Спустившись с них мысленным взором, увидел Эдгара на крыше. Эдгара-Эдичку в окружении сонма похотливых кошечек.
Мысленный кот растаял во мраке подземелья, потому что материально-физический, подсмотрев, видимо, картинки моего воображения, мечтательно протянул: «Мяяяууу!»
— Послушай, похоже, ты уверен, что отсюда выберешься? — поинтересовался я, почесав у него за ухом.
Эдгар положительно замурлыкал:
— Я в этом не сомневаюсь.
Я опять представил его на крыше с кошечками, а себя с отъеденным лицом. Картинка получилась весьма контрастной и легко родила антагонистически злорадную мысль, которая тут же передалась коту:
— Я ведь скоро проголодаюсь, а в тебе живого веса килограмм пятнадцать. Хорошо, что я тебя рыбой не кормил — однажды на севере тюлениной по крайней необходимости питался — ты не представляешь, какая это гадость… Раза в три отвратительнее рыбьего жира.
Мурлыканье как выключили. Кот встал, перебрался в дальний угол.
Полежав в одиночестве, я задумался.
«Двадцать первый век на дворе, а меня свихнувшаяся баба замуровала в подвале своего замка. Фантастика!
Но почему замуровала? Из ревности, как говорил Стефан Степанович?
Бог ее знает. Могла замуровать и замуровала.
А что будет дальше? Помучает, помучает и выпустит? Выпустит, скажет: иди, пожалуйста. Крюков по всей России тебя ищет.
Нет, не выпустит. Свободы мне не видать. В лучшем случае заманьячит. Сломает волю многолетним заключением, потом нарядит в латекс, посадит в клетку и будет эксплуатировать. Сексуально, конечно. По-своему. Экстремально. С крокодилами, как я неумно шутил. Нет, с крысами. Конечно, с крысами. Представляю, как это будет… Уютная, мягко освещенная комнатка полна крыс… Они шевелятся, пищат, дерутся. Мы с Надеждой Васильевной в них, как в море… Тьфу.
А потом еще что-нибудь придумает. Что?
…Тверская. Мы гуляем. Я иду на поводке. Надежда Васильевна гордо вышагивает сзади. Навстречу карапуз с мамой. Он восторженно кричит:
— Мама, мама, посмотри, какой большой песик!
— Это, скорее всего, не песик… — всматривается мать в меня, облаченного в костюм собаки.
— Жека, голос! — приказывает Надежда Васильевна.
— Гав, гав, гав! — радостно отвечаю я, зная, что за послушание вечером получу большую сахарную косточку.
Да, таков человек. Можно внедрить ему в голову человеческие стереотипы, и он, как ребенок, будет радоваться новому «Мерседесу». А можно, что, в общем, одно и тоже, привить вкус к собачьим ценностям, и он как доподлинная собака, будет радоваться сахарной косточке.
Во, попал! А Блад? Может, он выручит? Отшлепает сумасшедшую дочурку по попе, пираньями траченной, и выпустит?
Не факт. Он может и не знать, что я замурован в подвале. И вообще, зачем я ему на свободе нужен, после того, что он со мной сделал? Он ведь фактически меня украл, а за это десять лет строгого режима в обществе аналогичных чеченцев. Нет, не нужен я ему на свободе…
Вот попал. Все! Точно придется кота есть.
А зачем? Ну, протяну на нем лишний месяц… Нет, не буду есть, пусть он ест. Меня ест».
— Ладно, не буду тебя есть, — крикнул я в темноту. — Иди сюда, поговорим. Вдвоем оно легче помирать.
Эдгар подошел, но ложиться на привычное место не стал. Видимо, что-то под сапогами его заинтересовало, и он стал царапать бетон когтями. Встав на четвереньки, я на ощупь обследовал пол и обнаружил, что он выложен из квадратных бетонных плит, подобных тротуарным. Я попытался как-то зацепиться за ту, которую кот царапал — безрезультатно. Тут Эдгар ткнул меня чем-то твердым, зажатым в его пасти. Это был гнутый гвоздь, стопятидесятка.
Сколько времени заняло извлечение плиты из тесного объятия соплеменниц, сказать не могу. Много. Может быть, несколько часов. Слов, которые я при этом употреблял, тоже было много, и они, в конце концов, помогли.
Под плитой открылась неглубокая полость, на дне которой я нащупал металлическую крышку. Она открылась довольно легко; не успел я порадоваться удаче, как из люка что-то живое выскочило. Когда это что-то вцепилось в мою руку острыми зубами, я понял, что подвергся нападению огромной крысы. Огромной и, несомненно, голодной.
Вместе с ней, вцепившейся в тело, в мозг вцепилось воспоминание.
«Я крыс специально развожу — надо ж кому-то мясо скармливать. Теперь они второе мое увлечение. Первое, дело — мясницкое — хорошо для рук, а дрессировка этих умных животных, кроссбридинг с целью создания новых пород, управляемых человеком — хорошо для ума».
