не Соленцова получилась, а Солнцева.
Филаретова. «Е» пропустили. Со-ле…
Зоя. Да-да, «е», Со-ло… я совсем… Понятно?
Филаретова. Понятно. Что у вас человек под одной фамилией живет, а у него другая. Между прочим, преступники бывают и десяти лет, не то что пятнадцати… Пятнадцать – это ого!
Зоя. Какие преступники?
Филаретова. Всякие… Хорошо, с этим ясно. Что ничего не ясно. Теперь другое. Ее взяли, обещав трудоустроить, учить, а фактически? У нас обязательное среднее образование, а вы из нее прислугу сделали.
Зоя. Зачем вы так говорите?
Филаретова. Это не я, это общественность говорит.
Зоя. Просто голова кругом идет.
Филаретова. Идет, идет…
Зоя. Я не знаю. Я вам говорю все как есть, фамилия и прочее. Вы мне не верите. Но ничего другого я рассказать не могу. Что касается школы, то муж привез ее в мае, куда мы могли ее устроить?
Филаретова. Понятно. Это понятно. К нам надо было обратиться. И тут мы вас поддержали бы. Но зачем самодеятельность устраивать? Закон один для всех. В общем, вам же добра желаем. Этот момент проверить, и все. В ваших же интересах.
Зоя. Какой? Нет, этого я не хочу! Это… нормальному человеку в голову не придет.
Филаретова. Нормальному не придет, а ненормальному придет. Вам известно: бывает, мужья безобразничают, а их жены же покрывают?..
Зоя. Кто лучше знает моего мужа? Мы пятнадцать лет… со студенческой скамьи…
Филаретова. И-и! Такое шито-крыто бывает, всю жизнь проживешь – знать не будешь. Я сама четыре года назад разошлась. А почему? Застала. Между прочим, поучительно. Уж такой тихоня был, такой пай, в пять часов всегда дома, не пил, не курил, радиолюбитель, тю-тю-тю, точка-тире. Паял да клеил. Да из нашего же дома, из третьего подъезда, студенточку одну, с собачкой гуляла, и склеил. Ну! А я бы так дурой и жила. «Аллочка, отдохни, Аллочка, поспи!» – пока люди добрые глаза не открыли, к самой двери не подвели…
Зоя хочет встать.
Это, конечно, к делу не относится, хотя как посмотреть! Я им напаяла! Я ему отстукала точку-тире! В ногах ползал, а эта гнида сменялась из нашего дома в Чертаново!..
Зоя встает.
Ладно, отвлеклись опять… Да вы не переживайте. Проверим, и все.
Зоя. Что проверим? Неужели вам моих слов мало? Вы же женщина… Неужели я бы сама?.. (Не может говорить.)
Филаретова. Да вы сядьте, сядьте. Может, воды? Вот тоже! Я ж намекаю: вашей тут компетентности мало, так обведут – ахнешь! Проверять надо. Эти дела-делишки самые тонкие. Тут только ловить. Только…
Зоя. Ужас какой-то!
Филаретова. Ужас, ужас!..
Зоя (вдруг). Вы – ужас! Как вас только здесь держат!
Филаретова не ожидала.
И вы не смейте! Понятно?.. Лезть!..
Филаретова. Что-что? Ну, эти оскорбления мы слыхали!..
Зоя. Не сметь! Никогда!
Филаретова. И пугать нас тоже не надо! Пуганые!.. А только есть такие, что сами-то знают, а признаться совесть не велит! Стыд не велит! Знают, а знать не хотят!
Зоя. Просто гадюка!
Филаретова. От такой слышу! Эх, а еще культурная женщина! Экономист! (Вслед выходящей Зое.) Тем более теперь! Придется проверить, Мякишева! Больно мы волнуемся!.. (Одна, закуривает, ломая спички.) Видал! Иди, иди!.. Гадюка!.. Ты вспомнишь гадюку!.. Ну? Это люди? (Со слезами.) Им добра хочешь, а они! (Швыряет коробок, выходит.)
Старуха с клюкой (встает). Глаза больше на ето на все не глядят. Надо помирать. (Уходит.)
Две другие идут за ней.
4. Зоя
Родительский день. Лес, лето, может быть, пикник или, скорее, конец пикника. Мякишев с Аней, Горелов с Зоей; Сима собирает ягоды, Оля и Сережа гоняются друг за другом.
Мякишев. Ну? Что ты все время как в воду опущенная?.. Молодая, красивая…
Аня. Я красивая?..
Мякишев. Стала бы в одно прекрасное утро голышом перед зеркалом и сказала себе…
Аня. Вставала, не помогает.
Мякишев. Эх, ты! Куришь как сапожник, сутулишься…
Аня. Чему ты-то радуешься?
Мякишев. А радуюсь, да и все! Обрати внимание, кого ни спросишь: как жизнь? – все начинают канючить: то, се, так себе. А черти тут как тут и – слушают!
Аня. Кто?
Мякишев. Черти, черти! Обыкновенные. С рожками, с хвостиками… услышат, что ты ноешь, и сразу: ага, ослаб! можно брать!.. Ребяты! Этому добавить!
