Но возвратимся к начатому в автомобиле разговору.
– Сейчас, – ответил де Биевр. – Гаспар, друг мой, поставьте на минутку себя на наше место. Что можно заказать в одиннадцать часов в заведении, подобном вашему, за час до ужина?
– Может быть, господин граф, бокал «Данте-Габриель-Россетти»…
– Только этого не хватало! Вы отстали на целых тридцать лет, Гаспар. Ну-ка, Поль, что вы предлагаете?
– Два виски с содовой, – сказал журналист, – и хватит об этом.
– Слышите, Гаспар? Господин приказал. Повинуйтесь.
Де Биевр все еще осматривал стол.
Поль Эльзеар вытащил записную книжку из кармана смокинга.
– Ну нет, дитя мое. Здесь, надеюсь, вы не начнете писать статью.
– Разрешите мне записать только одну фразу. Все равно меня мучает совесть. Нехорошо, что мы не досидели до конца.
– Дорогой мой, – сказал де Биевр, – если под предлогом угостить нас ужином ваш дю Ганж намеревался в сотый раз подробно изложить нам всю свою ерунду, то он оказался бы нашим должником, а мне совсем не хочется, чтобы сегодня роли переменились. Впрочем, за кулисами «Олимпии» было столько народу, что наше бегство он, верно, и не заметил.
– Плохо же вы знаете писателей. Они первым делом замечают отсутствующих. Да все равно. Пожалейте же меня, принужденного вслух хвалить его ревю.
– Во всяком случае, это легче, чем о нем думать. Сколько он зарабатывает своими произведениями, наш дорогой дю Ганж?
– Давайте подсчитаем его годовой доход. Это его шестое ревю. Все выдержали более ста представлений. Я не буду далек от истины, если назову сумму в четыреста тысяч франков. Кроме того, большинство арий из его ревю расходятся по кафе и мюзик-холлам в провинции и за границей. Прибавим еще сто тысяч. К тому же у него еще личное состояние. Мейер-отец – один из крупнейших меховщиков в Сентье.
– Пятьсот тысяч франков за три десятка каламбуров, из которых, без сомнения, ни один ему и не принадлежит! – воскликнул де Биевр. – Черт возьми, недурно! Посмотрим, кто здесь сегодня будет.
Идя слева вдоль стола, он вслух читал написанные на позолоченных карточках имена. То же самое делал Эльзеар, идя с правой стороны.
На двадцатом имени де Биевр вдруг остановился.
– Теперь я понимаю, откуда его успех. Никогда я не видел более разумного подбора приглашенных. Кроме нескольких старых развалин, вроде меня, нужных для декорации, будут все власть имущие театральной и артистической прессы и самые красивые женщины Парижа.
– Несомненно, – сказал Эльзеар, – что при помощи такого стола можно школьное сочинение самого скверного ученика провинции обратить в шедевр. А! Вот незнакомое мне имя. Проспер Гильорэ, что это такое?
– А! Гильорэ, – засмеялся де Биевр. – Я совершенно о нем забыл. Очень мило, что дю Ганж подумал о нем.
– Кто этот господин?
– Гильорэ, дорогой мой… Всему виной моя старческая память. Налейте же мне еще виски, и я дам вам желаемые разъяснения. Вам известно, что уже два месяца назад я решился продать Биевр.
– Да, вы мне говорили.
– Вот я и нашел Гильорэ, долгожданного покупателя. Он, не торгуясь, все взял – и земли, и замок. И тут же заплатил запрошенные мной миллион четыреста тысяч франков. Двести тысяч я истрачу. На остальное же спокойно могу прожить лет десять. А потом уже не знаю, что продавать. Но я надеюсь, что до этого времени Господь призовет своего недостойного раба.
– Это мне отнюдь не объясняет присутствия между нами господина Гильорэ, – улыбнулся Эльзеар.
– Вы удивляете меня, – сказал де Биевр. – Вы страшно меня удивляете. Уже одно имя говорит за него. Господину Гильорэ пятьдесят пять лет. В то время как Домбидо – покровитель очаровательной Королевы Апреля – в течение четырех лет поставлял патроны в армию Права и Цивилизации, Гильорэ занимался перевязочными материалами.
На них он, впрочем, честно заработал миллионов двадцать, что дало ему возможность скупить Биевр у Монлери, одно из редких графств, учрежденных Людовиком XI, в отличие от республиканцев, не любивших аристократию. В Биевре Гильорэ хотел бы устраивать приемы, но у него нет связей.
Он просил меня ему помочь, напирая на то, что согласился со всеми пунктами продажи. Не мог же я его сразу повести к Линеям или Палиньякам. Вот я и просил дю Ганжа, общество которого не такое высокомерное, пригласить его. Куда его посадили?
– Направо от него Нина Лазюли, славная девушка. Налево… А! Жессика.
– Ну уж нет, Жессика – это уже не игра. Бедняге надо сначала набраться опыта. Я поменяюсь с ним местами. Сразу да Жессика. Это уж слишком для него.