Это говорил фон Блад. «Значит, крысу, управляемую крысу натравил он? — думал я, пытаясь оторвать от себя озверевшее от запаха крови животное. — Вот попал!»
Отчаявшись сладить с противником, я позвал на помощь Эдгара-Эдичку.
Слава богу, к этому времени он проголодался не меньше крысы, и твари не повезло.
42. Крыска на двоих.
Покамест я изучал на ощупь выход из своей ойкумены, кот подкреплялся. Установив, что обнаруженный лаз ведет в бетонный короб с шестью трубами небольшого диаметра (одна с перегретой водой, пять холодных), и что в него можно протиснуться, я уселся в позу лотоса и стал дожидаться, пока чавканье стихнет. Сразу после того, как оно прекратилось, в мою руку что-то склизкое ткнулось.
Это была половина крысы, задняя половина, где-то на полкило. Эдгар, благородное животное, делился со мной по-братски.
— Grand mercy, — поморщился я, морально еще не готовый есть сырых крыс. — Кушай сам — силы тебе понадобятся, потому как, чует мое сердце, идти тебе в разведку.
Эдгар не возражал. Доев мою долю, он долго умывался, искрясь статическим электричеством. Умывшись, подошел, скользнул благодарно по моему колену раздувшимся животом. «Зря кокетничал, — подумал я, завистливо представляя, как обстоятельно переваривается в желудке кота питательное мясо, как переходят в его кровь крысиные хватка, отвага и аминокислоты. — Был бы сейчас сыт, да и стал бы для товарок съеденной твари внушающим страх крысоедом.
Улыбнувшись своей обычной моральной неустойчивости, я взял Эдгара-Эдичку на колени, погладил по спинке и стал напутствовать:
— Сейчас спустишься в короб и пойдешь в ту сторону, в которую тебе укажут твои кошачьи чувства. Долго не гуляй, дорогу переходи только в положенных местах, с плохими мальчишками не связывайся, папа будет беспокоиться.
Опустив кота в люк, я запомнил, в какую сторону он двинулся, и лег на холодный пол думать о Наталье.
43. Мрачные размышления.
Эдгара-Эдички долго не было. Устав ждать, я поразмыслил и пришел к мнению, что надо ползти за ним, но никак не мог решиться на этот товарищеский шаг.
Эти крысы… Если они кидаются на вас, то плохи у них дела. А если дела у них плохи, то у человека, вступившего в их владения, они без сомнения, пойдут еще хуже. А почему эта дура голохвостая на меня кинулась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Мысленный кот растаял во мраке подземелья, потому что материально-физический, подсмотрев, видимо, картинки моего воображения, мечтательно протянул: «Мяяяууу!»
— Послушай, похоже, ты уверен, что отсюда выберешься? — поинтересовался я, почесав у него за ухом.
Эдгар положительно замурлыкал:
— Я в этом не сомневаюсь.
Я опять представил его на крыше с кошечками, а себя с отъеденным лицом. Картинка получилась весьма контрастной и легко родила антагонистически злорадную мысль, которая тут же передалась коту:
— Я ведь скоро проголодаюсь, а в тебе живого веса килограмм пятнадцать. Хорошо, что я тебя рыбой не кормил — однажды на севере тюлениной по крайней необходимости питался — ты не представляешь, какая это гадость… Раза в три отвратительнее рыбьего жира.
Мурлыканье как выключили. Кот встал, перебрался в дальний угол.
Полежав в одиночестве, я задумался.
«Двадцать первый век на дворе, а меня свихнувшаяся баба замуровала в подвале своего замка. Фантастика!
Но почему замуровала? Из ревности, как говорил Стефан Степанович?
Бог ее знает. Могла замуровать и замуровала.
А что будет дальше? Помучает, помучает и выпустит? Выпустит, скажет: иди, пожалуйста. Крюков по всей России тебя ищет.
Нет, не выпустит. Свободы мне не видать. В лучшем случае заманьячит. Сломает волю многолетним заключением, потом нарядит в латекс, посадит в клетку и будет эксплуатировать. Сексуально, конечно. По-своему. Экстремально. С крокодилами, как я неумно шутил. Нет, с крысами. Конечно, с крысами. Представляю, как это будет… Уютная, мягко освещенная комнатка полна крыс… Они шевелятся, пищат, дерутся. Мы с Надеждой Васильевной в них, как в море… Тьфу.
А потом еще что-нибудь придумает. Что?
…Тверская. Мы гуляем. Я иду на поводке. Надежда Васильевна гордо вышагивает сзади. Навстречу карапуз с мамой. Он восторженно кричит:
— Мама, мама, посмотри, какой большой песик!
— Это, скорее всего, не песик… — всматривается мать в меня, облаченного в костюм собаки.
— Жека, голос! — приказывает Надежда Васильевна.
— Гав, гав, гав! — радостно отвечаю я, зная, что за послушание вечером получу большую сахарную косточку.
