Немного спустя он уехал из Отранто, уехал таким же никому не известным человеком, как и прибыл сюда, и никто не мог бы сказать, куда он направился, чтобы начать жизнь сызнова.
Через пятнадцать лет, когда граф Матиас Шандор вновь появился на житейском поприще, никому и в голову не могло прийти, что он играет роль доктора Антекирта и скрывается под этим именем.
С тех пор Матиас Шандор всецело посвятил себя осуществлению своего плана. Теперь он был один во всём мире и на нём лежал долг, долг, который он считал священным. Много лет спустя после отъезда из Отранто он приобрёл могущество, какое даёт человеку несметное богатство; о происхождении этого богатства мы скоро узнаем. Всеми забытый и защищённый непроницаемым инкогнито, он пустился по следам тех людей, которых поклялся наказать, и по следам тех, кого поклялся вознаградить. Он решил привлечь Петера Батори к справедливому делу, которому посвятил свою жизнь. В различных городах средиземноморского побережья им были наняты соответствующие агенты. Доктор щедро оплачивал их и обязал хранить порученное им дело в строжайшей тайне; все они сносились непосредственно с доктором либо при помощи известных нам быстроходных судов, либо по подводному кабелю, который соединял остров Антекирту с Мальтой, а через Мальту – со всей Европой.
Таким путём доктору удалось напасть на след всех тех, кто прямо и косвенно был причастен к заговору графа Шандора. Доктор получил возможность издали наблюдать за этими лицами, знал об их поступках и, так сказать, следовал за ними шаг за шагом, особенно в течение последних четырёх-пяти лет. О Силасе Торонтале он знал, что банкир покинул Триест и поселился с женою и дочерью в Рагузе, в особняке на Страдоне. За Саркани он наблюдал в различных городах Европы, где авантюрист проматывал своё богатство; затем в Сицилии и в восточных странах, где Саркани вместе со своим приятелем Зироне пытался затеять какое-нибудь предприятие, которое вновь поставило бы их на ноги. Относительно Карпены доктор знал, что он уехал из Ровиня, покинул Истрию и жил, ничего не делая, в Италии или Австрии, пока ещё не растратил денег, полученных за донос. Доктору было известно, что Андреа Феррато отбывал каторгу в Штейне, в Тироле, расплачиваясь за великодушие, проявленное к беглецам из Пизино; доктор с радостью помог бы ему бежать, но смерть освободила честного рыбака от каторги через несколько месяцев после его осуждения. Его дети, Мария и Луиджи, тоже уехали из Ровиня и, потеряв отца, вероятно, прозябают в горькой нужде и лишениях. Но они так тщательно где-то укрылись, что напасть на их след не удавалось. А госпожу Батори, поселившуюся в Рагузе с сыном Петером и с Бориком, старинным слугою Ладислава Затмара, доктор никогда не терял из виду, и нам уже известно, что он послал ей значительную сумму денег, которая, однако, была отвергнута гордой и мужественной женщиной.
И вот настал, наконец, час, когда доктор мог приступить к осуществлению своей трудной задачи. Будучи вполне уверенным, что после пятнадцатилетнего отсутствия его никто не узнает (ведь его считали умершим), он прибыл в Рагузу. И прибыл как раз вовремя, ибо сын Иштвана Батори и дочь Силаса Торонталя оказались связанными взаимной любовью, и любовь эту нужно было во что бы то ни стало разбить.
Читатель помнит, что последовало за приездом доктора в Рагузу: помнит, как в дело вмешался Саркани, какие последствия имело это вмешательство, как Петера Батори принесли к матери почти без признаков жизни, что предпринял при этом доктор Антекирт, как и при каких обстоятельствах он вернул юношу к жизни и предстал перед ним под своим настоящим именем, как граф Матиас Шандор.
Теперь надо было вылечить юношу, поставить его в известность обо всём, чего он ещё не знал, иначе говоря – рассказать ему, как Иштвана Батори и двух его единомышленников погубил гнусный донос, и назвать ему имена предателей; наконец, надо было приобщить его к делу неумолимого правосудия, которое доктор собирался осуществить, не прибегая к помощи правосудия людского, поскольку сам он явился жертвою последнего.
Итак, прежде всего необходимо было излечить Петера Батори, перевезённого на остров; этой задаче он решил посвятить все внимание и все силы.
