Прежде всего ом сделал наклейки на каждый пакет и коробку, а потом рассортировал их содержимое по функциям и размерам.
Когда Гленн окончил работу, порядок, воцарившийся на верстаке и полках, поражал своей завершенностью, которая была сродни искусству. Убравшись на полках и на верстаке, Гленн начал подметать пол, выметая из подвала весь накопившийся мусор. Затем он прошелся повсюду пылесосом, так что не оставил пыли ни малейшего шанса на существование. Покончив с пылью, Гленн принялся раскладывать по порядку инструменты, которые обычно валялись где попало. В результате подвал преобразился - теперь это было идеально чистое и аккуратное помещение, где в свете ярких флюоресцентных ламп все блестело и сверкало и все вещи лежали на своих местах.
"Не подвал, а лаборатория", - думал Гленн, созерцая дело рук своих. Он давно уже не испытывал подобного удовольствия от простой незатейливой работы. Затем он подошел к лестнице и стал подниматься наверх. Как раз в этот момент его поразил приступ головной боли.
Боль пронзила его мозг. Приступ был настолько сильным, что Гленн оперся о стену, а затем, сам не зная как, оказался на коленях. Одновременно с болью в его голове вспыхнул удивительно яркий свет, мгновенно его ослепивший.
Инсульт! У него начинается инсульт! Неожиданно ему на ум пришли последние слова Франклина Рузвельта: "У меня ужасно болит затылок". Почти сразу вслед за этим президент впал в беспамятство и умер.
И вот теперь то же самое происходило с ним. Казалось, он проваливается в нечто темное и бесконечное, в черную бездонную пропасть.
Гленн попытался было закричать, но из его горла не вырвалось ни единого звука. Лишь где-то на самой границе его сознания в его голове возник смех.
Неприятный презрительный смех.
Смех маньяка.
По мере того, как Гленн проваливался в окружавшую его темноту, смех становился все громче, и наконец он его узнал.
Это был тот самый голос, который и раньше звучал у него в голове и который всегда подбивал его на дурное.
Тот самый голос, который не далее как сегодня утром настоятельно требовал, чтобы Гленн взрезал Кевину грудь и взял его сердце в руку.
Нет!
Он не поддался на уговоры этого голоса и никогда не поддастся! Гленн попытался было бороться с подступившей к нему темнотой, постепенно затягивавшей его в черный омут. Затем он услышал еще кое-что: чрезвычайно низкого тона рокот, постепенно набиравший силу и заглушавший глумливый смех. Он сконцентрировался на этом рокочущем звуке и заметил, что чернота в глазах стала рассеиваться. Постепенно она окончательно растаяла, и почти одновременно с ней пропала и боль.
Не просто уменьшилась, а исчезла, словно ее и не было.
Гленн чувствовал такое утомление, будто он по меньшей мере пробежал марафонскую дистанцию. Ноги его подгибались, но по мере того, как он медленно пытался вновь занять вертикальное положение, ухватившись одной рукой за перила лестницы, а другой упираясь в стену, силы стали постепенно к нему возвращаться. В конце концов он даже ухитрился подняться наверх и оказался на кухне. Там он сразу же увидел потоки дождевой воды, струящейся по оконному стеклу. Потом ослепительно полыхнула молния.
И снова боль, словно копье, пронзила мозг Гленна, и снова он был повержен на колени ее ослепляющей вспышкой. Когда освещение на кухне потускнело, потому что молния, полыхнув, пропала, Гленн не заметил разницы, потому что внутренняя темнота снова затопила его. Удар грома, прогремевший над домом с силой, заставившей стекла жалобно зазвенеть, швырнул Гленна на пол, и он распластался там, содрогаясь от рыданий. И вновь в глубине его существа возник зловещий, дьявольский хохот.
А потом в обступившей Гленна темноте появилось лицо Зла, чьи черты были искажены такой бешеной ненавистью ко всему человеческому, что Гленн попытался от него отпрянуть. Боль тем временем росла и ширилась в его голове, и Гленн, полностью закутанный в черный кокон темноты, уже больше не пытался с ней бороться, а только жаждал ускользнуть от этой обрушившейся на него пытки.
Дух Гленна Джефферса все больше слабел, и тем большую силу набирал дух Ричарда Крэйвена, который, казалось, получал подпитку от бушевавшей за пределами дома бури, пронизанной разрядами природной электрической дуги. Дух Крэйвена выживал Гленна из его собственного тела; дух Крэйвена больше не желал делить это тело ни с кем. Теперь, набравшись сил от непрестанно полыхающих молний, Ричард Крэйвен упорно загонял сущность Гленна Джефферса в темноту.
