— Садитесь в машину!..
В театре разве что на люстрах не висели.
Партер бряцал бриллиантами, сверкал «Патеками», произносил наиумнейшие фразы, бельэтаж был настороженно интеллигентен, а галерка, состоящая из балетного молодняка и выцветших старух, гудела так, как будто оркестр настраивался. Впрочем, оркестр надраивался само собой!
Вера и Иван Семенович оказались в ложе рядом с правительственной. Они сидели в плюшевых креслах и не разговаривали.
Неожиданно из-за кулисы показалась голова Ахметзянова.
— Патологоанатом, — констатировал генерал.
— Что? — не расслышала девушка.
Тут объявили, что в зале присутствует Президент Российской Федерации, и раздался такой шквал аплодисментов, что зазвенели хрустальные люстры.
Иван Семенович скосил взгляд и разглядел Первого. Тот, оживленный, общался с Премьером. Чуть поодаль сидели министр культуры и министр внутренних дел. Последний был хмур, со взглядом недобрым… Когда же он, в свою очередь, увидел Ивана Семеновича в обществе молоденькой красотки, просто уронил челюсть…
До увертюры оставалась минута, и за кулисами Лидочка давала господину А. последние наставления.
— Главное, не дрейфь! — говорила она, заглядывая премьеру Михайлову в глаза, и с каким-то мистическим ужасом определяла в них, голубых, полнейшее спокойствие, как будто он не Спартака через минуту танцевать станет, а пришел на диспансеризацию.
— Ни пуха! — пропыхтел Алик и, не дождавшись ответа, наставил: — «К черту» надо говорить!
Студент Михайлов молчал, словно и не слышал певца.
— Надо, надо! — подтвердила Лидочка.
— Провалимся! — затрясся Ахметзянов. — Пошлите нас к черту!!!
Студент Михайлов посмотрел на всех изумленно, здесь оркестр сыграл вступление, и балет начался…
Вряд ли стоит описывать все хореографические чудеса подробно. Достаточно сказать, что даже для искушенных зрелище было поистине фантастичным. Премьер прыгал так высоко и длинно, что если бы зрители не видели сего своими глазами, то в рассказы бы не поверили. От фуэте господина А. зал рыдал, особенно когда появлялись партнеры, жалкие карлики с лягушачьими прыжками в сравнении.
Президент России затих и честно следил за происходящим. Он понимал, что, поставь танцора и его в этом зале рядышком, танцора вознесут, а его, Первого, забросают помидорами. У него промелькнула мысль, что вовсе не он стержень круговорота в природе, но она, мысль, мелькнув, исчезла…
Министр внутренних дел за действием не следил вовсе, а думал, как свернуть башку генералу Бойко.
Министр культуры мысленно прокручивал дырочку лацкане фрака от «Бриони», понимая, что в центре Москвы сейчас происходит событие, способное потрясти весь цивилизованный мир, а за это орденок-то непременно дадут!..
Вера плакала…
Генерал Бойко ронял слезы, понимая, что жизнь кончилась… Иногда в его мозгу мелькал образ именного пистолета…
Сидящий в бельэтаже Боткин вдруг догадался, что не один он в природе гений, и от этого чуть не потерял сознание, уронив рыжую голову на Катеринино плечо. Девушка откликнулась чуткостью и положила ладошку на причинное место Киши. Благо в театре темно было…
В финале балета оказалось, что цветочная Москва работала сегодня исключительно на Большой. Цветами завалили всю сцену, занавес поднимали сорок четыре раза, а криками «браво» все же сорвали с десяток хрустальных подвесок главной люстры Большого.
В самом углу галерки тихонько аплодировал Арококо Арококович. Он улыбался, сверкая мелкими зубами. Внезапно Арококо закрутился в фуэте и проделал их кряду штук семьдесят. Но никто этого не видел, кроме какой-то длинной старухи, которая перекрестилась, шепча губами «свят-свят!»…
А потом премьеру жали руку Президент, Премьер. Министр культуры целовал в губы, а министр внутренних дел, не заходя за кулисы, отбыл в неизвестном направлении…
Лидочка терла веко, пытаясь при Президенте пустить слезу, но была суха до основания. Альберт Карлович был в этом более удачлив и рыдал откровенно, вызвав в Президенте отвращение и вопрос: «Отчего в балете столько пиде… гомосексуалистов?..»
— Вам куда? — поинтересовался Иван Семенович у девушки, когда они выбрались из театра.
— На Ленинградский вокзал, — ответила девушка. Не задавая вопросов, он отвез ее и оставил среди отъезжающих куда-то… На прощание коротко кивнул.
Приехал домой, вытащил из ящика письменного стола пистолет с гравировкой «От Президента СССР» приставил к виску, просидел полчаса замороженной треской, затем стреляться передумал… Испугался оказаться в другом от жены месте…
Завтра должны были состояться похороны его Машеньки…
Казалось, вся Москва собралась провожать Большой театр в Санкт-Петербург. Спартака тащили на руках от Театральной площади до самого вагона СВ.
С высоты он увидел ее, призывно махнул рукой и спустился на землю…
— Я поеду с тобой! — сказала Вера.
— Виолеттта-а! — пропел Карлович, прикладываясь к коньячной бутылке. — Пилят!!!
— Зачем она вам! — воспротивился Ахметзянов-Дягилев. — Женщины ужасная помеха в искусстве!..
Тем не менее поезд тронулся под истошные крики «браво» вместе с Верой.
— Знаете, что! — кричал пьяный тенор. — У нас целых два локомотива! Один запасной с запасными машинистами! Вот такие мы важные!!!
Лидочка, выпив сто пятьдесят граммов под лимончик, улеглась спать в отдельном купе, а вконец окосевший Алик, обняв Ахметзянова, плакал, признаваясь патологоанатому, что не он его отец, что никогда он плейбоем не был, а был простым гомосексуалистом. А девицы? Так они для отвода глаз всегда были!
— А с матерью твоей я дружил сильно!..
Господин А. уложил Веру в пустом купе и обещал скоро вернуться…
Прошел через несколько вагонов к хвосту поезда. Ни единой души… Лишь в последнем встретил проводницу, маленькую черноволосую женщину.
— Вы у меня один сегодня, — сказала она. — Выбирайте любое место!
Студент Михайлов улыбнулся, забрался на верхнюю гтплку и тотчас заснул…
Глубокой ночью полупьяные Алик и Ахметзянов вылезли на платформу станции Бологое подышать.
— Смотрите-ка, — заметил Карлович, — от нас локомотив запасной и один вагон отстегнули!
— Вон они едут, — указал Ахметзянов на двигающийся в обратную сторону маленький состав. — Смотрите, как колеса сверкают, будто серебряные!..
— Эффект ночного фонаря! — поднял палец Алик и увлек импресарио спать…
Перед пьяным сном патологоанатом вдруг вспомнил Алеху, больничного охранника, которого он устроил на работу, поручившись перед его матерью… Здесь его мысль перебилась заграничным турне, и он в мечтах задремал.
А в Питере недосчитались одного человека — студента Михайлова, гениального господина А.
Какая тут буча поднялась!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71