В течение первой недели Петер находился в полном смысле слова между жизнью и смертью. Не говоря уже о том, что рана его была очень опасна, он пребывал в крайне тяжёлом моральном состоянии. Воспоминание о Саве, которую он считал уже замужем за Саркани, мысль о матери, которая оплакивает его, наконец воскресение графа Шандора, живущего под именем доктора Антекирта, воскресение этого преданного друга его отца – всё это не могло не потрясти душу, и без того уже исстрадавшуюся.
Доктор не отходил от Петера ни днём, ни ночью. Он слышал, как юноша в бреду шепчет имя Савы Торонталь. Он понял, насколько глубока эта любовь, и представлял себе, какие муки причиняло несчастному замужество любимой девушки. Он даже задумывался над вопросом: а что, если эта любовь устоит при всяких обстоятельствах, что, если Петер не перестанет любить Саву, даже узнав, что она дочь человека, который выдал, продал, погубил его отца? А доктор непременно скажет ему об этом. Так он решил. Это его долг.
Много раз казалось, что Петер Батори вот-вот скончается. Раненный физически и морально, он был так близок к смерти, что уже не узнавал графа Матиаса Шандора, сидевшего у его изголовья. У него уже не было сил даже произнести имя Савы.
Однако заботливый уход взял верх, и перелом произошёл. Молодость восторжествовала! Больной стал выздоравливать физически гораздо раньше, чем началось выздоровление нравственное. Рана стала затягиваться, восстановилась нормальная деятельность лёгких, и семнадцатого июля у доктора появилась полная уверенность в том, что Петер будет спасён.
В этот день юноша узнал его. Ещё совсем слабым голосом он назвал графа его подлинным именем.
– Да, сын мой, для тебя я Матиас Шандор, – ответил доктор, – но только для тебя!
А когда Петер посмотрел на него, как бы прося объяснений, которые ему не терпелось получить, доктор добавил:
– Подожди немного! Подожди!
Петер лежал в обставленной со вкусом комнате; в окна её, выходившие на север и запад, врывался живительный морской ветерок; под окнами росли вечнозелёные тенистые деревья, возле которых протекал ключ. Больной быстро поправлялся. Доктор всё время наблюдал за ним, то и дело подходил к его кровати. Но, уверившись в выздоровлении Петера, он взял к себе в помощники человека, которому мог вполне доверять, зная его ум и доброту.
Это был Пескад, преданный Петеру Батори не меньше, чем самому доктору. Нет нужды говорить с том, что Матифу и Пескад сохранили в глубокой тайне всё, что произошло на рагузском кладбище;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Через пятнадцать лет, когда граф Матиас Шандор вновь появился на житейском поприще, никому и в голову не могло прийти, что он играет роль доктора Антекирта и скрывается под этим именем.
С тех пор Матиас Шандор всецело посвятил себя осуществлению своего плана. Теперь он был один во всём мире и на нём лежал долг, долг, который он считал священным. Много лет спустя после отъезда из Отранто он приобрёл могущество, какое даёт человеку несметное богатство; о происхождении этого богатства мы скоро узнаем. Всеми забытый и защищённый непроницаемым инкогнито, он пустился по следам тех людей, которых поклялся наказать, и по следам тех, кого поклялся вознаградить. Он решил привлечь Петера Батори к справедливому делу, которому посвятил свою жизнь. В различных городах средиземноморского побережья им были наняты соответствующие агенты. Доктор щедро оплачивал их и обязал хранить порученное им дело в строжайшей тайне; все они сносились непосредственно с доктором либо при помощи известных нам быстроходных судов, либо по подводному кабелю, который соединял остров Антекирту с Мальтой, а через Мальту – со всей Европой.
Таким путём доктору удалось напасть на след всех тех, кто прямо и косвенно был причастен к заговору графа Шандора. Доктор получил возможность издали наблюдать за этими лицами, знал об их поступках и, так сказать, следовал за ними шаг за шагом, особенно в течение последних четырёх-пяти лет. О Силасе Торонтале он знал, что банкир покинул Триест и поселился с женою и дочерью в Рагузе, в особняке на Страдоне. За Саркани он наблюдал в различных городах Европы, где авантюрист проматывал своё богатство; затем в Сицилии и в восточных странах, где Саркани вместе со своим приятелем Зироне пытался затеять какое-нибудь предприятие, которое вновь поставило бы их на ноги. Относительно Карпены доктор знал, что он уехал из Ровиня, покинул Истрию и жил, ничего не делая, в Италии или Австрии, пока ещё не растратил денег, полученных за донос. Доктору было известно, что Андреа Феррато отбывал каторгу в Штейне, в Тироле, расплачиваясь за великодушие, проявленное к беглецам из Пизино; доктор с радостью помог бы ему бежать, но смерть освободила честного рыбака от каторги через несколько месяцев после его осуждения. Его дети, Мария и Луиджи, тоже уехали из Ровиня и, потеряв отца, вероятно, прозябают в горькой нужде и лишениях. Но они так тщательно где-то укрылись, что напасть на их след не удавалось. А госпожу Батори, поселившуюся в Рагузе с сыном Петером и с Бориком, старинным слугою Ладислава Затмара, доктор никогда не терял из виду, и нам уже известно, что он послал ей значительную сумму денег, которая, однако, была отвергнута гордой и мужественной женщиной.
