.. – продолжал Жан, схватив ее за руку.
– Я последую за тобой, Жан.
Это было сказано так решительно, что Жан ничего не ответил. Не время было теперь с ней спорить; он лучше завтра поговорит с матерью и постарается внушить ей более правильный взгляд на дело. Не может женщина следовать за армией. Это слишком опасно. Но, повторяю, в данную минуту спорить с ней было нельзя: потом она опомнится, передумает.
Мы разошлись, глубоко взволнованные.
Госпожа Келлер даже не поцеловала Марту, которую час тому назад называла своей дочерью.
Вернувшись в свою комнату, я не ложился. Мог ли я спать? Я даже перестал думать о нашем отъезде, а ведь он тем не менее должен был состояться в назначенный срок. Я думал только о Жане, зачисленном в Лейбский полк, может быть, даже под командование лейтенанта Франца! В моем воображении рисовались возмутительные картины грубого произвола со стороны этого офицера. Как-то перенесет их Жан? А придется-таки переносить. Ведь он солдат, не смеет слова молвить, движения сделать не смеет. Его придавит своею тяжестью беспощадная прусская дисциплина!.. Это ужасно!
Солдат? Нет, он еще не солдат, рассуждал я сам с собой. Он только завтра станет солдатом, заняв свое место в рядах полка. А до тех пор он еще сам себе хозяин!
Рассуждая таким образом, я дошел до невероятных мыслей! Ах, эти мысли, – они заполнили всю мою голову!
Да, повторял я себе, завтра, в 11 часов, он будет солдатом, а Пока – имеет полное право драться с этим Францем!.. И убьет его! Да, непременно нужно убить его, чтобы впоследствии лейтенант не мстил ему при всяком удобном случае.
Какую ночь я провел! И недругу не пожелаю подобной ночи!
Около 3 часов я, не раздеваясь, бросился на кровать, а в 5 уже встал и тихо подошел к двери Жана.
Он тоже не спал. Затаив дыхание я прислушался.
Мне показалось, что он пишет. Вероятно, последние распоряжения на случай смерти, подумал я. Иногда он делал несколько шагов по комнате, потом опять садился, и снова скрипело перо.
В доме все было тихо.
Не желая тревожить Жана, я вернулся к себе и в 6 часов вышел на улицу.
Приказ военного ведомства уже был известен всем, и впечатление, произведенное им, было необыкновенно сильным. Эта мера касалась почти всех молодых людей в Бельцигене, и, должен сказать, судя по моим наблюдениям, принята была со всеобщим неудовольствием. Конечно, было тяжело; ведь никто этого не ожидал, никто не был приготовлен, а между тем надо было через несколько часов отправляться воевать с ружьем на плече и ранцем за спиной.
Я ходил взад и вперед около дома, условлено было, что мы с Жаном в 8 часов зайдем за господином де Лоране и затем с ним вместе отправимся на место поединка. Если бы господин де Лоране зашел за нами, это могло бы возбудить подозрение.
Я подождал до половины восьмого. Жан еще не выходил. Госпожа Келлер также еще не спускалась в гостиную.
В эту минуту ко мне подошла Ирма.
– Что делает господин Жан? – спросил я.
– Я не видела его, – отвечала она. – Он, должно быть, еще не вышел. Может быть, ты бы взглянул…
– Нет, Ирма, не стоит. Я слышал, что он ходит по комнате!
И мы заговорили, не о дуэли (сестра, моя не должна была знать о ней), но о серьезном осложнении в судьбе Жана, вызванном его зачислением в полк. Ирма была в ужасе, и сердце ее разрывалось при мысли о разлуке с госпожой Келлер.
Наверху послышался легкий шум. Сестра пошла туда и сообщила мне, что Жан говорит с матерью.
Я решил, что он, вероятно, по обыкновению, пошел поздороваться с ней, думая, может быть, сегодня поцеловать ее в последний раз.
Около 8 часов кто-то стал спускаться по лестнице, и на пороге показался Жан.
Ирма только что ушла.
Жан подошел ко мне и протянул руку.
– Господин Жан, – сказал я, – уже восемь часов, нам пора идти…
В ответ на это он только кивнул, как будто ему слишком тяжело было говорить.
Пора было идти за господином де Лоране.
Пройдя по улице шагов триста, мы повстречались с солдатом Лейбского полка, остановившимся перед Жаном.
– Вы Жан Келлер? – спросил он.
– Да.
– Вам письмо.
И он подал ему конверт.
– Кто вас послал? – осведомился я.
– Лейтенант фон Мелис.
Это был один из секундантов лейтенанта Франца. Жан распечатал конверт и прочел следующее:
«Ввиду изменившихся обстоятельств поединок между поручиком Францем фон Гравертом и солдатом Жаном Келлером состояться не может.
Лейтенант фон Мелис».
