– Sic! – наконец произнес он, и я удивился, что человек способен в обыденной жизни сказать: «Sic!» Я привык думать, что подобные выражения можно вычитать только в книгах. Наравне с «Sic passim» или «Vide supra» .
Человек менее проницательный, чем Бертрам Вустер, может, и не заметил бы, что его старый приятель Таппи разводит пары: глаза горят, кулаки сжимаются, челюсти мерно ходят, будто он все еще пережевывает ужин.
В волосах у него запутались веточки и листья, а сбоку свисал жук, который наверняка заинтересовал бы мистера Огастуса Финк-Ноттла. Однако все это я заметил краем глаза. Ибо есть время замечать жуков, а есть время их не замечать.
– Sic! – снова проговорил Таппи.
Тот, кто хорошо знает Бертрама Вустера, скажет вам, что в момент опасности он не теряет головы, напротив, становится еще более проницательным и сообразительным. Кто несколько лет тому назад, в ночь после гребных гонок, будучи схвачен служителем закона и доставлен в полицейский застенок на Вайн-стрит, с ходу назвался Юстасом Г. Плимсоллом, Лабурнум, Аллейн-Роуд, Вест Далидж и тем самым не позволил замарать грязью и предать широкой огласке нежелательного толка древнее благородное имя Бустеров? А кто, скажите…
Впрочем, не стоит продолжать. Моя репутация говорит сама за себя. Будучи три раза задержан железной рукой закона, я ни разу не понес наказания под своим настоящим именем. Спросите кого угодно в «Трутнях».
Вот и теперь, когда мое положение с каждой минутой становилось все более сложным, я не потерял головы. Напротив, сохранял полное хладнокровие. Искренне и дружелюбно улыбаясь в надежде, что сейчас еще не слишком темно и моя улыбка будет зафиксирована, я весело проговорил:
– Привет, Таппи. Ты тут?
Он ответил, что да, он тут.
– И давно ты тут?
– Давно.
– Вот и славно. Я как раз хотел тебя повидать.
– Твое желание исполнилось. Выходи из-за скамьи.
– Да нет, спасибо, старик. Мне удобно на нее опираться. Позвоночный столб отдыхает.
– Через две минуты, – сказал Таппи, – я вышибу твой позвоночный столб через макушку.
Я поднял брови. При таком освещении не слишком действенный прием, зато хорошо вписывается в общую композицию.
– И это говорит Гилдебранд Глоссоп? – осведомился я.
Он самый, сказал Таппи, добавив, что если я желаю в этом удостовериться, то могу подойти поближе, при этом он непотребно обложил меня.
Я снова поднял брови.
– Ну-ну, Таппи, не будем браниться. Как ты думаешь, Таппи, глагол «браниться» тут к месту?
– Не знаю, – буркнул он и начал бочком обходить скамейку.
Если я хочу успеть что-нибудь сказать, подумал я, нельзя терять ни минуты. Он уже продвинулся футов на шесть. И хотя я, в свою очередь, тоже бочком двигался вдоль скамейки в противоположном направлении, кто мог предвидеть, долго ли сохранится столь благополучное равновесие.
Поэтому я приступил к делу.
– Догадываюсь, что у тебя на уме, Таппи, – сказал я. – Если ты сидел в кустах, когда мы с Анджелой болтали, то наверняка слышал, что я о тебе говорил.
– Слышал.
– Понял. Давай не будем углубляться в обсуждение этической стороны дела. Конечно, некоторые назвали бы твой поступок подслушиванием и подглядыванием. Я уверен, строгие блюстители нравственности сурово осудили бы тебя. Ибо твой поступок, Таппи, – мне не хочется задевать твои чувства – не типичен для англичанина. Не типичен и недостоин англичанина. И ты, старик, не можешь не признать этого.
– Я шотландец.
– Да ну? Вот не знал. Странно, живешь и не подозреваешь, что твой друг шотландец, если он, конечно, не Мак-как-его-там. Кстати, – продолжал я, чувствуя, что научная дискуссия на нейтральную тему способна разрядить обстановку, – не поможешь ли ты разрешить проблему, которая давно меня занимает? Что шотландцы кладут в телячьи рубцы? Я часто задаюсь этим вопросом.
Вместо ответа он перемахнул через скамейку и по-
пытался вцепиться в меня, и я догадался, что тема телячьих рубцов его совсем не увлекает.
– Однако, – сказал я, в свою очередь перепрыгивая через скамейку, – я не тороплю тебя с ответом. Давай вернемся к нашему разговору. Значит, ты сидел в кустах и слышал, что я о тебе говорил…
Таппи начал двигаться вокруг скамейки в направлении северо-северо-восток. Я последовал его примеру, взяв курс на юго-юго-запад.
– Представляю, как ты удивился.
– Ничуть не удивился.
– Как? Разве мои высказывания не показались тебе странными?
– А чего еще ожидать от предателя, труса и фискала!
– Таппи, старик, – сказал я, – ты сегодня не в себе. Туговато соображаешь. Я думал, ты сразу догадаешься, что это часть моего тщательно разработанного плана.
– Сейчас я с тобой разделаюсь, – сказал Таппи, покачнувшись после внезапной попытки схватить меня за горло.
Тут я понял, что нельзя медлить ни секунды, и стал поспешно выкладывать ему все по порядку, не забывая между тем двигаться на юго-юго-запад.
Я ему рассказал, как огорчился, получив телеграмму от тети Далии; как сломя голову бросился на театр военных действий, обдумывая дорогой, что предпринять, чтобы помочь ему, Таппи; как составил свой окончательный блестящий план. Говорил я хоть и быстро, но четко и ясно, и потому был сильно озадачен, когда Таппи процедил сквозь зубы, что не верит ни единому моему слову.
– Ну почему, Таппи? – сказал я. – Почему? Ведь это все чистая правда. Почему ты не веришь? Объясни.
Он остановился, тяжело переводя дух. Вопреки издевательским утверждениям Анджелы, Таппи совсем нетолстый. Всю зиму он оголтело гоняет в футбол, а летом не выпускает из рук теннисную ракетку.
Но сегодня за вечерней трапезой он наверстал упущенное, понимая, что после безобразной сцены в кладовой воздержание потеряло смысл. А после обеда, приготовленного Анатолем, человек, даже столь сильный и тренированный, как Таппи, на какое-то время теряет привычную подвижность. Пока я излагал свой план, как осчастливить их с Анджелой, в нашем хождении вокруг скамейки наметилось видимое оживление, так что последние несколько минут мы гонялись друг за другом, будто заведенные, – так огромная механическая борзая и хитрый механический заяц носятся по кругу на потеху толпе.
В конце концов Таппи заметно выдохся, что меня порадовало. Я и сам забегался, и временная передышка была мне очень кстати.
– Слушай, Таппи, меня поражает, почему ты мне не веришь. Ведь мы с тобой столько лет дружим. За исключением того раза, когда мне по твоей милости пришлось нырять в бассейн во фраке, – случай, который я давно выкинул из головы и предал забвению, надеюсь, ты следишь за ходом моей мысли, – так вот, за исключением того случая, черная кошка ни разу не пробегала между нами, и я всегда дорожил твоей дружбой, ты и сам знаешь. Ну скажи, зачем мне было чернить тебя перед Анджелой, если не для твоей же пользы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59