Ее, оставшуюся сиротой, внесли в списки эмигрирующих в Палестину евреев. Она знала только одно: с тех пор она ни разу не голодала. Обещали ей, между прочим, что, когда они прибудут на место, ей дадут новое платье.
– Правда это, барыня? – спросила она у Агари.
– Не называй меня барыней. Называй меня Агарью. Это мое имя. А тебя как зовут?
– Гитель Вормс. А дадут мне новое платье?
«Все те же заботы у маленьких шестнадцатилетних нищенок», – подумала Агарь, а вслух сказала: – Да, тебе дадут новое платье.
Внезапно она заметила устремленные на нее очки Кохбаса.
Она почувствовала исходившую от него мольбу и, сжалившись, прибавила:
– И ты будешь счастлива, вот увидишь.
Девочка облегченно вздохнула и принялась смотреть на пробегавшие мимо поля.
Автобус проезжал то место, где десять дней назад останавливались Агарь с Кохбасом. Она узнала откос, на краю которого они сидели. Но она приняла еще более равнодушный вид. Не стоило слишком уж потакать желаниям ее спутника и так скоро доставить ему новое удовольствие.
Переезд через долину Жизреель занял добрый час, в течение которого им повстречалось множество грузовиков с едущими в поле или возвращавшимися домой работниками.
Последние с ласковым любопытством глядели на прибывших. Чувствовалось, что здесь еще на всех хватит работы, что на приезжающих смотрят как на помощников, а не как на конкурентов.
В Афуле, деревне, расположенной посередине долины, в том самом месте, где Дамасская железная дорога скрещивается с Иерусалимской, Кохбас остановил автобус. Он должен был со всеми поделиться охватившей его необузданной радостью. Эмигрантам он предложил угощение в маленьком шалашике с развевающимся на верхушке причудливым флажком – знаменем Нового Сиона.
В течение одной секунды эти жаждущие, эти алчущие истребили все предложенное им их благодетелем. Теперь, когда замолк мотор, величественная тишина опустилась на огромную долину, тишина, нарушаемая лишь глухой, монотонной жалобой волнующего зеленеющие нивы ветра.
Какой-то религиозный экстаз охватил Агарь. Это зрелище вселило в нее все более крепнувшую уверенность, что слово «счастье» и для еврея могло оказаться не пустым звуком. Как радостно было ощущать на еще полной шипов земле прикосновение ветра, ласкавшего когда-то волосы Рахили, Лии и Юдифи!
Агарь слишком верила в судьбу, чтобы хоть на миг пожалеть о прошлом.
Она лишь подумала, что совсем иной была бы ее жизнь, если бы шесть лет назад Всевечный, пути которого неисповедимы, вместо госпожи Лазареско послал ей Исаака Кохбаса. Необыкновенная, происшедшая в ее существовании перемена не удивляла ее. Ей только казалось странным, что так поздно призвали ее на дорогу, долженствовавшую завершить ее жизнь.
Кохбас дал сигнал к отбытию. Все снова разместились в автобусе. В это время маленький бедуинский караван пересекал дорогу. Сильные, могучие мужчины с коротко остриженными черными бородами и сверкающими глазами, одетые в величественные лохмотья, с открытой ненавистью смотрели на сборище жалких иудеев, которые, толкаясь и падая, влезали в автобус.
Кривя татуированные рты, издевались женщины. Одна даже с яростью плюнула.
Такого оскорбления, может быть, не снесли бы молча давно жившие в Палестине сионисты. Но Кохбас ничего не заметил, а в остальных еще не заговорило чувство собственного достоинства, чтобы поднять протест. В одной только Агари вспыхнуло болезненное возмущение. Значит, и здесь…
Она не могла забыть, что даже во время самых безумных оргий, среди поклонников, думавших только об удовольствии, стоило ей, подталкиваемой бравадой, только упомянуть о своем происхождении, как пеплом покрывалось веселье.
Были присутствующие христианами или мусульманами, русскими, англичанами, турками, французами или итальянцами – почти всегда воцарялось молчание, тем более тягостное, тем более оскорбительное, что исходило оно от людей, за минуту до этого радостных и беззаботных.
Но эта всемирная несправедливость не есть ли, о Народ Избранный, выкуп за славу, данную тебе Божеством?
Автобус почти достиг восточной границы Галилейской долины. Звезды зажигались на бледно-синем, точно бархатном небе. И луна, сверкавшая когда-то между перекладинами лестницы Иакова, поднялась над горами Гильбоа. Путники дремали. Маленькая Гитель заснула, опустив голову на плечо Агари.
Молодая женщина вдруг открыла свой несессер.