Скоро в теле Гленна Джефферса не останется и следа этого самого Гленна.
Ричарду Крэйвену больше не придется дожидаться, когда Гленн Джефферс заснет. Крэйвену не придется ждать очередного приступа ярости. Такие приступы возбуждали в нем лишь брат и мать, и лишь эта ярость давала ему силу хотя бы на короткое время перебороть Гленна.
Сейчас Ричард Крэйвен получит окончательную свободу и возможность поступать так, как ему нравится.
* * *
Поднявшись с пола и наслаждаясь ощущением свободы, Ричард Крэйвен отправился в неспешную прогулку по дому.
Он зашел в кабинетик и подошел к компьютеру. Используя "мышь" и ловко манипулируя ею, он покопался в файлах, чтобы выяснить, какое направление приняли поиски Энн.
Он понял, что Энн без труда сможет выяснить, кому принадлежал складной нож.
Интересно, поняла ли она, насколько близко подошла к истине Мейбл Свинни, отпуская одну из своих шуточек?
Вероятно, поняла: в отличие от Мейбл, Энн была умна.
Да, но куда она отправилась?
Возможно, к Марку Блэйкмуру. Если она и не беседует с ним в данную минуту, то очень скоро эта беседа состоится.
Но никто из них даже не подозревает, в чем заключается истина, и когда он в конце концов избавится от этого тела - точно так же, как избавился от своего собственного, - тогда его репутация будет восстановлена.
За все его деяния расплатится Гленн Джефферс.
Потому что Гленн Джефферс, как решил про себя Ричард Крэйвен, будет пойман на месте преступления. Единственным изменением, которое Крэйвен позволил себе внести в уже тщательно обдуманную схему, явилась смена объекта последнего эксперимента.
Сначала он приберегал для этой цели Энн, но теперь пришел к другому решению.
Чрезвычайно элегантному решению, надо сказать.
Такого рода решение достойно лишь человека с его интеллектом.
Энн останется в живых.
В последний момент - прежде чем он покинет это тело, чтобы найти себе новое, - он получит возможность как следует рассмотреть выражение лица Энн, когда та увидит своего собственного мужа, держащего на ладони сердце их дочери.
До конца своих дней Энн придется носить с собой это воспоминание.
Репутация Ричарда Крэйвена будет полностью восстановлена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Когда Гленн окончил работу, порядок, воцарившийся на верстаке и полках, поражал своей завершенностью, которая была сродни искусству. Убравшись на полках и на верстаке, Гленн начал подметать пол, выметая из подвала весь накопившийся мусор. Затем он прошелся повсюду пылесосом, так что не оставил пыли ни малейшего шанса на существование. Покончив с пылью, Гленн принялся раскладывать по порядку инструменты, которые обычно валялись где попало. В результате подвал преобразился - теперь это было идеально чистое и аккуратное помещение, где в свете ярких флюоресцентных ламп все блестело и сверкало и все вещи лежали на своих местах.
"Не подвал, а лаборатория", - думал Гленн, созерцая дело рук своих. Он давно уже не испытывал подобного удовольствия от простой незатейливой работы. Затем он подошел к лестнице и стал подниматься наверх. Как раз в этот момент его поразил приступ головной боли.
Боль пронзила его мозг. Приступ был настолько сильным, что Гленн оперся о стену, а затем, сам не зная как, оказался на коленях. Одновременно с болью в его голове вспыхнул удивительно яркий свет, мгновенно его ослепивший.
Инсульт! У него начинается инсульт! Неожиданно ему на ум пришли последние слова Франклина Рузвельта: "У меня ужасно болит затылок". Почти сразу вслед за этим президент впал в беспамятство и умер.
И вот теперь то же самое происходило с ним. Казалось, он проваливается в нечто темное и бесконечное, в черную бездонную пропасть.
Гленн попытался было закричать, но из его горла не вырвалось ни единого звука. Лишь где-то на самой границе его сознания в его голове возник смех.
Неприятный презрительный смех.
Смех маньяка.
По мере того, как Гленн проваливался в окружавшую его темноту, смех становился все громче, и наконец он его узнал.
Это был тот самый голос, который и раньше звучал у него в голове и который всегда подбивал его на дурное.
Тот самый голос, который не далее как сегодня утром настоятельно требовал, чтобы Гленн взрезал Кевину грудь и взял его сердце в руку.
Нет!