И вот настал, наконец, час, когда доктор мог приступить к осуществлению своей трудной задачи. Будучи вполне уверенным, что после пятнадцатилетнего отсутствия его никто не узнает (ведь его считали умершим), он прибыл в Рагузу. И прибыл как раз вовремя, ибо сын Иштвана Батори и дочь Силаса Торонталя оказались связанными взаимной любовью, и любовь эту нужно было во что бы то ни стало разбить.
Читатель помнит, что последовало за приездом доктора в Рагузу: помнит, как в дело вмешался Саркани, какие последствия имело это вмешательство, как Петера Батори принесли к матери почти без признаков жизни, что предпринял при этом доктор Антекирт, как и при каких обстоятельствах он вернул юношу к жизни и предстал перед ним под своим настоящим именем, как граф Матиас Шандор.
Теперь надо было вылечить юношу, поставить его в известность обо всём, чего он ещё не знал, иначе говоря – рассказать ему, как Иштвана Батори и двух его единомышленников погубил гнусный донос, и назвать ему имена предателей; наконец, надо было приобщить его к делу неумолимого правосудия, которое доктор собирался осуществить, не прибегая к помощи правосудия людского, поскольку сам он явился жертвою последнего.
Итак, прежде всего необходимо было излечить Петера Батори, перевезённого на остров; этой задаче он решил посвятить все внимание и все силы.
В течение первой недели Петер находился в полном смысле слова между жизнью и смертью. Не говоря уже о том, что рана его была очень опасна, он пребывал в крайне тяжёлом моральном состоянии. Воспоминание о Саве, которую он считал уже замужем за Саркани, мысль о матери, которая оплакивает его, наконец воскресение графа Шандора, живущего под именем доктора Антекирта, воскресение этого преданного друга его отца – всё это не могло не потрясти душу, и без того уже исстрадавшуюся.
Доктор не отходил от Петера ни днём, ни ночью. Он слышал, как юноша в бреду шепчет имя Савы Торонталь. Он понял, насколько глубока эта любовь, и представлял себе, какие муки причиняло несчастному замужество любимой девушки. Он даже задумывался над вопросом: а что, если эта любовь устоит при всяких обстоятельствах, что, если Петер не перестанет любить Саву, даже узнав, что она дочь человека, который выдал, продал, погубил его отца? А доктор непременно скажет ему об этом. Так он решил. Это его долг.
Много раз казалось, что Петер Батори вот-вот скончается. Раненный физически и морально, он был так близок к смерти, что уже не узнавал графа Матиаса Шандора, сидевшего у его изголовья. У него уже не было сил даже произнести имя Савы.
Однако заботливый уход взял верх, и перелом произошёл. Молодость восторжествовала! Больной стал выздоравливать физически гораздо раньше, чем началось выздоровление нравственное. Рана стала затягиваться, восстановилась нормальная деятельность лёгких, и семнадцатого июля у доктора появилась полная уверенность в том, что Петер будет спасён.
В этот день юноша узнал его. Ещё совсем слабым голосом он назвал графа его подлинным именем.
– Да, сын мой, для тебя я Матиас Шандор, – ответил доктор, – но только для тебя!
А когда Петер посмотрел на него, как бы прося объяснений, которые ему не терпелось получить, доктор добавил:
– Подожди немного! Подожди!
Петер лежал в обставленной со вкусом комнате; в окна её, выходившие на север и запад, врывался живительный морской ветерок; под окнами росли вечнозелёные тенистые деревья, возле которых протекал ключ. Больной быстро поправлялся. Доктор всё время наблюдал за ним, то и дело подходил к его кровати. Но, уверившись в выздоровлении Петера, он взял к себе в помощники человека, которому мог вполне доверять, зная его ум и доброту.
Это был Пескад, преданный Петеру Батори не меньше, чем самому доктору. Нет нужды говорить с том, что Матифу и Пескад сохранили в глубокой тайне всё, что произошло на рагузском кладбище;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125