Потом можно подкачать свежей, если будет плохо.
Все-таки оживили. АИК стоит, а собака жива. Это уже успех. Очень рад. Нет, подожди. Она еще не просыпалась. Хирурги пишут, что главная опасность — мозговые осложнения. Закупорка мельчайших сосудов мозга сгустками из эритроцитов, потом его отек. Но у нас при низкой температуре была только плазма, закупорить нечем. Посмотрим.
Времени — четыре часа. Не так уж и поздно. Но я устал. Хочется лечь, а уйти нельзя. Еще могу принести пользу.
Отменить бы сегодня свидание. «Люба, я хочу сообщить тебе новость». Какую? «Хочу подвергнуть себя анабиозу». «Чего-чего?» Представляю лицо: недоумение и беспокойство. Выражение неудачное — «подвергнуть анабиозу». А как лучше? Не знаю. «Замороэиться?» «Законсервироваться?» Как замороженная клубника. В корзиночках. Нелепо.
— Ну как?
— Да ничего. Давление колеблется около 70–80. Венозное повысилось до 165. Сейчас минутный объем определят.
Похоже, что удалось. Конечно, может еще упасть. Большие пертурбации во всем организме — в его регулирующих системах.
Просыпайся, пес! Проснись. Заклинаю!
Нет. Пока нет. Это всего три часа прошло. А двадцать лет? Невероятно. Я ученый, реалист — и вдруг такие фантазии. Как мальчишка!
— Иван Николаевич, ребята! Просыпается! Смотрите!
Это Мила. Она помогает собаке дышать, поэтому все время смотрит на ее морду.
Все столпились. В самом деле: глаза открыты и взгляд осмысленный. Недоумение: «что со мной?»
— Как его зовут? Покличьте! (Черствый человек — даже не удосужился узнать кличку.)
— Дружок, Дружок!
Делает попытку пошевелить головой.
Проснулся пес! Проснулся! Два часа при температуре два градуса!
— Давайте уберем трубку? Она ему, бедненькому, сильно мешает.
Это сердобольная Лена. Юра протестует (как физиолог!).
— Нет, нельзя убирать. Дыхание еще неэффективное. Наоборот, мне кажется, нужно дать легкий наркоз, — например, закись азота. Пусть спокойно полежит, пока органы придут в норму. Да и записывать показатели будет удобнее, а то ведь он будет брыкаться.
— Можно увезти АИК? Нужно мыть аппарат, а то кровь присохнет, — Алла беспокоится о своем объекте.
— Да, конечно. Вадим, распорядись об удалении трубок из артерий и вен. Катетеры для измерений, разумеется, оставить.
Вадим занялся этим сам. Он настоящий экспериментатор, любит рукодействовать.
Еще раз смотрю на ленту с кривыми: все в порядке. Энцефалограмма показывает сон — высокие, редкие волны. Кровяное давление восемьдесят пять. Этого достаточно. Сердце частит: 140 ударов в минуту. Нужно попытаться замедлить. Есть лекарства.
В операционной шум. Разрядка. Открылся клапан. Прислушайся, о чем они? Вадим с Полей наклонились над собакой, заняты делом и мирно обсуждают дефекты опыта. Нужно было подольше погонять АИК. Проверить прерывистый режим — может быть, допустимы долгие перерывы?
Лена и Петя наносят на график цифры из таблицы. Сплетничают о ком-то: «…исчез и явился только к концу…». Наверное, о Семене. Он мне не нравится сегодня. Безучастный. Что-то за этот месяц произошло. Перессорились. Уже лагери, склоки.
Игорь и Рита ничего не делают, просто болтают и смеются. Да, о водных лыжах: «…как трахнется! Думала, не вынырнет…» Взгляды с тайными мыслями. Игорь тоже парень не промах. Пусть. Один Юра что-то сосредоточенно считает на карманной линейке и записывает в свою книжечку. У него там масса сведений.
Я завидую. Хочется вступить в один из кружков, смеяться, шутить, как все.
И не могу. Не умею, нет слов. И никогда не умел и всю жизнь страдал из-за этого. Ничего, переживем. Слабость. Боль в животе.
Домой можно бы идти, во еще хочется понаблюдать за собакой хотя бы часок. Чтобы чего-нибудь не пропустить.
Но и здесь оставаться не хочу. Стесняю. В кабинет. Поговорить с Юрой. Его можно позвать: выхаживание собаки поручено Вадиму.
— Юра, пойдемте в кабинет, обсудим кое-какие клинические вопросы. (Чтобы другие не ревновали.) Вы можете оторваться?
— Да, конечно. Теперь записи редки.
Идем молча. Каждый — о своем. Пропустил я чего-то в жизни. А может быть, и нет. Нельзя все — чем-то нужно жертвовать. Хотел бы ты изменить свою жизнь? Нет, но все равно жалко. Оставим.
— Юра, я должен поговорить с тобой об очень серьезном деле.
— Что такое?
— Я хочу назначить тебя своим преемником.
— Ну что вы! Кто же меня оставит? (Значит, «кто же», а сам согласен.) Да и сам я не справлюсь. (Догадался — скромность украшает. Не верю. Но это хорошо. Нужно дерзать.)