Он не поддался на уговоры этого голоса и никогда не поддастся! Гленн попытался было бороться с подступившей к нему темнотой, постепенно затягивавшей его в черный омут. Затем он услышал еще кое-что: чрезвычайно низкого тона рокот, постепенно набиравший силу и заглушавший глумливый смех. Он сконцентрировался на этом рокочущем звуке и заметил, что чернота в глазах стала рассеиваться. Постепенно она окончательно растаяла, и почти одновременно с ней пропала и боль.
Не просто уменьшилась, а исчезла, словно ее и не было.
Гленн чувствовал такое утомление, будто он по меньшей мере пробежал марафонскую дистанцию. Ноги его подгибались, но по мере того, как он медленно пытался вновь занять вертикальное положение, ухватившись одной рукой за перила лестницы, а другой упираясь в стену, силы стали постепенно к нему возвращаться. В конце концов он даже ухитрился подняться наверх и оказался на кухне. Там он сразу же увидел потоки дождевой воды, струящейся по оконному стеклу. Потом ослепительно полыхнула молния.
И снова боль, словно копье, пронзила мозг Гленна, и снова он был повержен на колени ее ослепляющей вспышкой. Когда освещение на кухне потускнело, потому что молния, полыхнув, пропала, Гленн не заметил разницы, потому что внутренняя темнота снова затопила его. Удар грома, прогремевший над домом с силой, заставившей стекла жалобно зазвенеть, швырнул Гленна на пол, и он распластался там, содрогаясь от рыданий. И вновь в глубине его существа возник зловещий, дьявольский хохот.
А потом в обступившей Гленна темноте появилось лицо Зла, чьи черты были искажены такой бешеной ненавистью ко всему человеческому, что Гленн попытался от него отпрянуть. Боль тем временем росла и ширилась в его голове, и Гленн, полностью закутанный в черный кокон темноты, уже больше не пытался с ней бороться, а только жаждал ускользнуть от этой обрушившейся на него пытки.
Дух Гленна Джефферса все больше слабел, и тем большую силу набирал дух Ричарда Крэйвена, который, казалось, получал подпитку от бушевавшей за пределами дома бури, пронизанной разрядами природной электрической дуги. Дух Крэйвена выживал Гленна из его собственного тела; дух Крэйвена больше не желал делить это тело ни с кем. Теперь, набравшись сил от непрестанно полыхающих молний, Ричард Крэйвен упорно загонял сущность Гленна Джефферса в темноту.
Скоро в теле Гленна Джефферса не останется и следа этого самого Гленна.
Ричарду Крэйвену больше не придется дожидаться, когда Гленн Джефферс заснет. Крэйвену не придется ждать очередного приступа ярости. Такие приступы возбуждали в нем лишь брат и мать, и лишь эта ярость давала ему силу хотя бы на короткое время перебороть Гленна.
Сейчас Ричард Крэйвен получит окончательную свободу и возможность поступать так, как ему нравится.
* * *
Поднявшись с пола и наслаждаясь ощущением свободы, Ричард Крэйвен отправился в неспешную прогулку по дому.
Он зашел в кабинетик и подошел к компьютеру. Используя "мышь" и ловко манипулируя ею, он покопался в файлах, чтобы выяснить, какое направление приняли поиски Энн.
Он понял, что Энн без труда сможет выяснить, кому принадлежал складной нож.
Интересно, поняла ли она, насколько близко подошла к истине Мейбл Свинни, отпуская одну из своих шуточек?
Вероятно, поняла: в отличие от Мейбл, Энн была умна.
Да, но куда она отправилась?
Возможно, к Марку Блэйкмуру. Если она и не беседует с ним в данную минуту, то очень скоро эта беседа состоится.
Но никто из них даже не подозревает, в чем заключается истина, и когда он в конце концов избавится от этого тела - точно так же, как избавился от своего собственного, - тогда его репутация будет восстановлена.
За все его деяния расплатится Гленн Джефферс.
Потому что Гленн Джефферс, как решил про себя Ричард Крэйвен, будет пойман на месте преступления. Единственным изменением, которое Крэйвен позволил себе внести в уже тщательно обдуманную схему, явилась смена объекта последнего эксперимента.
Сначала он приберегал для этой цели Энн, но теперь пришел к другому решению.
Чрезвычайно элегантному решению, надо сказать.
Такого рода решение достойно лишь человека с его интеллектом.
Энн останется в живых.
В последний момент - прежде чем он покинет это тело, чтобы найти себе новое, - он получит возможность как следует рассмотреть выражение лица Энн, когда та увидит своего собственного мужа, держащего на ладони сердце их дочери.
До конца своих дней Энн придется носить с собой это воспоминание.
Репутация Ричарда Крэйвена будет полностью восстановлена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107