Да, таков человек. Можно внедрить ему в голову человеческие стереотипы, и он, как ребенок, будет радоваться новому «Мерседесу». А можно, что, в общем, одно и тоже, привить вкус к собачьим ценностям, и он как доподлинная собака, будет радоваться сахарной косточке.
Во, попал! А Блад? Может, он выручит? Отшлепает сумасшедшую дочурку по попе, пираньями траченной, и выпустит?
Не факт. Он может и не знать, что я замурован в подвале. И вообще, зачем я ему на свободе нужен, после того, что он со мной сделал? Он ведь фактически меня украл, а за это десять лет строгого режима в обществе аналогичных чеченцев. Нет, не нужен я ему на свободе…
Вот попал. Все! Точно придется кота есть.
А зачем? Ну, протяну на нем лишний месяц… Нет, не буду есть, пусть он ест. Меня ест».
— Ладно, не буду тебя есть, — крикнул я в темноту. — Иди сюда, поговорим. Вдвоем оно легче помирать.
Эдгар подошел, но ложиться на привычное место не стал. Видимо, что-то под сапогами его заинтересовало, и он стал царапать бетон когтями. Встав на четвереньки, я на ощупь обследовал пол и обнаружил, что он выложен из квадратных бетонных плит, подобных тротуарным. Я попытался как-то зацепиться за ту, которую кот царапал — безрезультатно. Тут Эдгар ткнул меня чем-то твердым, зажатым в его пасти. Это был гнутый гвоздь, стопятидесятка.
Сколько времени заняло извлечение плиты из тесного объятия соплеменниц, сказать не могу. Много. Может быть, несколько часов. Слов, которые я при этом употреблял, тоже было много, и они, в конце концов, помогли.
Под плитой открылась неглубокая полость, на дне которой я нащупал металлическую крышку. Она открылась довольно легко; не успел я порадоваться удаче, как из люка что-то живое выскочило. Когда это что-то вцепилось в мою руку острыми зубами, я понял, что подвергся нападению огромной крысы. Огромной и, несомненно, голодной.
Вместе с ней, вцепившейся в тело, в мозг вцепилось воспоминание.
«Я крыс специально развожу — надо ж кому-то мясо скармливать. Теперь они второе мое увлечение. Первое, дело — мясницкое — хорошо для рук, а дрессировка этих умных животных, кроссбридинг с целью создания новых пород, управляемых человеком — хорошо для ума».
Это говорил фон Блад. «Значит, крысу, управляемую крысу натравил он? — думал я, пытаясь оторвать от себя озверевшее от запаха крови животное. — Вот попал!»
Отчаявшись сладить с противником, я позвал на помощь Эдгара-Эдичку.
Слава богу, к этому времени он проголодался не меньше крысы, и твари не повезло.
42. Крыска на двоих.
Покамест я изучал на ощупь выход из своей ойкумены, кот подкреплялся. Установив, что обнаруженный лаз ведет в бетонный короб с шестью трубами небольшого диаметра (одна с перегретой водой, пять холодных), и что в него можно протиснуться, я уселся в позу лотоса и стал дожидаться, пока чавканье стихнет. Сразу после того, как оно прекратилось, в мою руку что-то склизкое ткнулось.
Это была половина крысы, задняя половина, где-то на полкило. Эдгар, благородное животное, делился со мной по-братски.
— Grand mercy, — поморщился я, морально еще не готовый есть сырых крыс. — Кушай сам — силы тебе понадобятся, потому как, чует мое сердце, идти тебе в разведку.
Эдгар не возражал. Доев мою долю, он долго умывался, искрясь статическим электричеством. Умывшись, подошел, скользнул благодарно по моему колену раздувшимся животом. «Зря кокетничал, — подумал я, завистливо представляя, как обстоятельно переваривается в желудке кота питательное мясо, как переходят в его кровь крысиные хватка, отвага и аминокислоты. — Был бы сейчас сыт, да и стал бы для товарок съеденной твари внушающим страх крысоедом.
Улыбнувшись своей обычной моральной неустойчивости, я взял Эдгара-Эдичку на колени, погладил по спинке и стал напутствовать:
— Сейчас спустишься в короб и пойдешь в ту сторону, в которую тебе укажут твои кошачьи чувства. Долго не гуляй, дорогу переходи только в положенных местах, с плохими мальчишками не связывайся, папа будет беспокоиться.
Опустив кота в люк, я запомнил, в какую сторону он двинулся, и лег на холодный пол думать о Наталье.
43. Мрачные размышления.
Эдгара-Эдички долго не было. Устав ждать, я поразмыслил и пришел к мнению, что надо ползти за ним, но никак не мог решиться на этот товарищеский шаг.
Эти крысы… Если они кидаются на вас, то плохи у них дела. А если дела у них плохи, то у человека, вступившего в их владения, они без сомнения, пойдут еще хуже. А почему эта дура голохвостая на меня кинулась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68