Про Домбоно, в частности.
«Интересно, – подумал Алексей, – пришлют ли ко мне Нику? Поселят ли рядом? Господи, пусть материнская любовь окажется в сердце Сикиники сильнее ее женской тоски! На что она решится, Господи? Позволь мне выстоять в этой битве!»
Алексей раскрыл чемоданчик и выложил на стол хирургические инструменты. А еще стетоскоп, тонометр, маленький молоточек.
Мальчик немного испуганно глядел на все его приготовления, на стетоскоп, а затем скорчил жалобную мордочку при виде Холодова с «трубочками» в ушах.
– Так, а теперь я послушаю, что там делается у тебя внутри, – с улыбкой сказал Алексей, приподнимая прозрачную рубашечку на теле Мин-Ра. – А потом послушаю твое сердце и точно-преточно скажу тебе, все ли с тобой в порядке, – и он приложил трубку к груди мальчика. Принц Мин-Ра вздрогнул. – Дыши глубже, друг мой, – невозмутимо приказал Холодов. – Так, еще глубже, ровнее, ну, спокойно, спокойно. Не бойся, дружок. Ты же веришь мне…
Мальчик молча кивнул головой в знак согласия. Его пальцы намертво вцепились в львиную шкуру, Мин-Ра старательно дышал, как все пациенты мира, к которым обращается доктор: «Дышите – не дышите…»
Жилище, в котором разместили пленников, ныне обретших статус почетных гостей Мерое, могло показаться почти что царскими палатами по сравнению с клетками. Здесь были кровати, стол, тростниковые циновки на каменном полу и отличная вентиляция.
Савельев тщательно «проинспектировал» эту большую комнату, подергал дверь и пожал плечами.
– Опять нас заперли! Как говорит Домбоно, мы здесь гости, но что-то я с таким видом гостеприимства еще не сталкивался. Хотя я сам виноват. Нечего было вчера куда не следует нос совать…
Вчера Алик Шелученко с ходу бросился на кровать, скинув на пол ветровку, да так и лежал. Ваня без аппетита жевал яйцеобразной формы фрукт, даже не чувствуя никакого вкуса. Вероника статуей застыла у окна. «Слепое» окно, размалеванные створки которого были плотно закрыты. Сквозь щели пробивались нескромные лучики света. Ника потерла глаза.
– Там внутренний дворик. Совершенно пустой. Только каменные стены, – Розова села на кровать. – Что будет с Лешей, а, Паш?
– Ты же сама все слышала от Домбоно. Послезавтра он оперирует мальчика. Лешка… он – молоток, Ника! Лихо начинает. Благодаря остеоме он еще во всей Мерое воцарится. Только не спрашивай, как долго все это будут терпеть жрецы! И даже если они надают ему по заднице, этот упрямый осел не перестанет делать все по-своему, – Паша сам не заметил, как завелся. – А Домбоно тоже тот еще осел! После операции они тут с Холодовым такой мордобой устроят… А вы как считаете, а, Филиппс?
Высоченный, тощий англичанин только пожал плечами в ответ. Его спокойствие поколебать каким-то «мордобоем» было невозможно.
– Да прикончат они где-нибудь в углу мальчишку. Эти ваши жрецы… – наконец отозвался он. – А смерть его наоперацию спишут.
– Вот этого-то я и боюсь больше всего! Я уже говорил об этом Холодову. Мне только неясно, что он собирается делать, чтобы избежать этого.
И ответ на савельевский вопрос последовал совершенно неожиданно. В комнату вошел одетый во все черное солдат и махнул рукой Веронике. Та даже не шелохнулась. Она сидела на кровати, намертво вцепившись в шкуру какого-то зверя. Алик вздрогнул всем телом, как червяк, на которого только что ненароком наступили сапогом. Ларин и Савельев встали рядом с Вероникой. И только Филиппс не растерялся. Он подошел к солдату и сурово выкрикнул:
– Нет! Или все, или никто!
Солдат с силой оттолкнул Филиппса в сторону. А потом вновь кивнул Веронике, вскидывая руки в примиряющем жесте.
– Он хочет сказать, что он нам не враг, – прошептал догадавшийся Савельев. – Кто знает, что им от тебя надо, Ника. Я бы пошел.
– А я – нет! – возмутился Ларин. – Я этой братве вообще не верю! Ни на понюх.
– У нас все равно выбора никакого, – Савельев вопросительно взглянул на солдата в черном. Но разве ж у этого истукана что узнаешь. – Даже если тебе очень страшно, Никусь… Иди с ним. Поверь, Домбоно не решится ни на какие крайние меры, пока Леха занимается с мальчиком. Зуб даю.
Вероника молча кивнула. Затем медленно поднялась и пошла вслед за солдатом. Обернулась на пороге, потерянно махнула рукой на прощание. Дверь захлопнулась, скрипнул замок. Впервые она осталась один на один со своими похитителями. «Спокойствие, – приказала себе Ника. – Только спокойствие! В клетке ты с ума не сошла, вот и сейчас с тобой ничего не случится».
