Разбудив Людмилу и протянув ей школьную форму с пришитым белым воротничком, Пелагея Петровна бросилась в сенцы, так как в хлеве замычала корова у которой кончилось сено. Петрова собралась уж было переодеваться в праздничное, как явилась старшая дочь, что жила отдельно и была замужем за речником; пришлось заняться дочерью – выслушать длинный рассказ о муже, потом искать в сундуке какую-то старую фотографию дочери, которую она для чего-то хотела показать своему речнику. Когда дочь ушла и, казалось, можно было уже отправляться в поссовет, взял да и проснулся муж Иннокентий Егорович. «Мать, дай-ка кваску! – потребовал он.– Изжога у меня – хоть реви!» Пока муж пил квас, Пелагея Петровна стояла рядом, а потом сказала, что кончились деньги, мяса на завтра нет, на что муж, опять валясь в кровать, сонно ответил: «А я тебе не фабрика Гознак». Одним словом, пришлось перехватить десятку у соседки, на что ушло опять время – целых полчаса, так как соседка деньги всегда давала в разговоре о том да о сем. Поэтому Пелагея Петровна на заседание опоздала на двадцать минут, так и не успев позавтракать.
Член комиссии пенсионер Вишняков так усердно занимался общественными делами, нес так много добровольных нагрузок, что по инерции – кто много работает, того и нагружают – сделался еще и членом жилищной комиссии. В день заседания «железный парторг» Вишняков поднялся примерно в семь, сделал получасовую зарядку на открытом воздухе, после зарядки пробежал легкой рысцой с километр по главной улице поселка, затем позавтракал жареной картошкой со свининой, выпил два стакана очень крепкого чая и внимательно прочел первые страницы газеты «Правда». На последнюю страницу он едва взглянул – пустяки, несолидность! На чтение ушло полтора часа, и уже около девяти Вишняков неторопливо, но емкой армейской походкой направился выполнять общественные поручения. В том же самом поссовете, где Вишняков сейчас заседал, он взял у секретарши свиток типографских плакатов и начал расклеивать их по Таежному. Типографские плакаты имели жутковатый цвет, на них были изображены грязные руки, на которые лилась щедрая струя воды, а над струей и пересекая ее было написано: «Мойте руки перед едой. Этим вы предохраните себя от инфекционных заболеваний». Вишняков плакаты расклеивал густо и на самых видных местах. Развесив плакаты, пенсионер Вишняков за полчаса до начала явился на заседание комиссии.
Член комиссии слесарь Альберт Янович поднялся в семь, позавтракал яичницей с сыром, овсяной кашей, выкурил трубку хорошего табака, потом неторопливо пошел на работу, соображая по пути, с чего начать день. Шагать ему до мехмастерских было далеко, но Альберт Янович об этом не жалел, так как у него на плече висел транзистор «Спидола», настроенный на Ригу. В родных местах дела шли хорошо, и как раз у дверей механических мастерских Альберт Янович принял решение заняться непонятным стуком мотора у катера № 29. Под звуки родной речи ему показалось, что он понял причину стука: барахлила шестерня распределительного вала. Он оказался прав, и примерно в половине одиннадцатого шестерня с выщербленными двумя зубцами была извлечена из кожуха. За все это время слесарь-виртуоз Альберт Янович произнес два слова и одно Предложение. Два слова были сказаны жене – «здравствуй» и «спасибо», предложение было произнесено в телефонную трубку и предназначалось начальнику мехмастерских: «Иван Семенович, не надо иметь голову, чтобы утверждать, что у двадцать четвертого пошли к чертовой матери коренные подшипники!» После этого Альберт Янович неторопливо отправился в поселковый Совет и занял свое место за пять минут до начала заседания. Он, Альберт Янович Юрисон, был известен как великолепный работник не только в родной сплавконторе – большой очерк о нем был опубликован в газете «Советская Россия».
Член комиссии старшина катера Симкин поднялся около восьми утра здоровый и бодрый, так как полтора месяца назад его вдруг вызвал к себе главный механик сплавконторы Ларин, ничего не объясняя, властно распорядился: «Будете работать с Альбертом Яновичем Юрисоном! С моторами вы знакомы, а чего не знаете – есть Альберт Янович. Приступайте, пожалуйста, к работе». Так было покончено с зимней спячкой, одолевавшей старшину Симкина… В это утро он быстренько расправился с обычным завтраком – яичница с салом – и побежал в мехмастерские, где Альберт Янович молча показал ему на головку блока цилиндров, что означало: притирай клапаны! Работа была занудная и долгая, но Симкин ретиво взялся за дело – так надоело быть неприкаянным. Однако не прошло и получаса, как старшину Симкина окликнула курьерша из конторы, которая потребовала, чтобы он срочно явился к директору. Оказалось, что с помощью опытного навигатора Симкина директор хочет уточнить некоторые детали нового фарватера на заштатной речонке; они еще беседовали, когда в кабинет ворвался главный инженер и тоже обратился к Симкину за советом – этого интересовала еще одна река, похитрее. Симкин ответил на все вопросы, разъясняя обстановку на реках, понял, что директор и главный инженер не ожидали такого подробного знания, почувствовал, естественно, приподнятое настроение, с которым и покинул кабинет. Выйдя на крыльцо, старшина Симкин насвистывал непонятное и думал о том, есть ли в чайной местное, пашевское пиво. Он так и не решил, идти ли в чайную, как на «газике» подъехал главный механик Ларин, увидев Симкина, весело поздоровался с ним и мгновенно скрылся в здании. И Симкин твердо решил сам не зная почему, все-таки разведать насчет пива. В чайной оно было, и Симкин медленно, наслаждаясь, выпил кружку, после чего неторопливо пошел в поселковый Совет и теперь сидел за столом особняком, чтобы не дышать на соседей. По Симкину было видно, что ему все нравится на заседании.
Член комиссии киномеханик Василий Шубин право заседать в ней получил только по той причине, что его склонность к демагогии, «правдоискательству», умение говорить принимались людьми за благо; многим казалось: именно такие люди и должны сидеть на заседаниях в самой большой комнате поселкового Совета… В день заседания комиссии Василий Шубин проснулся в постели – шел десятый час – своей новой подружки, квартирующей у глухонемой старухи на самой окраине поселка. Подружка работала в орсовской столовой, и ее, конечно, дома не было, зато на спинке стула висел выглаженный и вычищенный костюм Василия Васильевича. На левом же плече пиджака лежала записка, составленная из круглых букв: «Васичек, я в тебя влюбленная по гроб жизни. Я всю ноченьку проплакала возле тебя, какой ты у меня красивенький и хорошенький, что твою жену всю испрокляла. Завтрачек я тебе накрыла на кухоньке, ты поешь, Васичек, колбаски сервилад!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76