— Справишься. Давай без ложной скромности.
Думаю: настоящий работник не должен отказываться от дела, даже если оно несколько превышает его силы. Это стимулирует.
Снова молчим.
Пришли. Устал. Что, если лягу? Он свой. Питаю чувства. А не обманешься? Бывало такое в прошлом.
— Ты меня извини, я прилягу. Что-то утомился. Садись в кресло рядом. (Иллюзия близости. А для него, наверное, только шеф?) Молча садится, смотрит на меня. Хорошо смотрит.
— Ты знаешь, что я это делаю не ради личных симпатий. (Хотя и это.) Жалко, чтобы дело пропадало, а ты, наверное, сможешь. Но я хотел бы слышать, что ты будешь делать в своей лаборатории.
(Жесткие условия. Ничего, если есть мысли в голове, скажет.)
— Так прямо сейчас? Экспромтом?
— Не притворяйся. Ты, небось, думал.
— Думал, но не систематизировал. Не смогу хорошо изложить.
— Ничего.
— Тогда разрешите мне начать несколько издалека?
— Пожалуйста.
— Сначала нужны общие принципы: познание — моделирование, мозг огромная моделирующая установка… Помните, мы говорили.
(Да, знаю. Модели из нервных клеток. Этажный принцип моделирования: модели звуков, слов, смысла фраз, глав, книги. Дополнительные модели, отражающие качества… Не будет же он рассказывать все это?)
— Человек имеет развитые двигательные программы, которыми он воспроизводит свои корковые модели физически — слова, рисунки, вещи. Модели вне мозга.
— А творчество?
— Есть программа творчества: создание сложных моделей из элементарных. Комбинации, приобретающие новые качества.
— Ну и что?
— Последние двадцать лет большой скачок техники — ЭВМ. Есть возможность создавать искусственные моделирующие установки, на которых строить сложные модели, и не статические, как в книгах или схемах, а _действующие_. Это важнейший шаг вперед. Целый коллектив ученых создает модель, и она будет умнее каждого из них.
(Конечно. Кора слабовата в этом плане — действующие модели. Но не нужно переоценивать машины. Возразить.)
— Этого пока нет. Многие оспаривают.
— Нет, так будет. Конечно, цифровая машина не фонтан, очень трудно составлять программы для моделирования сложных систем. Но и это совершенствуется за счет всяких вспомогательных машинных языков, вы знаете. Алгол и прочее. Кроме того, создаются специальные машины с объемным принципом переработки информации, как в мозге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Все-таки оживили. АИК стоит, а собака жива. Это уже успех. Очень рад. Нет, подожди. Она еще не просыпалась. Хирурги пишут, что главная опасность — мозговые осложнения. Закупорка мельчайших сосудов мозга сгустками из эритроцитов, потом его отек. Но у нас при низкой температуре была только плазма, закупорить нечем. Посмотрим.
Времени — четыре часа. Не так уж и поздно. Но я устал. Хочется лечь, а уйти нельзя. Еще могу принести пользу.
Отменить бы сегодня свидание. «Люба, я хочу сообщить тебе новость». Какую? «Хочу подвергнуть себя анабиозу». «Чего-чего?» Представляю лицо: недоумение и беспокойство. Выражение неудачное — «подвергнуть анабиозу». А как лучше? Не знаю. «Замороэиться?» «Законсервироваться?» Как замороженная клубника. В корзиночках. Нелепо.
— Ну как?
— Да ничего. Давление колеблется около 70–80. Венозное повысилось до 165. Сейчас минутный объем определят.
Похоже, что удалось. Конечно, может еще упасть. Большие пертурбации во всем организме — в его регулирующих системах.
Просыпайся, пес! Проснись. Заклинаю!
Нет. Пока нет. Это всего три часа прошло. А двадцать лет? Невероятно. Я ученый, реалист — и вдруг такие фантазии. Как мальчишка!
— Иван Николаевич, ребята! Просыпается! Смотрите!
Это Мила. Она помогает собаке дышать, поэтому все время смотрит на ее морду.
Все столпились. В самом деле: глаза открыты и взгляд осмысленный. Недоумение: «что со мной?»
— Как его зовут? Покличьте! (Черствый человек — даже не удосужился узнать кличку.)
— Дружок, Дружок!
Делает попытку пошевелить головой.
Проснулся пес! Проснулся! Два часа при температуре два градуса!
— Давайте уберем трубку? Она ему, бедненькому, сильно мешает.
Это сердобольная Лена. Юра протестует (как физиолог!).
— Нет, нельзя убирать. Дыхание еще неэффективное. Наоборот, мне кажется, нужно дать легкий наркоз, — например, закись азота. Пусть спокойно полежит, пока органы придут в норму. Да и записывать показатели будет удобнее, а то ведь он будет брыкаться.
— Можно увезти АИК? Нужно мыть аппарат, а то кровь присохнет, — Алла беспокоится о своем объекте.
— Да, конечно. Вадим, распорядись об удалении трубок из артерий и вен. Катетеры для измерений, разумеется, оставить.
