– Да, если вы согласитесь стать его женой, я уверена, слышите ли вы, что он будет спасен.
– Мне, – сказала Агарь, – выйти за него замуж! Мне быть женой Исаака Кохбаса!… А если я откажу?
– Откажете? Вы не имеете права!
– Хотела бы я знать почему? Разве я здесь не свободна?
– Нет, – жестко произнесла Генриетта Вейль, – нет, вы не свободны. Или, скорее, вы свободны только для того, чтобы делать добро. Ваша свобода кончается там, где начинаются интересы наших братьев. Слушайте, пришло время все выяснить. Спросите, спросите себя, зачем вы приехали в «Колодезь Иакова»? Если это для вас пристанище, где вы собираетесь провести дни во имя себя самой, то скажите мне и я больше не буду настаивать. Но тогда, сделайте уж одолжение, не беспокойте меня больше вашей лживой любовью к Ветхому Завету. И не принимайте трогательный вид, упоминая об Эсфири, Рахили и Юдифи. Они, чтобы спасти своих, отдали себя варварам. А о чем просят вас? Вернуть жизнь нашему благодетелю, бедному человеку, умирающему от любви и уважения к вам. Вам вечно будет благодарна колония, вас всю жизнь будут благословлять. Если же нет, вы будете виновницей нашей гибели, ибо за шесть месяцев вы должны были понять, что никто не может заменить Исаака Кохбаса. С его смертью все распадется. Неужели вы не понимаете того, о чем я говорю? Неужели не чувствуете нравственного долга, повелевающего вам согласиться?
– Исаак Кохбас! – сказала Агарь и покачала головой. Несомненно, образ маленького кривоногого человека встал перед ее глазами. – А если я соглашусь на то, о чем вы меня просите?
– Он будет жить, клянусь вам, и всякий будет благословлять вас.
В возбуждении Генриетта Вейль взяла ее за руку, но Агарь отстранилась.
– Если я соглашусь, то не потому, что меня к этому принудили. Я всегда действую только по собственной воле. Я не хочу ничьей благодарности!
Она болезненно усмехнулась.
– Все равно, – прошептала она, – я думала, что с такого рода самопожертвованием покончено.
– Агарь! – воскликнула дрожащим от счастья голосом Генриетта. – Вы, значит, согласны?!
– Да, – повторила Агарь, – согласна!
VIII
Спустя две недели с большой торжественностью была отпразднована свадьба Исаака Кохбаса и Агарь Мозес. Кохбас и Генриетта Вейль отлично обошлись бы без благих наставлений наплузского раввина, отсталого, ворчливого старика, никогда не упускавшего случая, чтобы заклеймить ересь своих соседей-колонистов. Но Агарь настояла на том, чтобы его пригласили и целиком выполнили древний обычай.
В день венчания все залы украсили пальмами и миртами. Жители «Колодезя Иакова» надели праздничные одежды.
Странное, немного жуткое впечатление производили их европейские, абсолютно черные платья на фоне белых драпировок и зеленеющих пальм. Шел дождь. Яростно завывал ветер, задувая пламя тускло мерцающих свечей и сотрясая стены домов. Сверкающие зигзаги молнии пронзали нависшие над Гаризимом тучи.
Но, несмотря на такие дурные предзнаменования, радость светилась на лицах у всех. Кохбас сиял. В нем нельзя было узнать человека, уже стоявшего одной ногой в могиле. Взглядом, полным счастья, смотрел он украдкой на Агарь. Как она была хороша!
Казалось только, что бледность супруга перешла к ней.
Приветствие, произнесенное Генриеттой Вейль, было изумительным. Ничего подобного еще не было за века оглашения свадебных речей. В ее мыслях стройно переплелись и «Талмуд», и «Этика», и «Капитал». В растроганных, прочувствованных словах описала она жизнь Кохбаса, тут же восхваляя деятельность Агари со времени прибытия ее в «Колодезь Иакова». Но слава, приобретенная за несколько месяцев молодой женщиной, говорила сама за себя. Этот союз Генриетта Вейль приветствовала как залог будущего расцвета колонии. Кончила она среди грома аплодисментов, во всеуслышание объявив, что наступает новая счастливая эра: утром из Бейрута прибыл чек на две тысячи египетских лир – плата за проданное французским войскам вино. Затем следовал банкет. Около трех часов, когда обед уже подходил к концу, Кохбас по знаку, сделанному ему Агарью, встал.
– Моя жена и я, – сказал он, – от глубины души благодарим вас, друзья. Выказав столько любви, столько доверия к нам, вы знали, что не имеете дело с неблагодарными. Все, что будет в моих силах… все, что она… – Счастье, волнение мешали ему продолжать. Аплодисменты выручили его. И когда они с Агарью покинули зал, им вдогонку неслось громкое «браво».
Генриетта проводила молодую женщину в ее комнату, где последняя поспешно переоделась в дорожный костюм, тот самый, из Каиффы, только ставший еще проще, еще строже.
В коридоре слышались лихорадочные шаги уже готового Кохбаса.
Вся нежность, в течение пятидесяти лет самой противоестественной жизни копившаяся в сердце Генриетты, этой умной, благородной женщины, теперь вылилась наружу.
– Ах, дитя мое, моя дорогая малютка, как я счастлива! Вы видели радость всех окружающих. Но я не могу ею насладиться, пока вы не поклянетесь, что сами ее разделяете.
Агарь поклялась. Может быть, она была искренна, а может, принадлежала к тем тонким натурам, которые предпочитают дать ложную клятву, но не нарушить покой близких.
У ворот колонии уже ждал автомобиль.
В него положили чемоданы Агари и Кохбаса. Оба расцеловались с Генриеттой Вейль.
– До скорого свидания, – закричала она, когда автомобиль тронулся. – Подумайте обо мне на горе Сиона.
Перед самой свадьбой Кохбас решился спросить у Агари, что доставило бы ей наибольшее удовольствие?
– Видеть Иерусалим, – ответила она.
Он, конечно, согласился. Но так как для этого удивительнейшего человека долг был превыше всего, даже если речь шла об Агари, он решил во время этого путешествия произвести ревизию Верхней Галилеи.
Агарь этот проект только обрадовал, так как ей очень хотелось увидеть Тибериаду.
Возвратиться они должны были через пять-шесть дней.
Заходило величественное кроваво-красное солнце, когда они достигли волнующегося моря Галилейского.
На темном фоне громоздившихся на западе Трансиорданских гор уже вырисовывались первые ночные пароходы.
Отсюда когда-то вышли толпы освобожденных иудеев, обосновавшихся на земле Ханаанской. За тридцать веков так мало изменилось в этой стране, что теперешние жители были жертвой тех же грабителей.
Первая колония, в которой остановились молодожены, оплакивала пропажу полудюжины голов скота, похищенного шайкой бедуинов.
Два дня провели Кохбас и Агарь у берега этого моря, любуясь самым прекрасным и самым грустным в мире пейзажем.
В первую ночь они остановились в деревушке Самак, в обширном караван-сарае, хозяева которого были так бедны, что могли им предложить только их общую спальню. Тот час, когда они должны были остаться одни под покровом ночи, отдалился на целые сутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41