Вся кровь во мне вскипела! Офицер не может драться с солдатом, прекрасно! Но Жан Келлер еще не солдат и до 11 часов имеет право распоряжаться собой.
Боже правый! Мне кажется, французский офицер не мог бы так поступить. Он непременно вышел бы к барьеру и дал удовлетворение смертельно оскорбленному им человеку.
Но довольно об этом, а то я, пожалуй, хвачу через край. И наговорю лишнего. Собственно говоря, была ли эта дуэль возможна?
Жан, разорвав письмо, с презрением бросил его на землю, произнеся только одно слово: «негодяй»; после чего сделал мне знак следовать за ним, и мы медленно направились к дому.
Гнев душил меня до такой степени, что я должен был остаться на улице. Я даже отошел от дома, сам не замечая, куда иду, так я был углублен в размышления об ожидающих нас в будущем осложнениях. Помню только, что я ходил к господину де Лоране сообщить об отмене дуэли.
В это утро я, надо полагать, совершенно утратил понятие о времени, так как вернулся домой в 10 часов, а мне казалось, что я только что покинул Жана.
Господин де Лоране с Мартой были у нас, и Жан прощался с ними.
Эту сцену я пропущу, так как описать ее не в состоянии, и скажу только, что госпожа Келлер держала себя очень стойко и энергично, не желая подавать сыну пример слабости.
Жан со своей стороны в присутствии матери и невесты достаточно хорошо владел собой.
Перед разлукой он и Марта бросились в последний раз в объятия госпожи Келлер, и дверь дома захлопнулась за Жаном.
Он ушел!.. Ушел прусским солдатом!..
Увидим ли мы его еще когда-нибудь?!
Полк его получил приказание в тот же вечер двинуться в Борну, деревушку, находящуюся недалеко от Бельцигена, почти на границе Потсдамского уезда.
Должен сказать, что, несмотря на все доводы господина де Лоране и наши горячие убеждения, госпожа Келлер настаивала на своем желании следовать за сыном. Полк идет в Борну, и она поедет туда же, и сам Жан не мог отговорить ее.
Наш отъезд должен был состояться на следующий день. Какой душураздирающей сцены ожидал я при прощании Ирмы с госпожой Келлер! Ирма хотела бы остаться и сопровождать свою госпожу хоть на край света… а я чувствовал, что у меня не хватило бы духу увезти ее против воли. Но госпожа Келлер наотрез отказала взять ее с собой, и сестра должна была поневоле покориться.
Около полудня, когда все уже было готово, обстоятельства внезапно изменились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Я последую за тобой, Жан.
Это было сказано так решительно, что Жан ничего не ответил. Не время было теперь с ней спорить; он лучше завтра поговорит с матерью и постарается внушить ей более правильный взгляд на дело. Не может женщина следовать за армией. Это слишком опасно. Но, повторяю, в данную минуту спорить с ней было нельзя: потом она опомнится, передумает.
Мы разошлись, глубоко взволнованные.
Госпожа Келлер даже не поцеловала Марту, которую час тому назад называла своей дочерью.
Вернувшись в свою комнату, я не ложился. Мог ли я спать? Я даже перестал думать о нашем отъезде, а ведь он тем не менее должен был состояться в назначенный срок. Я думал только о Жане, зачисленном в Лейбский полк, может быть, даже под командование лейтенанта Франца! В моем воображении рисовались возмутительные картины грубого произвола со стороны этого офицера. Как-то перенесет их Жан? А придется-таки переносить. Ведь он солдат, не смеет слова молвить, движения сделать не смеет. Его придавит своею тяжестью беспощадная прусская дисциплина!.. Это ужасно!
Солдат? Нет, он еще не солдат, рассуждал я сам с собой. Он только завтра станет солдатом, заняв свое место в рядах полка. А до тех пор он еще сам себе хозяин!
Рассуждая таким образом, я дошел до невероятных мыслей! Ах, эти мысли, – они заполнили всю мою голову!
Да, повторял я себе, завтра, в 11 часов, он будет солдатом, а Пока – имеет полное право драться с этим Францем!.. И убьет его! Да, непременно нужно убить его, чтобы впоследствии лейтенант не мстил ему при всяком удобном случае.
Какую ночь я провел! И недругу не пожелаю подобной ночи!
Около 3 часов я, не раздеваясь, бросился на кровать, а в 5 уже встал и тихо подошел к двери Жана.
Он тоже не спал. Затаив дыхание я прислушался.
Мне показалось, что он пишет. Вероятно, последние распоряжения на случай смерти, подумал я. Иногда он делал несколько шагов по комнате, потом опять садился, и снова скрипело перо.
В доме все было тихо.
Не желая тревожить Жана, я вернулся к себе и в 6 часов вышел на улицу.