И Кохбас, не спускавший с нее глаз, увидел, как она вынула из него крохотные, заблестевшие в темноте металлические предметы и один за другим выбросила на дорогу. Та же участь постигла жирные карандаши, краску и помаду.
Пейзаж совершенно изменился. Автобус продвигался по зажатому между гигантскими скалами ущелью, зачастую переезжая мосты, переброшенные через потоки, откуда доносился нежный шепот воды.
Реже появлялись указывающие на деревню или просто дом огни. Иногда с полчаса кругом была сплошная темень.
Гитель проснулась и, испуганная дикостью и неприступностью скал, тихим голосом задала Агари несколько вопросов. Но ответы последней были туманными, неопределенными.
Что будут они делать в «Колодезе Иакова»? Работать. Без сомнения. Но как? Агарь не в силах была объяснить это девочке. Она сама ничего не знала. Ей ни о чем не хотелось думать. Покой, которым она наслаждалась, состоял из полного отсутствия инициативы, безразличия ко всему, что было вне ее. Предки их в пустыне тоже не интересовались тем, что будут делать, достигнув Земли Обетованной.
Главное было достичь ее, и они отдались на волю проведшего их столба дыма.
– Посмотрите, – вдруг сказала Гитель, толкнув локтем свою соседку.
Посередине дороги, на расстоянии пятидесяти метров качалась какая-то светлая точка.
Автобус загудел и, замедлив ход, остановился рядом с двумя тенями. Это было двое людей, один из которых держал фонарь.
– Исаак Кохбас, – позвал человек с фонарем.
– Здесь, – ответил тот и сошел на дорогу.
– Сколько? – спросила тень с фонарем.
– Четверо. Трое мужчин и одна женщина.
– Мало. Мы рассчитывали по меньшей мере на восемь. И этого недостаточно.
– Знаю, но если вам отдать всех, никого не останется для «Колодезя Иакова». Там тоже не хватает рук.
Человек с фонарем пожал плечами:
– Что делать, Кохбас? Попытаемся устроиться. Если бы только среди привезенных вами людей был хоть один профессиональный земледелец.
– Такого нет. Но вы же знаете, что нет недостатка в доброй воле у прибывающих. Эти будут работать, как и другие.
– Знаю, знаю. Постарайтесь, по крайней мере, чтобы со следующим пароходом к нам приехало больше народу.
– Постараюсь. Вот бумаги этих.
Человек поднял фонарь. В его желтом свете Агарь и Гитель различили перелистываемые книжки и паспорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Правда это, барыня? – спросила она у Агари.
– Не называй меня барыней. Называй меня Агарью. Это мое имя. А тебя как зовут?
– Гитель Вормс. А дадут мне новое платье?
«Все те же заботы у маленьких шестнадцатилетних нищенок», – подумала Агарь, а вслух сказала: – Да, тебе дадут новое платье.
Внезапно она заметила устремленные на нее очки Кохбаса.
Она почувствовала исходившую от него мольбу и, сжалившись, прибавила:
– И ты будешь счастлива, вот увидишь.
Девочка облегченно вздохнула и принялась смотреть на пробегавшие мимо поля.
Автобус проезжал то место, где десять дней назад останавливались Агарь с Кохбасом. Она узнала откос, на краю которого они сидели. Но она приняла еще более равнодушный вид. Не стоило слишком уж потакать желаниям ее спутника и так скоро доставить ему новое удовольствие.
Переезд через долину Жизреель занял добрый час, в течение которого им повстречалось множество грузовиков с едущими в поле или возвращавшимися домой работниками.
Последние с ласковым любопытством глядели на прибывших. Чувствовалось, что здесь еще на всех хватит работы, что на приезжающих смотрят как на помощников, а не как на конкурентов.
В Афуле, деревне, расположенной посередине долины, в том самом месте, где Дамасская железная дорога скрещивается с Иерусалимской, Кохбас остановил автобус. Он должен был со всеми поделиться охватившей его необузданной радостью. Эмигрантам он предложил угощение в маленьком шалашике с развевающимся на верхушке причудливым флажком – знаменем Нового Сиона.
В течение одной секунды эти жаждущие, эти алчущие истребили все предложенное им их благодетелем. Теперь, когда замолк мотор, величественная тишина опустилась на огромную долину, тишина, нарушаемая лишь глухой, монотонной жалобой волнующего зеленеющие нивы ветра.
Какой-то религиозный экстаз охватил Агарь. Это зрелище вселило в нее все более крепнувшую уверенность, что слово «счастье» и для еврея могло оказаться не пустым звуком. Как радостно было ощущать на еще полной шипов земле прикосновение ветра, ласкавшего когда-то волосы Рахили, Лии и Юдифи!
