Затем он вызвал в кабинет министра обороны и дал ему категорическое распоряжение.
* * *
Вечером того же дня Миома покинул медицинскую лабораторию и вернулся в свой дом. Из запертой комнаты он достал запыленный трон красного дерева, выкраденный когда-то Харрисом из филадельфийского музея, и перенес его в самый большой зал своего замка. Миома тщательно протер трон от пыли и по всему полу проложил к нему ковровую дорожку.
На все вопросы Гуасье о происходящем он ничего не отвечал и, казалось, совсем не замечал своей эбонитовой девочки.
После завершения работы Миома вышел из дома и пошел к океану. Он дошел до железной дороги, наполовину занесенной песком, перешагнул через рельс и встал обеими ногами на шпалу. Затем сделал шаг и улыбнулся, обнаружив под своей ногой следующую шпалу. Так шаг за шагом он шел по шпалам своей мертвой железной дороги, пока не сделал полный круг вокруг острова.
Миома вытер с головы пот и сел на песок, вытянув ноги так, чтобы они касались накатывающих волн.
Он улыбался от прикосновений теплой воды и думал о том, что мало ему удалось сделать в своей жизни. Та единственная цель, к которой он стремился, не достигнута, да и вряд ли могла она когда-то осуществиться полностью. Так, серединка на половинку. Бедная, бедная мама, напоследок подумал он, затем обхватил колени руками, свернувшись калачиком, опрокинулся на спину и покатился кувырком в океан. Там он расправил свое тело, в последний раз вдохнул воздух, затем погрузился на дно и глубоко вдохнул воду.
Несмотря на то, что Миома почти сразу умер, тело его не утонуло, а плыло по поверхности течения в океан. Мертвеца сразу приметили чайки и несколько дней склевывали его плоть, оголяя кости сверху. А маленькие хищные рыбешки довершали работу снизу, так что через неделю по волнам скользил совершенно голый скелет… Единственное, что не смогли сделать мерзкие птицы, — это разбить своими клювами трехсантиметровый череп и выжрать из него мозг.
Через два месяца скелет Миомы достиг антарктических вод и вмерз в небольшой айсберг.
* * *
В этот вечер я сидел и чинил возле дома сети, разорванные меч-рыбой, когда меня навестила Гуасье.
— Тебе опять скучно? — спросил я.
— Нет, — ответила девочка.
— Что же тогда?
— Миома умер.
— Что? — не понял я.
— Он утонул час назад в океане.
Несколько минут я не мог оправиться от шока, а когда пришел в себя, спросил:
— Как это произошло?
— Он утопился.
— Ты это сама видела?
— Да.
— Почему же ты ему не помешала?
— Он сделал свое дело, потому умер.
Гуасье вытащила из кармана толстый конверт и протянула его мне:
— Вот, он велел передать, когда умрет.
— Что это?
— Наверное, письмо, — ответила девочка. — Я его не читала.
Я взял из рук Гуасье конверт и велел ей идти домой и всем рассказать о случившемся.
Я раскрыл конверт, обнаружил в нем письмо и американский паспорт с фотографией Соломеи. Я полистал книжечку и на одной из страничек нашел штамп с въездной визой в СССР.
«Дорогой мой рыболов, — говорилось в письме. — Эта бумага попадет к тебе, когда я буду уже мертв. Нас с тобою всегда связывало нечто большее, нежели просто человеческое общение. Нас с тобой связывал взгляд! Потому прошу тебя исполнить мою последнюю волю».
Далее в письме Миома по пунктам излагал свою просьбу, и я дал себе честное слово, что выполню ее незамедлительно.
На следующее утро я вылетел в Гонолулу, а оттуда в Нью-Йорк. В Нью-Йорке мне пришлось прождать целые сутки самолета в Москву, и двадцать четыре часа я думал о Миоме. Мне было его искренне жаль.
Уже в Москве, сидя в такси, я с любопытством разглядывал столицу, ничуть не изменившуюся за все это время.
Такси выехало за город и устремилось к Подольску. Через тридцать минут я поднялся по лестнице и позвонил в квартиру Миомы. Дверь никто не открывал, и я в страхе подумал, что Соломея мертва. Я толкнул дверь, она оказалась не заперта и со скрипом открылась.
Соломея, так же как и многие прошлые годы, сидела в своем кресле и смотрела слепыми глазами в окно, как будто я только вчера оставил ее. Седые, до пола, волосы разметались по комнате, и казалось, что старуха превратилась в мумию. Рядом с креслом стоял чемодан.
— Ты опоздал на сутки, — неожиданно проговорила старуха.
— Не было самолетов, — ответил я.
— Когда мы летим?
— Наш самолет через четыре часа. Такси ждет внизу.
— Царство… Царство… — прошептала старуха и тяжело поднялась из кресла.