Приказ военного ведомства уже был известен всем, и впечатление, произведенное им, было необыкновенно сильным. Эта мера касалась почти всех молодых людей в Бельцигене, и, должен сказать, судя по моим наблюдениям, принята была со всеобщим неудовольствием. Конечно, было тяжело; ведь никто этого не ожидал, никто не был приготовлен, а между тем надо было через несколько часов отправляться воевать с ружьем на плече и ранцем за спиной.
Я ходил взад и вперед около дома, условлено было, что мы с Жаном в 8 часов зайдем за господином де Лоране и затем с ним вместе отправимся на место поединка. Если бы господин де Лоране зашел за нами, это могло бы возбудить подозрение.
Я подождал до половины восьмого. Жан еще не выходил. Госпожа Келлер также еще не спускалась в гостиную.
В эту минуту ко мне подошла Ирма.
– Что делает господин Жан? – спросил я.
– Я не видела его, – отвечала она. – Он, должно быть, еще не вышел. Может быть, ты бы взглянул…
– Нет, Ирма, не стоит. Я слышал, что он ходит по комнате!
И мы заговорили, не о дуэли (сестра, моя не должна была знать о ней), но о серьезном осложнении в судьбе Жана, вызванном его зачислением в полк. Ирма была в ужасе, и сердце ее разрывалось при мысли о разлуке с госпожой Келлер.
Наверху послышался легкий шум. Сестра пошла туда и сообщила мне, что Жан говорит с матерью.
Я решил, что он, вероятно, по обыкновению, пошел поздороваться с ней, думая, может быть, сегодня поцеловать ее в последний раз.
Около 8 часов кто-то стал спускаться по лестнице, и на пороге показался Жан.
Ирма только что ушла.
Жан подошел ко мне и протянул руку.
– Господин Жан, – сказал я, – уже восемь часов, нам пора идти…
В ответ на это он только кивнул, как будто ему слишком тяжело было говорить.
Пора было идти за господином де Лоране.
Пройдя по улице шагов триста, мы повстречались с солдатом Лейбского полка, остановившимся перед Жаном.
– Вы Жан Келлер? – спросил он.
– Да.
– Вам письмо.
И он подал ему конверт.
– Кто вас послал? – осведомился я.
– Лейтенант фон Мелис.
Это был один из секундантов лейтенанта Франца. Жан распечатал конверт и прочел следующее:
«Ввиду изменившихся обстоятельств поединок между поручиком Францем фон Гравертом и солдатом Жаном Келлером состояться не может.
Лейтенант фон Мелис».
Вся кровь во мне вскипела! Офицер не может драться с солдатом, прекрасно! Но Жан Келлер еще не солдат и до 11 часов имеет право распоряжаться собой.
Боже правый! Мне кажется, французский офицер не мог бы так поступить. Он непременно вышел бы к барьеру и дал удовлетворение смертельно оскорбленному им человеку.
Но довольно об этом, а то я, пожалуй, хвачу через край. И наговорю лишнего. Собственно говоря, была ли эта дуэль возможна?
Жан, разорвав письмо, с презрением бросил его на землю, произнеся только одно слово: «негодяй»; после чего сделал мне знак следовать за ним, и мы медленно направились к дому.
Гнев душил меня до такой степени, что я должен был остаться на улице. Я даже отошел от дома, сам не замечая, куда иду, так я был углублен в размышления об ожидающих нас в будущем осложнениях. Помню только, что я ходил к господину де Лоране сообщить об отмене дуэли.
В это утро я, надо полагать, совершенно утратил понятие о времени, так как вернулся домой в 10 часов, а мне казалось, что я только что покинул Жана.
Господин де Лоране с Мартой были у нас, и Жан прощался с ними.
Эту сцену я пропущу, так как описать ее не в состоянии, и скажу только, что госпожа Келлер держала себя очень стойко и энергично, не желая подавать сыну пример слабости.
Жан со своей стороны в присутствии матери и невесты достаточно хорошо владел собой.
Перед разлукой он и Марта бросились в последний раз в объятия госпожи Келлер, и дверь дома захлопнулась за Жаном.
Он ушел!.. Ушел прусским солдатом!..
Увидим ли мы его еще когда-нибудь?!
Полк его получил приказание в тот же вечер двинуться в Борну, деревушку, находящуюся недалеко от Бельцигена, почти на границе Потсдамского уезда.
Должен сказать, что, несмотря на все доводы господина де Лоране и наши горячие убеждения, госпожа Келлер настаивала на своем желании следовать за сыном. Полк идет в Борну, и она поедет туда же, и сам Жан не мог отговорить ее.
Наш отъезд должен был состояться на следующий день. Какой душураздирающей сцены ожидал я при прощании Ирмы с госпожой Келлер! Ирма хотела бы остаться и сопровождать свою госпожу хоть на край света… а я чувствовал, что у меня не хватило бы духу увезти ее против воли. Но госпожа Келлер наотрез отказала взять ее с собой, и сестра должна была поневоле покориться.
Около полудня, когда все уже было готово, обстоятельства внезапно изменились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40