Агарь слишком верила в судьбу, чтобы хоть на миг пожалеть о прошлом.
Она лишь подумала, что совсем иной была бы ее жизнь, если бы шесть лет назад Всевечный, пути которого неисповедимы, вместо госпожи Лазареско послал ей Исаака Кохбаса. Необыкновенная, происшедшая в ее существовании перемена не удивляла ее. Ей только казалось странным, что так поздно призвали ее на дорогу, долженствовавшую завершить ее жизнь.
Кохбас дал сигнал к отбытию. Все снова разместились в автобусе. В это время маленький бедуинский караван пересекал дорогу. Сильные, могучие мужчины с коротко остриженными черными бородами и сверкающими глазами, одетые в величественные лохмотья, с открытой ненавистью смотрели на сборище жалких иудеев, которые, толкаясь и падая, влезали в автобус.
Кривя татуированные рты, издевались женщины. Одна даже с яростью плюнула.
Такого оскорбления, может быть, не снесли бы молча давно жившие в Палестине сионисты. Но Кохбас ничего не заметил, а в остальных еще не заговорило чувство собственного достоинства, чтобы поднять протест. В одной только Агари вспыхнуло болезненное возмущение. Значит, и здесь…
Она не могла забыть, что даже во время самых безумных оргий, среди поклонников, думавших только об удовольствии, стоило ей, подталкиваемой бравадой, только упомянуть о своем происхождении, как пеплом покрывалось веселье.
Были присутствующие христианами или мусульманами, русскими, англичанами, турками, французами или итальянцами – почти всегда воцарялось молчание, тем более тягостное, тем более оскорбительное, что исходило оно от людей, за минуту до этого радостных и беззаботных.
Но эта всемирная несправедливость не есть ли, о Народ Избранный, выкуп за славу, данную тебе Божеством?
Автобус почти достиг восточной границы Галилейской долины. Звезды зажигались на бледно-синем, точно бархатном небе. И луна, сверкавшая когда-то между перекладинами лестницы Иакова, поднялась над горами Гильбоа. Путники дремали. Маленькая Гитель заснула, опустив голову на плечо Агари.
Молодая женщина вдруг открыла свой несессер.
И Кохбас, не спускавший с нее глаз, увидел, как она вынула из него крохотные, заблестевшие в темноте металлические предметы и один за другим выбросила на дорогу. Та же участь постигла жирные карандаши, краску и помаду.
Пейзаж совершенно изменился. Автобус продвигался по зажатому между гигантскими скалами ущелью, зачастую переезжая мосты, переброшенные через потоки, откуда доносился нежный шепот воды.
Реже появлялись указывающие на деревню или просто дом огни. Иногда с полчаса кругом была сплошная темень.
Гитель проснулась и, испуганная дикостью и неприступностью скал, тихим голосом задала Агари несколько вопросов. Но ответы последней были туманными, неопределенными.
Что будут они делать в «Колодезе Иакова»? Работать. Без сомнения. Но как? Агарь не в силах была объяснить это девочке. Она сама ничего не знала. Ей ни о чем не хотелось думать. Покой, которым она наслаждалась, состоял из полного отсутствия инициативы, безразличия ко всему, что было вне ее. Предки их в пустыне тоже не интересовались тем, что будут делать, достигнув Земли Обетованной.
Главное было достичь ее, и они отдались на волю проведшего их столба дыма.
– Посмотрите, – вдруг сказала Гитель, толкнув локтем свою соседку.
Посередине дороги, на расстоянии пятидесяти метров качалась какая-то светлая точка.
Автобус загудел и, замедлив ход, остановился рядом с двумя тенями. Это было двое людей, один из которых держал фонарь.
– Исаак Кохбас, – позвал человек с фонарем.
– Здесь, – ответил тот и сошел на дорогу.
– Сколько? – спросила тень с фонарем.
– Четверо. Трое мужчин и одна женщина.
– Мало. Мы рассчитывали по меньшей мере на восемь. И этого недостаточно.
– Знаю, но если вам отдать всех, никого не останется для «Колодезя Иакова». Там тоже не хватает рук.
Человек с фонарем пожал плечами:
– Что делать, Кохбас? Попытаемся устроиться. Если бы только среди привезенных вами людей был хоть один профессиональный земледелец.
– Такого нет. Но вы же знаете, что нет недостатка в доброй воле у прибывающих. Эти будут работать, как и другие.
– Знаю, знаю. Постарайтесь, по крайней мере, чтобы со следующим пароходом к нам приехало больше народу.
– Постараюсь. Вот бумаги этих.
Человек поднял фонарь. В его желтом свете Агарь и Гитель различили перелистываемые книжки и паспорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41