Вадим занялся этим сам. Он настоящий экспериментатор, любит рукодействовать.
Еще раз смотрю на ленту с кривыми: все в порядке. Энцефалограмма показывает сон — высокие, редкие волны. Кровяное давление восемьдесят пять. Этого достаточно. Сердце частит: 140 ударов в минуту. Нужно попытаться замедлить. Есть лекарства.
В операционной шум. Разрядка. Открылся клапан. Прислушайся, о чем они? Вадим с Полей наклонились над собакой, заняты делом и мирно обсуждают дефекты опыта. Нужно было подольше погонять АИК. Проверить прерывистый режим — может быть, допустимы долгие перерывы?
Лена и Петя наносят на график цифры из таблицы. Сплетничают о ком-то: «…исчез и явился только к концу…». Наверное, о Семене. Он мне не нравится сегодня. Безучастный. Что-то за этот месяц произошло. Перессорились. Уже лагери, склоки.
Игорь и Рита ничего не делают, просто болтают и смеются. Да, о водных лыжах: «…как трахнется! Думала, не вынырнет…» Взгляды с тайными мыслями. Игорь тоже парень не промах. Пусть. Один Юра что-то сосредоточенно считает на карманной линейке и записывает в свою книжечку. У него там масса сведений.
Я завидую. Хочется вступить в один из кружков, смеяться, шутить, как все.
И не могу. Не умею, нет слов. И никогда не умел и всю жизнь страдал из-за этого. Ничего, переживем. Слабость. Боль в животе.
Домой можно бы идти, во еще хочется понаблюдать за собакой хотя бы часок. Чтобы чего-нибудь не пропустить.
Но и здесь оставаться не хочу. Стесняю. В кабинет. Поговорить с Юрой. Его можно позвать: выхаживание собаки поручено Вадиму.
— Юра, пойдемте в кабинет, обсудим кое-какие клинические вопросы. (Чтобы другие не ревновали.) Вы можете оторваться?
— Да, конечно. Теперь записи редки.
Идем молча. Каждый — о своем. Пропустил я чего-то в жизни. А может быть, и нет. Нельзя все — чем-то нужно жертвовать. Хотел бы ты изменить свою жизнь? Нет, но все равно жалко. Оставим.
— Юра, я должен поговорить с тобой об очень серьезном деле.
— Что такое?
— Я хочу назначить тебя своим преемником.
— Ну что вы! Кто же меня оставит? (Значит, «кто же», а сам согласен.) Да и сам я не справлюсь. (Догадался — скромность украшает. Не верю. Но это хорошо. Нужно дерзать.)
— Справишься. Давай без ложной скромности.
Думаю: настоящий работник не должен отказываться от дела, даже если оно несколько превышает его силы. Это стимулирует.
Снова молчим.
Пришли. Устал. Что, если лягу? Он свой. Питаю чувства. А не обманешься? Бывало такое в прошлом.
— Ты меня извини, я прилягу. Что-то утомился. Садись в кресло рядом. (Иллюзия близости. А для него, наверное, только шеф?) Молча садится, смотрит на меня. Хорошо смотрит.
— Ты знаешь, что я это делаю не ради личных симпатий. (Хотя и это.) Жалко, чтобы дело пропадало, а ты, наверное, сможешь. Но я хотел бы слышать, что ты будешь делать в своей лаборатории.
(Жесткие условия. Ничего, если есть мысли в голове, скажет.)
— Так прямо сейчас? Экспромтом?
— Не притворяйся. Ты, небось, думал.
— Думал, но не систематизировал. Не смогу хорошо изложить.
— Ничего.
— Тогда разрешите мне начать несколько издалека?
— Пожалуйста.
— Сначала нужны общие принципы: познание — моделирование, мозг огромная моделирующая установка… Помните, мы говорили.
(Да, знаю. Модели из нервных клеток. Этажный принцип моделирования: модели звуков, слов, смысла фраз, глав, книги. Дополнительные модели, отражающие качества… Не будет же он рассказывать все это?)
— Человек имеет развитые двигательные программы, которыми он воспроизводит свои корковые модели физически — слова, рисунки, вещи. Модели вне мозга.
— А творчество?
— Есть программа творчества: создание сложных моделей из элементарных. Комбинации, приобретающие новые качества.
— Ну и что?
— Последние двадцать лет большой скачок техники — ЭВМ. Есть возможность создавать искусственные моделирующие установки, на которых строить сложные модели, и не статические, как в книгах или схемах, а _действующие_. Это важнейший шаг вперед. Целый коллектив ученых создает модель, и она будет умнее каждого из них.
(Конечно. Кора слабовата в этом плане — действующие модели. Но не нужно переоценивать машины. Возразить.)
— Этого пока нет. Многие оспаривают.
— Нет, так будет. Конечно, цифровая машина не фонтан, очень трудно составлять программы для моделирования сложных систем. Но и это совершенствуется за счет всяких вспомогательных машинных языков, вы знаете. Алгол и прочее. Кроме того, создаются специальные машины с объемным принципом переработки информации, как в мозге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53