Они шли по бесконечно длинному коридору и, наконец, вступили в огромный зал с гигантскими каменными изваяниями. Стены были обтянуты дорогими материями, а полы были устланы красивейшей мозаикой. Наконец-то Вероника попала в комнату, где не было ослепительного блеска золота. Обстановка здесь была, конечно, помпезной, но все равно более человечной. Солдат молча исчез, словно в воздухе растворился.
Высокая постройка из сталактитов и обломков скал в глубине зала окружала глубокий грот. Из нее выглядывала гигантская голова какого-то неведомого чудовища, пасть которого была топкой печи. В ней трещали сухие, душистые дрова, и красноватый блеск рубиновых глаз дракона сливался с мягким светом белых и розовых ламп в виде цветов лотоса, прикрепленных к стенам и потолку зала.
– Посмотри на меня! – раздался холодный женский голос за спиной у Ники.
Розова спохватилась, обернулась резко и тут же крепко зажмурила глаза. В ярком блеске невесть откуда взявшегося сияния в зале стояла богиня Мерое, золотая статуя, а не человек.
– Ты понимаешь меня? – чуть удивленно спросила Сикиника.
– Да. Я немного говорю по-меройски, – Ника осторожно прикрыла глаза рукой. «А еще по-немецки, итальянски и английски!» – хотелось выкрикнуть ей. Постепенно она привыкала к пронзительному свету и уже могла разглядеть кое-какие детали, столь важные для каждой женщины в общении с представительницами того же пола: платье, усыпанные алмазами остроносые туфельки, стройную фигуру, сказочно прекрасное, совершенное лицо, запорошенное золотой пудрой. «Даже если она и в самом деле человек, – подумала пораженная Вероника, – она все равно самое чудесное творение природы! А она точно человек… боги по-меройски да и по-человечески вряд ли говорят. Хотя кто их знает, богов-то…»
– Ну-ка, подойди ближе! – властно приказала Сикиника. – Еще ближе! Еще!
Теперь они стояли друг напротив друга, так близко, что протяни одна из них руку, и без труда дотянется до лица другой. Они следили друг за другом, как изготовившиеся к атаке змеи, готовые жалить, жалить, жалить…
«У нее глаза зеленые! – ахнула изумленная Ника. – Надо же… Темно-зеленые глаза, словно изумруды. Да и не бывает у людей таких глаз!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
«Интересно, – подумал Алексей, – пришлют ли ко мне Нику? Поселят ли рядом? Господи, пусть материнская любовь окажется в сердце Сикиники сильнее ее женской тоски! На что она решится, Господи? Позволь мне выстоять в этой битве!»
Алексей раскрыл чемоданчик и выложил на стол хирургические инструменты. А еще стетоскоп, тонометр, маленький молоточек.
Мальчик немного испуганно глядел на все его приготовления, на стетоскоп, а затем скорчил жалобную мордочку при виде Холодова с «трубочками» в ушах.
– Так, а теперь я послушаю, что там делается у тебя внутри, – с улыбкой сказал Алексей, приподнимая прозрачную рубашечку на теле Мин-Ра. – А потом послушаю твое сердце и точно-преточно скажу тебе, все ли с тобой в порядке, – и он приложил трубку к груди мальчика. Принц Мин-Ра вздрогнул. – Дыши глубже, друг мой, – невозмутимо приказал Холодов. – Так, еще глубже, ровнее, ну, спокойно, спокойно. Не бойся, дружок. Ты же веришь мне…
Мальчик молча кивнул головой в знак согласия. Его пальцы намертво вцепились в львиную шкуру, Мин-Ра старательно дышал, как все пациенты мира, к которым обращается доктор: «Дышите – не дышите…»
Жилище, в котором разместили пленников, ныне обретших статус почетных гостей Мерое, могло показаться почти что царскими палатами по сравнению с клетками. Здесь были кровати, стол, тростниковые циновки на каменном полу и отличная вентиляция.
Савельев тщательно «проинспектировал» эту большую комнату, подергал дверь и пожал плечами.
– Опять нас заперли! Как говорит Домбоно, мы здесь гости, но что-то я с таким видом гостеприимства еще не сталкивался. Хотя я сам виноват. Нечего было вчера куда не следует нос совать…
Вчера Алик Шелученко с ходу бросился на кровать, скинув на пол ветровку, да так и лежал. Ваня без аппетита жевал яйцеобразной формы фрукт, даже не чувствуя никакого вкуса. Вероника статуей застыла у окна. «Слепое» окно, размалеванные створки которого были плотно закрыты. Сквозь щели пробивались нескромные лучики света. Ника потерла глаза.
– Там внутренний дворик. Совершенно пустой. Только каменные стены, – Розова села на кровать. – Что будет с Лешей, а, Паш?
