Он вышел на крыльцо, надеясь встретить Николая в цветнике, но и там его не нашел. Мальчик вернулся только к утреннему чаю, хмурый, и отказывался отвечать на вопросы. Глаза, голубые и холодные, говорили, что этот маленький человек думает гораздо больше, чем говорит.
После занятий обнаружилось, что у Васи птичник сломан и все пленные птицы, пойманные братьями Тургеневыми и Васей, улетели. Огорчению не было пределов. Искали преступника и решили, что это Петька-черемис созорничал из зависти к Василию, допущенному к барскому дому. Как только было высказано это предположение, так было прервано молчание маленького Николая.
– Я выпустил птиц, – сказал он громко.
Александр надул губы, Вася заплакал. Наступило неловкое молчание.
– Я не хочу, чтобы птицы сидели в клетках, – заявил Николай твердо.
– А мы хотим, – сказали братья, – и будем ловить.
– А я буду выпускать, – заявил Николай.
– Придется сказать отцу, – заявил Андрей.
Перед самым обедом маленький Николай был вызван к Ивану Петровичу.
Объяснение было очень короткое.
– В клетках тесно и грязно, – сказал Коля, – а кроме того, там полет «невозможен».
Тоблер восхитился, слушая, как мальчик отчетливо произнес слово «unmoglich».
– Колька прав, – сказал Иван Петрович. – Прекратить мучить птиц!
Оставалась еще одна инстанция, но об ней никто не подумал. Это была Катерина Семеновна.
Петька-черемис ликовал. Один раз только пытался он устроить клетку для птиц и был за то нещадно избит своим отцом. А тут Ваське такая воля!
Через несколько дней наступило внезапное огорчение у других Тургеневых. Катерина Семеновна проиграла в преферанс соседнему помещику Дудареву одного подростка. Выбор Дударева пал на Васю. Карточные долги – дело чести, здесь никаких не может быть колебаний. На этот раз Александр Тургенев, с глазами, широко открытыми от ужаса, вбежал к матери и, зная, на что идет, все-таки закричал:
– Матушка, не продавайте Васю. Вася такой же человек, как и твои сыновья.
Катерина Семеновна кормила борзую, держа наготове свернутый кольцом арапник. Развернувшись, этот арапник лег во всю спину на Александра Тургенева. Глаза Катерины Семеновны горели, как голубые льдинки. Она не говорила ни слова, но вся была полна яростью от сознания того, до какой степени несчастное и скудоумное поколение, воспитанное развратными масонами, может забыть о долге дворянской чести. Еще было у нее огорчение: княгиня Щербатова прислала письмо с оказией и сообщила, что во Франции революционная чернь казнила короля и королеву.
* * *
Тоблер и четыре мальчика выехали на берег Волги, взяли с собой завтраки, самовар и чашки, большие удочки, дворового человека Федора, по выражению Катерины Семеновны, «весь домашний скарб». На берегу рыбацкие выселки. Сохнут невода, а на плетнях развешаны верши. Около самого берега топко. На кольях, вбитых в дно, толстые веревки, тонущие в воде. К ним привязаны садки, большие, похожие на дощаники деревянные ящики, просверленные и пропиленные узкими отверстиями для свободного обмена воды. Чумазые ребятишки бегают по улицам, вернее – по грязному, покрытому лужами проходу между двумя рядами курных изб. Старый рыбак, позевывая и глядя на солнце, чинит сеть. При проезде барской коляски встал и почтительно поклонился. На берегу Волги, около песчаных отмелей, где посвистывают сотни куличков и со стоном поднимаются пестрые пигалицы с хохолками, Тургеневы остановились.
– Если бы так на лодке до Астрахани, – сказал Александр Тургенев.
– Ну и что же – вода да вода, – благоразумно заметил Андрей.
– Перед Колумбом тоже была одна вода, однако открыл новые страны, – заметил Александр Тургенев.
– Никаких новых стран на Волге не откроешь, все уже открыто, – сказал Андрей.
– А может быть? – возразил Александр. – Может быть, еще не все. Каспийское море велико, персы географию плохо знают.
– Тебя всегда тянет из дому, сказал Николай Александру. – А вот я бы так не уехал из Тургеневки.
Татарские ребятишки, по просьбе Тоблера, натаскали хворосту. Зажгли костер, стали готовить чай. Справляли пятнадцатилетие Андрея Тургенева. После официального домашнего праздника разрешен был праздник ребячий. Редкий случай, когда с одним только Тоблером, без родительского глаза, разрешали отлучиться далеко. После таких поездок не обращали внимания на запачканный костюм, на грязные руки, на взъерошенные волосы и громкий голос.
