаза…
Я задумался над вопросом. С одной стороны, правый глаз — ведущий, и надо было бы оставить его. А с другой стороны, он видит на половину диоптрии хуже. Значит нужно оставлять левый?
— Правый, — проговорил я как можно тверже, и сапожный инструмент страшно двинулся к моему лицу.
До инвалидности и клички «Нельсон» оставалось полдюйма, когда фон Блад, захохотав, отбросил шило и сорвал с лица повязку.
Глаз был на месте!
Он был карим. Не голубым, как доблестно мною выбитый.
Я смотрел, разинув рот.
Людоед сел на край кровати, закурил легкий «Парламент». Сделав несколько смачных затяжек, сказал:
— Вижу, маркиз, ты ничего не понял.
Я покивал:
— Что-то с головой в последнее время… Наверное, это нервы.
— Тогда слушай по буквам. Глаз, который ты мне выбил, был искусственным. Производственная травма, понимаешь? Кость в молодости рубил без соблюдения правил техники безопасности, вот и допрыгался.
Я понял, что Эдичка остался неотомщенным. Людоед, сделавшись горестным, продолжал говорить:
— Знаешь, все так здорово складывается — теща переварена, жена ушла, жить стало лучше, жить стало веселее. Одна только Надежда меня тревожит. Возьми ее ты — и я линяю отсюда в Монтевидео полностью счастливым человеком…
— Ну, возьми, возьми меня! — услышал я жаркий шепот и проснулся.
Шептала Надежда, дочь людоеда. Она лежала на мне, связанном, алые ее губки, губки бантиком, трепеща, тянулись к моим губам.
25. Стреляли…
Я обрадовался, что Эдгар-Эдичка и людоед окривели не наяву, а во сне, в моем сне, и Надежда получила свое. Я вообще не терплю безвкусицы, а тут такие маловысокохудожественные, как говорил Зощенко, картинки. Кровавый родник в глазнице кота, потом брызги глазной жидкости фон Блада, это банальное шило… Фу!
В общем, если я скажу, что девушка была довольна, то совру — она искренне блаженствовала, как, наверное, блаженствовала Екатерина Вторая под графом Разумовским. Искренне блаженствовала в итоге, ибо в нашей схватке, в целом ожесточенно-бездумной, была пара раундов, в течение которых я подозревал, что она мастерски скрывает либо фригидность, либо некое отклонение сексуальной ориентации.
Когда Надеждина головка, выразив благодарность словами, поцелуями и прочими благодарственными прикосновениями, упокоилась на моем плече, я поведал о том, что пережил во сне. Девушка расстроилась, поняв, что обладал я ею не вполне искренне, но в состоянии сильного душевного волнения, связанного с неожиданно счастливым разрешением ситуации.
— Видно не судьба нам с тобой посуду бить, — всхлипнула она, и тут же отерев слезки, рассказала, что ночью действительно кругом стреляли, бегали скопом по железной крыше, били стекла, орали благим матом соло и хором, а на рассвете с третьего этажа в самом деле сбросили рояль — отцу показалось (со слухом у него туговато), что внутри него прячется кот, вооруженный увесистым кирпичом.
Она звонко засмеялась, видимо, вспомнив, как старинный инструмент ручной работы музыкально грохнулся о брусчатку. Посмеявшись, продолжила:
— Подсчитав ущерб от ночной охоты на твою кисулю, папенька чуть с копыт не свалился, но, слава богу, ему в это время сообщили, что мама сбежала со столовым серебром и управляющим Мурадели…
— Послушай! — поднял я голову удивленно. — Я все это во сне видел! Может и остальное все правда?
— Что остальное?
— Ну, лишил твой отец моего кота глаза?
— Да вроде нет.
— А сам не окривел?
— Нет. Синяк, правда, огромный под глазом…
— Слава богу! — заулыбался я довольно.
Наденька решила воспользоваться моментом и сделать дубль.
Я решительно пресек ее сексуальные поползновения, хотя, скажу честно, не был до конца уверен, что два половых сношения в течение одного часа с одной партнершей можно рассматривать как две измены. Тем более, измена в связанном состоянии, это уже не измена, это изнасилование, садизм, можно сказать (как я страдал, как мне было плохо, из-за того, что руки мои были связаны, и я не мог употребить их в дело, то есть погладить ей доверчивые полные грудки, спелую попу, сладкие стройные бедра, погладить, чтобы соитие наше завершилось быстрее, чтобы я быстрее мог вернуться мыслями к своей любимой!).
Дочь людоеда, попыталась переубедить меня ласками, но я презрел их, и когда она захныкала, постарался перевести разговор на другую тему:
— Послушай, Надюша, во сне твой отец говорил мне, что ты того, мужей изводишь на раз-два-три. Это правда?
— Не совсем…
— Ну, расскажи…
— Не хочу… Понимаешь, я отца люблю, а он…
Недоговорив, она посмотрела на часы. — Пора тебе плавки натягивать: папуля сейчас придет. Увидит тебя голым — от венца не отвертишься.
Бросив на мой срам плавки, дочь людоеда упорхнула, в чем была.
26. Яйца Леды.
Побыв у меня с минуту, Фон Блад (глаз у него к моему удовольствию был настоящим) убежал ввиду того, что из коридора и окна потянуло дымком входящего во вкус пожара. Через четверть часа он вернулся совершенно растерянным; походив по комнате взад-вперед, опустился на испуганно ойкнувшую кровать. Лик его глодала улыбка — улыбка человека, по совершенно сумасшедшему стечению обстоятельств попавшего в невероятно дикую, фантасмагорическую историю, и на каком то ее отрезке ясно понявшего, что конца ей не будет.
— Что с вами? На вас лица нет! — лицемерно поинтересовался я, уже столько дней бытовавший в аналогичной по типу истории.
— Что со мной?.. Вы спрашиваете, что со мной?! Вы спрашиваете?!! — улыбка слетела с его лица. Оно стало натурально полоумным, и я, не желая подвергнуться побоям, пусть заслуженным, сказал как можно искреннее:
— Ну да, с вами.
— Со мной все в порядке, — неожиданно успокоился людоед, — а вот замок горит с трех сторон.
— Вы хотите сказать, что мой кот научился пользоваться газовой зажигалкой или даже спичками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68