И Биевр поменял местами карточки. Бледная улыбка снова скользнула по лицу Поля Эльзеара.
– Вы находите красивой Жессику, не правда ли?
– Очень. Я вам это сразу сказал, когда Королева Апреля нас с ней познакомила. Но кто она?
– «Старый друг», сказала Королева. Я знаю не больше вашего.
– На ней было хорошее платье. Она умеет его носить. Но заметили вы, что у нее нет ни одной драгоценности?
Поль Эльзеар только пожал плечами.
– Мне кажется, она ваша единоверка, – после небольшого молчания произнес де Биевр.
– Я тоже думаю, что она еврейка, – ответил журналист. И с натянутой улыбкой, придавшей что-то болезненное его красивому лицу, прибавил: – Я спрошу ее, если вас это интересует.
Тон его голоса поразил де Биевра.
– Знаете что, голубчик, – сказал он, – и я хочу сделать вам одолжение. Если вам приятно сидеть рядом с ней за ужином и толковать о Талмуде, я с удовольствием заставлю мою карточку прогуляться еще раз.
– Нет, нет! Я доволен своим местом, – ответил Эльзеар. – Жессика, – продолжал он. – Ее имя напоминает мне о начатом нами разговоре. Вы, надеюсь, помните? Когда мы вышли из автомобиля, вы говорили мне о «Венецианском купце», о Шейлоке.
– Правильно, – прошептал де Биевр, – о Шейлоке.
Поль Эльзеар достал свое стило и развинтил его левой, единственной рукой. Ленточка медали на отвороте смокинга ясно говорила, при каких обстоятельствах он лишился другой руки.
Взяв карту меню, он что-то быстро стал писать на обороте.
Старик наблюдал за ним.
Воцарилось молчание.
– Вы молодец, Поль Эльзеар, – вдруг серьезно произнес де Биевр и повторил: – Молодец!
Поль Эльзеар нервно рассмеялся:
– Знаете ли вы, дорогой друг, что ваш комплимент не так уж приятен?
– Почему?
– Догадываетесь ли вы, что я понимаю, чем он вызван? Вы удивлены, может быть, бессознательно, контрастом между моим поведением во время войны и моей национальностью. Разве я не прав?
– Вечные жертвы! Все вы одинаковы. Когда же вы перестанете привязываться к вещам, делающим вам только больно?
– Разве я ошибся? – Эльзеар упрямо наклонил голову.
Старик приблизился к нему и положил руку на спинку его стула.
– Разрешите мне ответить вопросом на вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Сейчас, – ответил де Биевр. – Гаспар, друг мой, поставьте на минутку себя на наше место. Что можно заказать в одиннадцать часов в заведении, подобном вашему, за час до ужина?
– Может быть, господин граф, бокал «Данте-Габриель-Россетти»…
– Только этого не хватало! Вы отстали на целых тридцать лет, Гаспар. Ну-ка, Поль, что вы предлагаете?
– Два виски с содовой, – сказал журналист, – и хватит об этом.
– Слышите, Гаспар? Господин приказал. Повинуйтесь.
Де Биевр все еще осматривал стол.
Поль Эльзеар вытащил записную книжку из кармана смокинга.
– Ну нет, дитя мое. Здесь, надеюсь, вы не начнете писать статью.
– Разрешите мне записать только одну фразу. Все равно меня мучает совесть. Нехорошо, что мы не досидели до конца.
– Дорогой мой, – сказал де Биевр, – если под предлогом угостить нас ужином ваш дю Ганж намеревался в сотый раз подробно изложить нам всю свою ерунду, то он оказался бы нашим должником, а мне совсем не хочется, чтобы сегодня роли переменились. Впрочем, за кулисами «Олимпии» было столько народу, что наше бегство он, верно, и не заметил.
– Плохо же вы знаете писателей. Они первым делом замечают отсутствующих. Да все равно. Пожалейте же меня, принужденного вслух хвалить его ревю.
– Во всяком случае, это легче, чем о нем думать. Сколько он зарабатывает своими произведениями, наш дорогой дю Ганж?
– Давайте подсчитаем его годовой доход. Это его шестое ревю. Все выдержали более ста представлений. Я не буду далек от истины, если назову сумму в четыреста тысяч франков. Кроме того, большинство арий из его ревю расходятся по кафе и мюзик-холлам в провинции и за границей. Прибавим еще сто тысяч. К тому же у него еще личное состояние. Мейер-отец – один из крупнейших меховщиков в Сентье.
– Пятьсот тысяч франков за три десятка каламбуров, из которых, без сомнения, ни один ему и не принадлежит! – воскликнул де Биевр. – Черт возьми, недурно! Посмотрим, кто здесь сегодня будет.
Идя слева вдоль стола, он вслух читал написанные на позолоченных карточках имена. То же самое делал Эльзеар, идя с правой стороны.
На двадцатом имени де Биевр вдруг остановился.
