Я давно ее поджидала, даже ноги замерзли. Надо обязательно подслушать, о чем они с мамой будут говорить, а может, придется и вмешаться.
Трясогузка нерешительно остановилась у нашей калитки, оглянулась на развалюху, у которой Ингве припарковал свой помятый «фиат». Сквозь брешь в изгороди она заметила Аксельссона. Он как раз прилаживал крышу на один из оскальпированных ульев.
– Извините, – окликнула учительница.
– Чего вам? – отозвался Аксельссон, прекратив колотить молотком.
– Простите, не здесь ли живет семья Кролл?
– Вы что, из больницы? – не без задней мысли поинтересовался старикашка.
– Простите, из какой больницы? – удивилась учительница.
– Может, вы пришли забрать того полоумного старикана?
– Какого старикана?
– Да того, что объявился здесь пару дней назад. Знаете, во что он вырядился? В черные дамские сапоги и в кальсоны! Стоял и барабанил им в дверь – это в шесть-то утра! Всех перебудил. – Аксельссон все больше распалялся. – А по ночам на контрабасе играет!
– Сожалею, но я пришла по другому делу, – пробормотала Трясогузка и плотнее закуталась в белый плащ, действительно напоминавший медицинский халат. Она решительно тряхнула зонтиком, словно это был огромный градусник.
– Или вы из страховой компании? – не унимался Аксельссон, словно это была какая-то викторина. Грязными ручищами он вцепился в белый плащ Трясогузки.
– Я, собственно, собиралась… пролепетала бедняжка.
– Вы, видно, собирались взглянуть, что он тут натворил?
– Старик? – покорно уточнила Трясогузка.
– Да нет, другой, в шляпе. Ну, который живет с дочерью этого старикашки.
– А он-то что натворил? – забеспокоилась Трясогузка.
– Что натворил? – взорвался Аксельссон. – Да он на своем дурацком автомобиле изволил играть в войну в моем саду! Вломился прямо сквозь изгородь, покружил туда-сюда по газону, посбивал ульи – словно танк какой! Но он у меня еще поплатится!
Аксельссон попытался было затащить Трясогузку к себе в сад, чтобы она своими глазами увидела разрушения.
– Мне очень жаль, – пробормотала учительница, вцепившись в сломанные ветки изгороди, – но я не из страховой компании.
Аксельссон тут нахмурился, но вдруг лицо его просияло.
– Так вы из-за мальчишки! – заорал он.
Трясогузка кивнула, удивленная проницательностью собеседника. Я почувствовала, как у меня коченеют ноги.
– Решились-таки упечь его в кутузку! – возликовал Аксельссон. – Туда ему и дорога! Нечего сумки у старушек вырывать! Я своими глазами видел. Да по ним по всем тюрьма плачет, помяните мое слово. Не соседи, а чистый сумасшедший дом, вот что я вам скажу.
– Вырывает сумки? – простонала Трясогузка.
Вот именно, вырывает сумки. – Аксельссон наслаждался произведенным эффектом. – Он наверняка был пьян, оттого и на ногах не держался. Вот чему их нынче в школе учат. Заедет такой каратист по башке, и дух вон. Верно я говорю, дамочка?
Весьма рослая «дамочка» покачала внушительных размеров головкой и сделала пару шагов назад крошечными ножищами. Намеки на школу явно пришлись ей не по вкусу.
– Мне пора, – решительно сказала она. – Спасибо, что ввели меня в курс дела.
Учительница двинулась к нашему дому и в нерешительности остановилась у калитки. Может, и не рискнет зайти в нашу халупу после всего, что ей Аксельссон наплел. Нельзя терять надежду. Если она все-таки сунется в наше осиное гнездо, пиши пропало. Можно хоть сейчас переодеваться в платье. Плачевный финал моей мальчишечьей карьеры.
Едва Трясогузка распахнула калитку, я пулей рванула через улицу, проскочила в дыру в Аксельссоновой изгороди, промчалась по его участку, перемахнула через забор и через кухонное окно забралась к себе домой. С разгону я едва не врезалась головой в кипевшую на плите кастрюлю с борщом. В этот миг раздался звонок в дверь.
Началось все отлично.
Из своего укрытия за кухонной дверью я отчетливо видела, как смутилась Трясогузка, когда мама открыла ей дверь. Она отпрянула назад. Каблуки, словно два нервных ныряльщика, балансировали на верхней ступеньке крыльца. Вишневые губы приоткрылись было, чтобы произнести «здравствуйте», но дух перехватило.
– Драстье! – выдохнула учительница.
– Добро пожаловать, дорогуша! Замечательно, что вы так быстро пришли! – завопила мама, схватила гостью за рукав и повлекла ее в холл, как лошадь в конюшню. – Плащ можете снять здесь, голубушка, – продолжала мама, широким элегантным жестом срывая его с бедняжки.