На Волге было широко и привольно. Красивая большая река, с обрывистым берегом около Симбирска, здесь текла плавно между низкими берегами. На берегу были мелкие заводи и затоны, богатые всякой птицей. Когда после чая дети побежали в кустарник на голос какого-то пернатого существа, вылетела целая стайка дергачей, а те, что были помоложе, разбежались в разные стороны, забавно вытягивая вперед длинные шейки и на бегу раскачиваясь в обе стороны; как маятник. Птичка, за которой бежали Александр и Николай Тургеневы, перепархивала с куста на куст. Мальчики бежали за ней, то крадучись, то напролом через кусты большими шагами, до тех пор, пока внезапно густые заросли не кончились, и на другой стороне маленькой песчаной косы снова показалась красивая, спокойная Волга. На берегу горел костер. Совсем у кустов лежала на воде длинная узкая беляна. Перед костром сидели двадцать человек в лаптях, измученные, волосатые. Лямки и канаты неподалеку говорили о том, что люди, сидевшие у костра, – бурлаки.
Мальчики подошли поближе и спросили:
– Что вы здесь делаете?
– Беляну тянем, – ответил хриплый голос.
Говоривший посмотрел на Александра Тургенева единственным глазом и вдруг ухмыльнулся.
– А я думал – и не приведет бог свидеться, – заметил он неожиданно.
Александр Тургенев узнал не сразу до такой степени Вася, товарищ его детских игр, изменился за ушедшие четыре года.
– Как ты сюда попал, Вася?
– А так. Был в Москве у господина Дударева. В кузнечных учениках на каретном дворе служил. Вон, видишь, окривел, когда ободья ковал, а теперь в оброке в бурлаках.
– Куда ж ты идешь?
– Вот с нижнего плеса тянем беляну до Кунавина.
– Хочешь, пойдем с нами, Вася?
– Никуда ему, барин, идти нельзя, – прервал сердито старый бурлак. – Эй, ребята, поворачивайся, бери лямки.
– Через полгода, коли живы будем, увидимся, Сашенька, – сказал Вася. – Оброк мой кончается перед тем, как ехать в Москву.
Саша протянул руку, хотел обнять товарища, но тот боязливо отшатнулся и, не оглядываясь, пошел к берегу.
Мальчики медленно возвращались. Александр только теперь заметил, что Николай во все время беседы не проронил ни слова. Тоблер сделал выговор. Андрей и Сережа смотрели хмуро.
– Я не для того отпросил вас у матушки, – сказал Андрей, – чтобы вы гуляли отдельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
После занятий обнаружилось, что у Васи птичник сломан и все пленные птицы, пойманные братьями Тургеневыми и Васей, улетели. Огорчению не было пределов. Искали преступника и решили, что это Петька-черемис созорничал из зависти к Василию, допущенному к барскому дому. Как только было высказано это предположение, так было прервано молчание маленького Николая.
– Я выпустил птиц, – сказал он громко.
Александр надул губы, Вася заплакал. Наступило неловкое молчание.
– Я не хочу, чтобы птицы сидели в клетках, – заявил Николай твердо.
– А мы хотим, – сказали братья, – и будем ловить.
– А я буду выпускать, – заявил Николай.
– Придется сказать отцу, – заявил Андрей.
Перед самым обедом маленький Николай был вызван к Ивану Петровичу.
Объяснение было очень короткое.
– В клетках тесно и грязно, – сказал Коля, – а кроме того, там полет «невозможен».
Тоблер восхитился, слушая, как мальчик отчетливо произнес слово «unmoglich».
– Колька прав, – сказал Иван Петрович. – Прекратить мучить птиц!
Оставалась еще одна инстанция, но об ней никто не подумал. Это была Катерина Семеновна.
Петька-черемис ликовал. Один раз только пытался он устроить клетку для птиц и был за то нещадно избит своим отцом. А тут Ваське такая воля!
Через несколько дней наступило внезапное огорчение у других Тургеневых. Катерина Семеновна проиграла в преферанс соседнему помещику Дудареву одного подростка. Выбор Дударева пал на Васю. Карточные долги – дело чести, здесь никаких не может быть колебаний. На этот раз Александр Тургенев, с глазами, широко открытыми от ужаса, вбежал к матери и, зная, на что идет, все-таки закричал:
– Матушка, не продавайте Васю. Вася такой же человек, как и твои сыновья.
Катерина Семеновна кормила борзую, держа наготове свернутый кольцом арапник. Развернувшись, этот арапник лег во всю спину на Александра Тургенева. Глаза Катерины Семеновны горели, как голубые льдинки. Она не говорила ни слова, но вся была полна яростью от сознания того, до какой степени несчастное и скудоумное поколение, воспитанное развратными масонами, может забыть о долге дворянской чести. Еще было у нее огорчение: княгиня Щербатова прислала письмо с оказией и сообщила, что во Франции революционная чернь казнила короля и королеву.
