— Я уже имел с ним разговор, — сказал Свирепый Биллсон.
Такую непрошеную болтливость я приписал тому, что Биллсон совершенно естественно нервничает перед своим выступлением.
— Бедный малый, у него столько неприятностей! — сказал Биллсон.
— Еще бы, бедняга. Скоро у него будет еще больше неприятностей.
Тут зазвонил звонок. Мы поспешно заняли наши места. Публика весело шумела, предвкушая славную битву. Когда мистер Биллсон вышел на арену во всей красе своей рыжей гривы и вздутых мускулов, шум превратился в рев. Было ясно, что публика уже заранее считает нашего Биллсона победителем.
Цирковая публика уважает науку. Она одобряет искусные подножки, восхищается удачными маневрами, но больше всего она чтит честный простой удар. Взглянув на Свирепого Биллсона, публика поняла, что новый боксер будет драться без затей. Просто и здорово. Зрители выли от восторга и вскакивали со своих мест, чтобы лучше видеть, как два соперника будут награждать друг друга тумаками.
Вой смолк.
Я с тревогой взглянул на Акриджа. Неужели передо мной тот самый марсельский герой, который вышвырнул из кабака шестерых моряков? Свирепый Биллсон вел себя на арене робко и неуверенно. Он ласково протянул руку своему врагу и обнял его нежно, как брата.
— Что с ним? — спросил я.
— Он всегда начинает очень вяло, — сказал Акридж, но в голосе его звучала тревога.
Он нервно вертел пуговицу своего непромокаемого пальто. Судья уговаривал Свирепого Биллсона начинать сражение. Он говорил с ним, как недовольный отец говорит с сыном. На галерке поднялся свист. Публика мигом охладела к новому боксеру. Энтузиазм исчез. В разных концах зала послышались ругательства. И когда первый раунд кончился, тысячи злобных глаз глядели на Биллсона со всех сторон.
Но второй раунд прошел более оживленно. Правда, вначале Биллсон проявлял ту же странную вялость, но его выручил противник. Он изящно выскочил на середину арены, размахнулся и изо всей силы ударил мистера Биллсона в нос. Мистер Биллсон мигнул глазами. Противник снова ударил его в то же место, и Биллсон снова мигнул. Тогда бедный парень, у которого было столько неприятностей, хватил Биллсона по уху.
Зрители все забыли и все простили. Минуту тому назад вся публика была настроена против Биллсона. Но теперь у него появилось множество сторонников, ибо эти удары, казалось, разбудили мистера Биллсона от его странного сна. Наконец-то в нем проснулась жажда битвы. Получив оплеуху. Свирепый несколько мгновений продолжал стоять неподвижно, как бы погруженный в раздумье. Потом, словно вспомнив что-то, он ринулся на своего противника. Длинные руки его завертелись, как крылья ветряной мельницы. Он наносил своему врагу удар за ударом. Он безжалостно увечил его. Несмотря на мягкие боксерские перчатки, он бил его с такой силой, что несчастный, наконец, свалился и повис на веревке, которая отделяла арену от публики. Теперь Биллсону оставалось нанести последний удар и свалить своего врага на песок. Сотни энтузиастов, вскочив с мест, громко подавали ему советы, размахивая в воздухе руками.
Но снова странная нерешительность овладела нашим боксером. Его противник, казалось, и сам знал, что судьба его решена, и не пытался уже сопротивляться, а мистер Биллсон все еще стоял и раздумывал. Он нерешительно переводил взор с противника на судью и обратно.
Верный своему профессиональному долгу, судья не дал Биллсону никакого совета.
Но вся внешность судьи говорила: «Бей его». Это был деловой человек, и он хотел, чтобы его клиенты получили за свои деньги возможно больше удовольствия.
— Кончайте, кончайте, — шептал он мистеру Биллсону.
И мистер Биллсон решил кончать. Он занес правую руку над поверженным в прах противником, но вдруг снова замер, повернул голову и через плечо взглянул на судью.
Лучше бы он не оглядывался. Бедный молодой человек, У которого было столько неприятностей, наконец, опомнился. Когда мистер Биллсон повернул голову, он рванулся вперед и ударил противника кулаком по черепу. Теперь все симпатии публики были на его стороне. Снова размахнувшись, он ударил мистера Биллсона в живот, как раз в то самое место, на котором у всякого благопристойного человека находится третья пуговица жилета.
Из всех неприятных человеческих ощущений получить удар в это роковое место — самое неприятное. Свирепый Биллсон закачался, как цветок, подкошенный серпом, и простерся на полу, широко раскинув свои могучие руки. Его сегодняшнее поприще было закончено.
Зал взвыл. Знатоки бокса с жаром объясняли своим соседям, что произошло. Для Акриджа этот восторженный вой был похоронным рыданием.
III
Я уже раздевался и собирался ложиться спать, как дверь моей комнаты открылась и ко мне вошел разбитый и несчастный человек. Я молча взял стакан, налил в него виски, подлил содовой воды и протянул другу.
— Как он себя чувствует? — спросил я наконец.
— Превосходно, — ответил Акридж, — сидит в буфете и жрет рыбу.
— Бедняга. Этот боксеришка так здорово его хлопнул.
— Бедняга? Как бы не так! — раздраженно закричал Акридж и лицо его стало страдальческим. — Он совсем не бедняга. Он осел, дубовая башка. Клянусь дьяволом, мне его ни капли не жалко. Я истратил на него кучу денег. Я в течение двух недель содержал его в полной роскоши и просил у него за это только одного — расквасить кому-нибудь голову. Для него это двухминутное дело. Но он плюнул на меня только потому, что у его противника заболела жена. Супруга этого паршивого атлетишки обожгла себе руку на конфетной фабрике и заставила мужа всю ночь просидеть у своей постели. И поэтому Биллсон отказался разбить его вдребезги. Проклятая сентиментальность!
— Такая доброта делает ему честь, — сказал я.
— Вздор!
— Доброе сердце дороже денег.
— Кому это нужно, чтобы у боксера было доброе сердце? Почему Биллсон, который может одним ударом свалить слона, должен быть слезлив, как старуха? Ты слыхал когда-нибудь, чтобы из боксеров выходили святые? Нет, боксеру не добродетель к лицу. Доброе сердце не принесет ему никакого успеха.
— Не забудь, что это его первое выступление. Он еще может исправиться.
— Какую я имею гарантию, — спросил Акридж, — что когда я снова затрачу на него все свои деньги и устрою ему второй матч, он не разревется, как старая баба, узнав, что жена его противника нечаянно порезала пальчик?
— А ты позаботься о том, чтобы его противник был холостяк.
— Первый же боксер-холостяк отведет его в угол и пожалуется ему на то, что у его тетки коклюш. Биллсон сейчас же разревется и подставит свой подбородок врагу. Зачем у него рыжие волосы, если он такая жалкая тряпка? Ах, — печально вздохнул Акридж, — я видел его на матросской танцульке в Неаполе.
1 2 3 4 5 6