– Теперь я понимаю, откуда его успех. Никогда я не видел более разумного подбора приглашенных. Кроме нескольких старых развалин, вроде меня, нужных для декорации, будут все власть имущие театральной и артистической прессы и самые красивые женщины Парижа.
– Несомненно, – сказал Эльзеар, – что при помощи такого стола можно школьное сочинение самого скверного ученика провинции обратить в шедевр. А! Вот незнакомое мне имя. Проспер Гильорэ, что это такое?
– А! Гильорэ, – засмеялся де Биевр. – Я совершенно о нем забыл. Очень мило, что дю Ганж подумал о нем.
– Кто этот господин?
– Гильорэ, дорогой мой… Всему виной моя старческая память. Налейте же мне еще виски, и я дам вам желаемые разъяснения. Вам известно, что уже два месяца назад я решился продать Биевр.
– Да, вы мне говорили.
– Вот я и нашел Гильорэ, долгожданного покупателя. Он, не торгуясь, все взял – и земли, и замок. И тут же заплатил запрошенные мной миллион четыреста тысяч франков. Двести тысяч я истрачу. На остальное же спокойно могу прожить лет десять. А потом уже не знаю, что продавать. Но я надеюсь, что до этого времени Господь призовет своего недостойного раба.
– Это мне отнюдь не объясняет присутствия между нами господина Гильорэ, – улыбнулся Эльзеар.
– Вы удивляете меня, – сказал де Биевр. – Вы страшно меня удивляете. Уже одно имя говорит за него. Господину Гильорэ пятьдесят пять лет. В то время как Домбидо – покровитель очаровательной Королевы Апреля – в течение четырех лет поставлял патроны в армию Права и Цивилизации, Гильорэ занимался перевязочными материалами.
На них он, впрочем, честно заработал миллионов двадцать, что дало ему возможность скупить Биевр у Монлери, одно из редких графств, учрежденных Людовиком XI, в отличие от республиканцев, не любивших аристократию. В Биевре Гильорэ хотел бы устраивать приемы, но у него нет связей.
Он просил меня ему помочь, напирая на то, что согласился со всеми пунктами продажи. Не мог же я его сразу повести к Линеям или Палиньякам. Вот я и просил дю Ганжа, общество которого не такое высокомерное, пригласить его. Куда его посадили?
– Направо от него Нина Лазюли, славная девушка. Налево… А! Жессика.
– Ну уж нет, Жессика – это уже не игра. Бедняге надо сначала набраться опыта. Я поменяюсь с ним местами. Сразу да Жессика. Это уж слишком для него.
И Биевр поменял местами карточки. Бледная улыбка снова скользнула по лицу Поля Эльзеара.
– Вы находите красивой Жессику, не правда ли?
– Очень. Я вам это сразу сказал, когда Королева Апреля нас с ней познакомила. Но кто она?
– «Старый друг», сказала Королева. Я знаю не больше вашего.
– На ней было хорошее платье. Она умеет его носить. Но заметили вы, что у нее нет ни одной драгоценности?
Поль Эльзеар только пожал плечами.
– Мне кажется, она ваша единоверка, – после небольшого молчания произнес де Биевр.
– Я тоже думаю, что она еврейка, – ответил журналист. И с натянутой улыбкой, придавшей что-то болезненное его красивому лицу, прибавил: – Я спрошу ее, если вас это интересует.
Тон его голоса поразил де Биевра.
– Знаете что, голубчик, – сказал он, – и я хочу сделать вам одолжение. Если вам приятно сидеть рядом с ней за ужином и толковать о Талмуде, я с удовольствием заставлю мою карточку прогуляться еще раз.
– Нет, нет! Я доволен своим местом, – ответил Эльзеар. – Жессика, – продолжал он. – Ее имя напоминает мне о начатом нами разговоре. Вы, надеюсь, помните? Когда мы вышли из автомобиля, вы говорили мне о «Венецианском купце», о Шейлоке.
– Правильно, – прошептал де Биевр, – о Шейлоке.
Поль Эльзеар достал свое стило и развинтил его левой, единственной рукой. Ленточка медали на отвороте смокинга ясно говорила, при каких обстоятельствах он лишился другой руки.
Взяв карту меню, он что-то быстро стал писать на обороте.
Старик наблюдал за ним.
Воцарилось молчание.
– Вы молодец, Поль Эльзеар, – вдруг серьезно произнес де Биевр и повторил: – Молодец!
Поль Эльзеар нервно рассмеялся:
– Знаете ли вы, дорогой друг, что ваш комплимент не так уж приятен?
– Почему?
– Догадываетесь ли вы, что я понимаю, чем он вызван? Вы удивлены, может быть, бессознательно, контрастом между моим поведением во время войны и моей национальностью. Разве я не прав?
– Вечные жертвы! Все вы одинаковы. Когда же вы перестанете привязываться к вещам, делающим вам только больно?
– Разве я ошибся? – Эльзеар упрямо наклонил голову.
Старик приблизился к нему и положил руку на спинку его стула.
– Разрешите мне ответить вопросом на вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41