* * *
Тоблер и четыре мальчика выехали на берег Волги, взяли с собой завтраки, самовар и чашки, большие удочки, дворового человека Федора, по выражению Катерины Семеновны, «весь домашний скарб». На берегу рыбацкие выселки. Сохнут невода, а на плетнях развешаны верши. Около самого берега топко. На кольях, вбитых в дно, толстые веревки, тонущие в воде. К ним привязаны садки, большие, похожие на дощаники деревянные ящики, просверленные и пропиленные узкими отверстиями для свободного обмена воды. Чумазые ребятишки бегают по улицам, вернее – по грязному, покрытому лужами проходу между двумя рядами курных изб. Старый рыбак, позевывая и глядя на солнце, чинит сеть. При проезде барской коляски встал и почтительно поклонился. На берегу Волги, около песчаных отмелей, где посвистывают сотни куличков и со стоном поднимаются пестрые пигалицы с хохолками, Тургеневы остановились.
– Если бы так на лодке до Астрахани, – сказал Александр Тургенев.
– Ну и что же – вода да вода, – благоразумно заметил Андрей.
– Перед Колумбом тоже была одна вода, однако открыл новые страны, – заметил Александр Тургенев.
– Никаких новых стран на Волге не откроешь, все уже открыто, – сказал Андрей.
– А может быть? – возразил Александр. – Может быть, еще не все. Каспийское море велико, персы географию плохо знают.
– Тебя всегда тянет из дому, сказал Николай Александру. – А вот я бы так не уехал из Тургеневки.
Татарские ребятишки, по просьбе Тоблера, натаскали хворосту. Зажгли костер, стали готовить чай. Справляли пятнадцатилетие Андрея Тургенева. После официального домашнего праздника разрешен был праздник ребячий. Редкий случай, когда с одним только Тоблером, без родительского глаза, разрешали отлучиться далеко. После таких поездок не обращали внимания на запачканный костюм, на грязные руки, на взъерошенные волосы и громкий голос.
На Волге было широко и привольно. Красивая большая река, с обрывистым берегом около Симбирска, здесь текла плавно между низкими берегами. На берегу были мелкие заводи и затоны, богатые всякой птицей. Когда после чая дети побежали в кустарник на голос какого-то пернатого существа, вылетела целая стайка дергачей, а те, что были помоложе, разбежались в разные стороны, забавно вытягивая вперед длинные шейки и на бегу раскачиваясь в обе стороны; как маятник. Птичка, за которой бежали Александр и Николай Тургеневы, перепархивала с куста на куст. Мальчики бежали за ней, то крадучись, то напролом через кусты большими шагами, до тех пор, пока внезапно густые заросли не кончились, и на другой стороне маленькой песчаной косы снова показалась красивая, спокойная Волга. На берегу горел костер. Совсем у кустов лежала на воде длинная узкая беляна. Перед костром сидели двадцать человек в лаптях, измученные, волосатые. Лямки и канаты неподалеку говорили о том, что люди, сидевшие у костра, – бурлаки.
Мальчики подошли поближе и спросили:
– Что вы здесь делаете?
– Беляну тянем, – ответил хриплый голос.
Говоривший посмотрел на Александра Тургенева единственным глазом и вдруг ухмыльнулся.
– А я думал – и не приведет бог свидеться, – заметил он неожиданно.
Александр Тургенев узнал не сразу до такой степени Вася, товарищ его детских игр, изменился за ушедшие четыре года.
– Как ты сюда попал, Вася?
– А так. Был в Москве у господина Дударева. В кузнечных учениках на каретном дворе служил. Вон, видишь, окривел, когда ободья ковал, а теперь в оброке в бурлаках.
– Куда ж ты идешь?
– Вот с нижнего плеса тянем беляну до Кунавина.
– Хочешь, пойдем с нами, Вася?
– Никуда ему, барин, идти нельзя, – прервал сердито старый бурлак. – Эй, ребята, поворачивайся, бери лямки.
– Через полгода, коли живы будем, увидимся, Сашенька, – сказал Вася. – Оброк мой кончается перед тем, как ехать в Москву.
Саша протянул руку, хотел обнять товарища, но тот боязливо отшатнулся и, не оглядываясь, пошел к берегу.
Мальчики медленно возвращались. Александр только теперь заметил, что Николай во все время беседы не проронил ни слова. Тоблер сделал выговор. Андрей и Сережа смотрели хмуро.
– Я не для того отпросил вас у матушки, – сказал Андрей, – чтобы вы гуляли отдельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104