Мы приехали в аэропорт, прошли через таможню и уже скоро пересекли воздушную границу СССР.
Всю дорогу Соломея молчала. Ее с любопытством рассматривал весь самолет. Наверняка многие думали, что вот она, представительница матриархального, всего того, что есть на этой земле, а потому, проходя мимо нее по своим надобностям, пассажиры почтительно наклоняли пред ней головы.
Через сутки маленький самолет опустился на посадочную полосу острова, и я помог Соломее спуститься на землю. Нас ждала машина, и адвокат почтительно открыл перед старухой дверь.
Входя в построенный Миомой дом, Соломея спросила:
— Где тронный зал?
— На втором этаже, — ответил адвокат.
— Соберите всех! — приказала старуха и, оттолкнув мою руку, сама поднялась по лестнице.
Не оглядываясь, она прошла по ковровой дорожке и уселась на трон красного дерева.
Девяностолетняя слепая старуха наконец обрела то, чего ждала всю жизнь. Она уверенно уселась на трон, как будто всю жизнь в мечтах примеряла свое чудовищно большое тело к его седалищу. Соломея вытянула вперед руки и вновь проговорила:
— Царство!..
Через несколько минут в тронном зале появились остальные граждане Миомии. Они с любопытством рассматривали старуху, а я развернул предсмертное письмо Миомы и прочитал конец его вслух:
«Я, Миома, первый президент Миомии, добровольно отказываюсь от власти и передаю ее своей матери, Соломее. Отныне и до смерти она будет править страной, одна-единственная в своих полномочиях, единственная, кто вправе решать судьбу трона после своей смерти».
Я оглядел присутствующих, скептически слушающих предсмертные распоряжения Миомы. Лишь одна Гуасье почти подобострастно смотрела на Соломею, и в глазах ее был восторг.
Я закончил читать, и старуха, взмахнув рукой, проговорила:
— Теперь ступайте…
Присутствующие медленно выходили из зала, а кубинец-эмигрант бубнил себе под нос:
— Вот еще… Будет тут мною командовать какая-то старуха…
— Ты останься! — приказала старуха Гуасье. — Подойди сюда.
Девочка подошла к трону и уселась возле ног Соломеи.
— Как тебя звать? — спросила старуха.
— Гуасье.
— Странное имя. С этой минуты будешь зваться Суламифью. После моей смерти сядешь на этот трон.
Девочка улыбнулась и прильнула черной мордашкой к ногам старухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
* * *
Вечером того же дня Миома покинул медицинскую лабораторию и вернулся в свой дом. Из запертой комнаты он достал запыленный трон красного дерева, выкраденный когда-то Харрисом из филадельфийского музея, и перенес его в самый большой зал своего замка. Миома тщательно протер трон от пыли и по всему полу проложил к нему ковровую дорожку.
На все вопросы Гуасье о происходящем он ничего не отвечал и, казалось, совсем не замечал своей эбонитовой девочки.
После завершения работы Миома вышел из дома и пошел к океану. Он дошел до железной дороги, наполовину занесенной песком, перешагнул через рельс и встал обеими ногами на шпалу. Затем сделал шаг и улыбнулся, обнаружив под своей ногой следующую шпалу. Так шаг за шагом он шел по шпалам своей мертвой железной дороги, пока не сделал полный круг вокруг острова.
Миома вытер с головы пот и сел на песок, вытянув ноги так, чтобы они касались накатывающих волн.
Он улыбался от прикосновений теплой воды и думал о том, что мало ему удалось сделать в своей жизни. Та единственная цель, к которой он стремился, не достигнута, да и вряд ли могла она когда-то осуществиться полностью. Так, серединка на половинку. Бедная, бедная мама, напоследок подумал он, затем обхватил колени руками, свернувшись калачиком, опрокинулся на спину и покатился кувырком в океан. Там он расправил свое тело, в последний раз вдохнул воздух, затем погрузился на дно и глубоко вдохнул воду.
Несмотря на то, что Миома почти сразу умер, тело его не утонуло, а плыло по поверхности течения в океан. Мертвеца сразу приметили чайки и несколько дней склевывали его плоть, оголяя кости сверху. А маленькие хищные рыбешки довершали работу снизу, так что через неделю по волнам скользил совершенно голый скелет… Единственное, что не смогли сделать мерзкие птицы, — это разбить своими клювами трехсантиметровый череп и выжрать из него мозг.
Через два месяца скелет Миомы достиг антарктических вод и вмерз в небольшой айсберг.
* * *
В этот вечер я сидел и чинил возле дома сети, разорванные меч-рыбой, когда меня навестила Гуасье.
— Тебе опять скучно? — спросил я.
— Нет, — ответила девочка.
— Что же тогда?
— Миома умер.
— Что? — не понял я.
— Он утонул час назад в океане.