Когда мама обернулась в мою сторону, я поняла, что так смутило учительницу. На маме были потертый огненно-красный жакет из шелкового плюша, расшитый золотыми драконами и перемазанный краской, ярко-розовое балетное трико и мексиканские войлочные сапоги. Впрочем, для мамы такой наряд был вполне нормальным. Только вот лицо выглядело странновато: все перемазано простоквашей, дрожжами и яичным желтком. Видно, мама испытывала очередной косметический рецепт – она их откапывала в журналах, которые иллюстрировала.
Стриженые волосы цвета воронова крыла дополняли картину: мама выглядела точь-в-точь как победитель конкурса на самую страшную карнавальную маску.
Мама подхватила Трясогузку под руку и провела в гостиную, залитую сиянием хрустальной люстры, поскольку тучи, словно черные занавески, совсем закрыли солнце.
– Это Ингве! представила мама, взмахнув рукой, и пояснила: – В нашем деле он не специалист.
На специалиста Ингве и впрямь не тянул.
Он сидел в дальнем углу комнаты, погрузив ноги в ядовито-зеленое жестяное корыто, где плавали пластмассовые утки, кит, выбрасывающий водяные фонтаны из отверстия на спине, парусная лодка и маленькая заводная пловчиха. Рядом стоял портфель, полный других игрушек. Из воды торчали замерзшие Ингвины колени.
– Очень приятно, – пробормотал Ингве, смущенно улыбаясь, приподнял шляпу, поправил безупречно повязанный галстук и одернул строгий синий пиджак.
– А это мой отец, – продолжала мама представлять домочадцев.
Дедушка сидел в кресле-качалке и улыбался. Он слегка кивнул Трясогузке.
Мама принялась вертеть изумленную, напуганную гостью, словно бело-розовый волчок.
– Замечательно! – ликовала она. – Именно то, что надо. Вы только посмотрите, какое роскошное, пышное тело! – И она восхищенно похлопала бедняжку по животу.
Мама подвела Трясогузку к курительному столику за корытом, который сейчас служил кофейным и был уставлен пирожными, печеньем, кусками торта, марципановыми булочками, бисквитами, ванильными сердечками и венской сдобой.
– Присаживайтесь, – пригласила мама, подвигая гостье стул. – Вот так. Очень хорошо. Локоть на стол, мундштук в зубы. Отлично. Замечательная композиция.
Внутри у меня все переворачивалось. От запаха борща щекотало в носу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Трясогузка нерешительно остановилась у нашей калитки, оглянулась на развалюху, у которой Ингве припарковал свой помятый «фиат». Сквозь брешь в изгороди она заметила Аксельссона. Он как раз прилаживал крышу на один из оскальпированных ульев.
– Извините, – окликнула учительница.
– Чего вам? – отозвался Аксельссон, прекратив колотить молотком.
– Простите, не здесь ли живет семья Кролл?
– Вы что, из больницы? – не без задней мысли поинтересовался старикашка.
– Простите, из какой больницы? – удивилась учительница.
– Может, вы пришли забрать того полоумного старикана?
– Какого старикана?
– Да того, что объявился здесь пару дней назад. Знаете, во что он вырядился? В черные дамские сапоги и в кальсоны! Стоял и барабанил им в дверь – это в шесть-то утра! Всех перебудил. – Аксельссон все больше распалялся. – А по ночам на контрабасе играет!
– Сожалею, но я пришла по другому делу, – пробормотала Трясогузка и плотнее закуталась в белый плащ, действительно напоминавший медицинский халат. Она решительно тряхнула зонтиком, словно это был огромный градусник.
– Или вы из страховой компании? – не унимался Аксельссон, словно это была какая-то викторина. Грязными ручищами он вцепился в белый плащ Трясогузки.
– Я, собственно, собиралась… пролепетала бедняжка.
– Вы, видно, собирались взглянуть, что он тут натворил?
– Старик? – покорно уточнила Трясогузка.
– Да нет, другой, в шляпе. Ну, который живет с дочерью этого старикашки.
– А он-то что натворил? – забеспокоилась Трясогузка.
– Что натворил? – взорвался Аксельссон. – Да он на своем дурацком автомобиле изволил играть в войну в моем саду! Вломился прямо сквозь изгородь, покружил туда-сюда по газону, посбивал ульи – словно танк какой! Но он у меня еще поплатится!
Аксельссон попытался было затащить Трясогузку к себе в сад, чтобы она своими глазами увидела разрушения.
– Мне очень жаль, – пробормотала учительница, вцепившись в сломанные ветки изгороди, – но я не из страховой компании.
Аксельссон тут нахмурился, но вдруг лицо его просияло.
– Так вы из-за мальчишки! – заорал он.