– Ты же сама все слышала от Домбоно. Послезавтра он оперирует мальчика. Лешка… он – молоток, Ника! Лихо начинает. Благодаря остеоме он еще во всей Мерое воцарится. Только не спрашивай, как долго все это будут терпеть жрецы! И даже если они надают ему по заднице, этот упрямый осел не перестанет делать все по-своему, – Паша сам не заметил, как завелся. – А Домбоно тоже тот еще осел! После операции они тут с Холодовым такой мордобой устроят… А вы как считаете, а, Филиппс?
Высоченный, тощий англичанин только пожал плечами в ответ. Его спокойствие поколебать каким-то «мордобоем» было невозможно.
– Да прикончат они где-нибудь в углу мальчишку. Эти ваши жрецы… – наконец отозвался он. – А смерть его наоперацию спишут.
– Вот этого-то я и боюсь больше всего! Я уже говорил об этом Холодову. Мне только неясно, что он собирается делать, чтобы избежать этого.
И ответ на савельевский вопрос последовал совершенно неожиданно. В комнату вошел одетый во все черное солдат и махнул рукой Веронике. Та даже не шелохнулась. Она сидела на кровати, намертво вцепившись в шкуру какого-то зверя. Алик вздрогнул всем телом, как червяк, на которого только что ненароком наступили сапогом. Ларин и Савельев встали рядом с Вероникой. И только Филиппс не растерялся. Он подошел к солдату и сурово выкрикнул:
– Нет! Или все, или никто!
Солдат с силой оттолкнул Филиппса в сторону. А потом вновь кивнул Веронике, вскидывая руки в примиряющем жесте.
– Он хочет сказать, что он нам не враг, – прошептал догадавшийся Савельев. – Кто знает, что им от тебя надо, Ника. Я бы пошел.
– А я – нет! – возмутился Ларин. – Я этой братве вообще не верю! Ни на понюх.
– У нас все равно выбора никакого, – Савельев вопросительно взглянул на солдата в черном. Но разве ж у этого истукана что узнаешь. – Даже если тебе очень страшно, Никусь… Иди с ним. Поверь, Домбоно не решится ни на какие крайние меры, пока Леха занимается с мальчиком. Зуб даю.
Вероника молча кивнула. Затем медленно поднялась и пошла вслед за солдатом. Обернулась на пороге, потерянно махнула рукой на прощание. Дверь захлопнулась, скрипнул замок. Впервые она осталась один на один со своими похитителями. «Спокойствие, – приказала себе Ника. – Только спокойствие! В клетке ты с ума не сошла, вот и сейчас с тобой ничего не случится».
Они шли по бесконечно длинному коридору и, наконец, вступили в огромный зал с гигантскими каменными изваяниями. Стены были обтянуты дорогими материями, а полы были устланы красивейшей мозаикой. Наконец-то Вероника попала в комнату, где не было ослепительного блеска золота. Обстановка здесь была, конечно, помпезной, но все равно более человечной. Солдат молча исчез, словно в воздухе растворился.
Высокая постройка из сталактитов и обломков скал в глубине зала окружала глубокий грот. Из нее выглядывала гигантская голова какого-то неведомого чудовища, пасть которого была топкой печи. В ней трещали сухие, душистые дрова, и красноватый блеск рубиновых глаз дракона сливался с мягким светом белых и розовых ламп в виде цветов лотоса, прикрепленных к стенам и потолку зала.
– Посмотри на меня! – раздался холодный женский голос за спиной у Ники.
Розова спохватилась, обернулась резко и тут же крепко зажмурила глаза. В ярком блеске невесть откуда взявшегося сияния в зале стояла богиня Мерое, золотая статуя, а не человек.
– Ты понимаешь меня? – чуть удивленно спросила Сикиника.
– Да. Я немного говорю по-меройски, – Ника осторожно прикрыла глаза рукой. «А еще по-немецки, итальянски и английски!» – хотелось выкрикнуть ей. Постепенно она привыкала к пронзительному свету и уже могла разглядеть кое-какие детали, столь важные для каждой женщины в общении с представительницами того же пола: платье, усыпанные алмазами остроносые туфельки, стройную фигуру, сказочно прекрасное, совершенное лицо, запорошенное золотой пудрой. «Даже если она и в самом деле человек, – подумала пораженная Вероника, – она все равно самое чудесное творение природы! А она точно человек… боги по-меройски да и по-человечески вряд ли говорят. Хотя кто их знает, богов-то…»
– Ну-ка, подойди ближе! – властно приказала Сикиника. – Еще ближе! Еще!
Теперь они стояли друг напротив друга, так близко, что протяни одна из них руку, и без труда дотянется до лица другой. Они следили друг за другом, как изготовившиеся к атаке змеи, готовые жалить, жалить, жалить…
«У нее глаза зеленые! – ахнула изумленная Ника. – Надо же… Темно-зеленые глаза, словно изумруды. Да и не бывает у людей таких глаз!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58