Несколько минут я не мог оправиться от шока, а когда пришел в себя, спросил:
— Как это произошло?
— Он утопился.
— Ты это сама видела?
— Да.
— Почему же ты ему не помешала?
— Он сделал свое дело, потому умер.
Гуасье вытащила из кармана толстый конверт и протянула его мне:
— Вот, он велел передать, когда умрет.
— Что это?
— Наверное, письмо, — ответила девочка. — Я его не читала.
Я взял из рук Гуасье конверт и велел ей идти домой и всем рассказать о случившемся.
Я раскрыл конверт, обнаружил в нем письмо и американский паспорт с фотографией Соломеи. Я полистал книжечку и на одной из страничек нашел штамп с въездной визой в СССР.
«Дорогой мой рыболов, — говорилось в письме. — Эта бумага попадет к тебе, когда я буду уже мертв. Нас с тобою всегда связывало нечто большее, нежели просто человеческое общение. Нас с тобой связывал взгляд! Потому прошу тебя исполнить мою последнюю волю».
Далее в письме Миома по пунктам излагал свою просьбу, и я дал себе честное слово, что выполню ее незамедлительно.
На следующее утро я вылетел в Гонолулу, а оттуда в Нью-Йорк. В Нью-Йорке мне пришлось прождать целые сутки самолета в Москву, и двадцать четыре часа я думал о Миоме. Мне было его искренне жаль.
Уже в Москве, сидя в такси, я с любопытством разглядывал столицу, ничуть не изменившуюся за все это время.
Такси выехало за город и устремилось к Подольску. Через тридцать минут я поднялся по лестнице и позвонил в квартиру Миомы. Дверь никто не открывал, и я в страхе подумал, что Соломея мертва. Я толкнул дверь, она оказалась не заперта и со скрипом открылась.
Соломея, так же как и многие прошлые годы, сидела в своем кресле и смотрела слепыми глазами в окно, как будто я только вчера оставил ее. Седые, до пола, волосы разметались по комнате, и казалось, что старуха превратилась в мумию. Рядом с креслом стоял чемодан.
— Ты опоздал на сутки, — неожиданно проговорила старуха.
— Не было самолетов, — ответил я.
— Когда мы летим?
— Наш самолет через четыре часа. Такси ждет внизу.
— Царство… Царство… — прошептала старуха и тяжело поднялась из кресла.
Мы приехали в аэропорт, прошли через таможню и уже скоро пересекли воздушную границу СССР.
Всю дорогу Соломея молчала. Ее с любопытством рассматривал весь самолет. Наверняка многие думали, что вот она, представительница матриархального, всего того, что есть на этой земле, а потому, проходя мимо нее по своим надобностям, пассажиры почтительно наклоняли пред ней головы.
Через сутки маленький самолет опустился на посадочную полосу острова, и я помог Соломее спуститься на землю. Нас ждала машина, и адвокат почтительно открыл перед старухой дверь.
Входя в построенный Миомой дом, Соломея спросила:
— Где тронный зал?
— На втором этаже, — ответил адвокат.
— Соберите всех! — приказала старуха и, оттолкнув мою руку, сама поднялась по лестнице.
Не оглядываясь, она прошла по ковровой дорожке и уселась на трон красного дерева.
Девяностолетняя слепая старуха наконец обрела то, чего ждала всю жизнь. Она уверенно уселась на трон, как будто всю жизнь в мечтах примеряла свое чудовищно большое тело к его седалищу. Соломея вытянула вперед руки и вновь проговорила:
— Царство!..
Через несколько минут в тронном зале появились остальные граждане Миомии. Они с любопытством рассматривали старуху, а я развернул предсмертное письмо Миомы и прочитал конец его вслух:
«Я, Миома, первый президент Миомии, добровольно отказываюсь от власти и передаю ее своей матери, Соломее. Отныне и до смерти она будет править страной, одна-единственная в своих полномочиях, единственная, кто вправе решать судьбу трона после своей смерти».
Я оглядел присутствующих, скептически слушающих предсмертные распоряжения Миомы. Лишь одна Гуасье почти подобострастно смотрела на Соломею, и в глазах ее был восторг.
Я закончил читать, и старуха, взмахнув рукой, проговорила:
— Теперь ступайте…
Присутствующие медленно выходили из зала, а кубинец-эмигрант бубнил себе под нос:
— Вот еще… Будет тут мною командовать какая-то старуха…
— Ты останься! — приказала старуха Гуасье. — Подойди сюда.
Девочка подошла к трону и уселась возле ног Соломеи.
— Как тебя звать? — спросила старуха.
— Гуасье.
— Странное имя. С этой минуты будешь зваться Суламифью. После моей смерти сядешь на этот трон.
Девочка улыбнулась и прильнула черной мордашкой к ногам старухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24