Трясогузка кивнула, удивленная проницательностью собеседника. Я почувствовала, как у меня коченеют ноги.
– Решились-таки упечь его в кутузку! – возликовал Аксельссон. – Туда ему и дорога! Нечего сумки у старушек вырывать! Я своими глазами видел. Да по ним по всем тюрьма плачет, помяните мое слово. Не соседи, а чистый сумасшедший дом, вот что я вам скажу.
– Вырывает сумки? – простонала Трясогузка.
Вот именно, вырывает сумки. – Аксельссон наслаждался произведенным эффектом. – Он наверняка был пьян, оттого и на ногах не держался. Вот чему их нынче в школе учат. Заедет такой каратист по башке, и дух вон. Верно я говорю, дамочка?
Весьма рослая «дамочка» покачала внушительных размеров головкой и сделала пару шагов назад крошечными ножищами. Намеки на школу явно пришлись ей не по вкусу.
– Мне пора, – решительно сказала она. – Спасибо, что ввели меня в курс дела.
Учительница двинулась к нашему дому и в нерешительности остановилась у калитки. Может, и не рискнет зайти в нашу халупу после всего, что ей Аксельссон наплел. Нельзя терять надежду. Если она все-таки сунется в наше осиное гнездо, пиши пропало. Можно хоть сейчас переодеваться в платье. Плачевный финал моей мальчишечьей карьеры.
Едва Трясогузка распахнула калитку, я пулей рванула через улицу, проскочила в дыру в Аксельссоновой изгороди, промчалась по его участку, перемахнула через забор и через кухонное окно забралась к себе домой. С разгону я едва не врезалась головой в кипевшую на плите кастрюлю с борщом. В этот миг раздался звонок в дверь.
Началось все отлично.
Из своего укрытия за кухонной дверью я отчетливо видела, как смутилась Трясогузка, когда мама открыла ей дверь. Она отпрянула назад. Каблуки, словно два нервных ныряльщика, балансировали на верхней ступеньке крыльца. Вишневые губы приоткрылись было, чтобы произнести «здравствуйте», но дух перехватило.
– Драстье! – выдохнула учительница.
– Добро пожаловать, дорогуша! Замечательно, что вы так быстро пришли! – завопила мама, схватила гостью за рукав и повлекла ее в холл, как лошадь в конюшню. – Плащ можете снять здесь, голубушка, – продолжала мама, широким элегантным жестом срывая его с бедняжки.
Когда мама обернулась в мою сторону, я поняла, что так смутило учительницу. На маме были потертый огненно-красный жакет из шелкового плюша, расшитый золотыми драконами и перемазанный краской, ярко-розовое балетное трико и мексиканские войлочные сапоги. Впрочем, для мамы такой наряд был вполне нормальным. Только вот лицо выглядело странновато: все перемазано простоквашей, дрожжами и яичным желтком. Видно, мама испытывала очередной косметический рецепт – она их откапывала в журналах, которые иллюстрировала.
Стриженые волосы цвета воронова крыла дополняли картину: мама выглядела точь-в-точь как победитель конкурса на самую страшную карнавальную маску.
Мама подхватила Трясогузку под руку и провела в гостиную, залитую сиянием хрустальной люстры, поскольку тучи, словно черные занавески, совсем закрыли солнце.
– Это Ингве! представила мама, взмахнув рукой, и пояснила: – В нашем деле он не специалист.
На специалиста Ингве и впрямь не тянул.
Он сидел в дальнем углу комнаты, погрузив ноги в ядовито-зеленое жестяное корыто, где плавали пластмассовые утки, кит, выбрасывающий водяные фонтаны из отверстия на спине, парусная лодка и маленькая заводная пловчиха. Рядом стоял портфель, полный других игрушек. Из воды торчали замерзшие Ингвины колени.
– Очень приятно, – пробормотал Ингве, смущенно улыбаясь, приподнял шляпу, поправил безупречно повязанный галстук и одернул строгий синий пиджак.
– А это мой отец, – продолжала мама представлять домочадцев.
Дедушка сидел в кресле-качалке и улыбался. Он слегка кивнул Трясогузке.
Мама принялась вертеть изумленную, напуганную гостью, словно бело-розовый волчок.
– Замечательно! – ликовала она. – Именно то, что надо. Вы только посмотрите, какое роскошное, пышное тело! – И она восхищенно похлопала бедняжку по животу.
Мама подвела Трясогузку к курительному столику за корытом, который сейчас служил кофейным и был уставлен пирожными, печеньем, кусками торта, марципановыми булочками, бисквитами, ванильными сердечками и венской сдобой.
– Присаживайтесь, – пригласила мама, подвигая гостье стул. – Вот так. Очень хорошо. Локоть на стол, мундштук в зубы. Отлично. Замечательная композиция.
Внутри у меня все переворачивалось. От запаха борща щекотало в носу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27