Аня. Тебе напекло, что ли? (Трогает его лоб.)
Мякишев (задержав ее руку, продолжает). А вот я отвечаю: жизнь? Прекрасно! Все отлично! И черти сразу в отпад! Ме, бе, ножки дрожат. Бодрый, мол, живой, паразит, возни с ним не оберешься… Что ты смеешься, дурочка? Я тебе точно говорю. Ты попробуй…
Аня. Интересно.
Мякишев. Что?
Аня. Ты смеешься, а глаз у тебя гру-у-устный!
Мякишев. Неужели заметно?
Смеются.
Сима. Бобик, на еще ягодку… Ну, чего ты? Скучный какой… Устал? Ты не уставай. (Кормит.) На, Бобик, на, сладкий мой… А хочешь, полежи? (Шепчет.) Хочешь к Симе на ручки?
Борис (озирается). Сим!
Сима. Ну а чего ты? Ты из-за ребеночка своего расстраиваешься? Пройдет. Они, маленькие, всегда болеют. Приедем – проведаешь… Устал ты. Хочешь, вмиг скроемся? Убаюкаю, моего сладкого, утешу, моего неутешного. Я ведь вся – для тебя.
Уходят. Горелов танцует с Зоей под транзистор.
Горелов. Надо вам кончать эту историю. Я всегда говорил: это добро добром не кончится. Нашли себе забаву. Игра в Олю… Молчишь?
Зоя. Она нам стала как своя. Я вообще терпеть не могла, когда чужие люди в доме, но с Ольгой…
Горелов. Кончать, я тебе говорю. Пока не поздно… О, благодарю за прекрасный танец!..
Зоя (делает книксен). Правда, тут недавно встала ночью. Смотрю, как она спит. Дышит не так, пахнет не как мой ребенок… И взрослая же совсем. (Как бы одергивая себя.) Нет! Она ведь не виновата…
Горелов. Но и ты не виновата. Никто не виноват, что он пахнет так или иначе, красив он или урод… Никто не виноват в своем рождении – мысль! Но и никто не виноват, что один запах для него родной, а другой… а от другого – аллергия! Тоже мысль!
Зоя. Не в этом дело. Скажи, а у нас подают в суд за клевету?
Горелов. Что? Мне бы ваши заботы!
Зоя (вдруг кричит, раздраженно). Оля! Сережа! Сколько можно! В ушах звенит!.. Извини, Витя.
Горелов. Вас понял. (Подходит к Мякишеву.)
А Аня – к Зое. Дети валятся на землю и лежат, отдыхая.
Зоя. Ни о чем не могу думать: будто пиявки к голове присосались…
Аня. Эта баба свое дело сделала: она тебя отравила. Если б я была писательницей…
Зоя. А ты знаешь, что она у Симы брошку украла? Да-да! Вроде взяла поносить, а отдать забыла… Ты не забывай, в какой обстановке она выросла. Мать пьяница, в бане работает, отец неизвестно кто, отчим тоже… А как она врет? Да и бросалась ли она под поезд?
Аня. Зоя, ты что?
Зоя. Не знаю. Встает с петухами, храпит, слюнявит палец, когда читает, – не выношу. Утащила брошку. Как сорока – хвать все, что блестит. Есть не умеет, за столом сидеть не умеет… Упрямство! Все делает по-своему. В деревне все хорошо, правильно, а в городе нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Филаретова. «Е» пропустили. Со-ле…
Зоя. Да-да, «е», Со-ло… я совсем… Понятно?
Филаретова. Понятно. Что у вас человек под одной фамилией живет, а у него другая. Между прочим, преступники бывают и десяти лет, не то что пятнадцати… Пятнадцать – это ого!
Зоя. Какие преступники?
Филаретова. Всякие… Хорошо, с этим ясно. Что ничего не ясно. Теперь другое. Ее взяли, обещав трудоустроить, учить, а фактически? У нас обязательное среднее образование, а вы из нее прислугу сделали.
Зоя. Зачем вы так говорите?
Филаретова. Это не я, это общественность говорит.
Зоя. Просто голова кругом идет.
Филаретова. Идет, идет…
Зоя. Я не знаю. Я вам говорю все как есть, фамилия и прочее. Вы мне не верите. Но ничего другого я рассказать не могу. Что касается школы, то муж привез ее в мае, куда мы могли ее устроить?
Филаретова. Понятно. Это понятно. К нам надо было обратиться. И тут мы вас поддержали бы. Но зачем самодеятельность устраивать? Закон один для всех. В общем, вам же добра желаем. Этот момент проверить, и все. В ваших же интересах.
Зоя. Какой? Нет, этого я не хочу! Это… нормальному человеку в голову не придет.
Филаретова. Нормальному не придет, а ненормальному придет. Вам известно: бывает, мужья безобразничают, а их жены же покрывают?..
Зоя. Кто лучше знает моего мужа? Мы пятнадцать лет… со студенческой скамьи…
Филаретова. И-и! Такое шито-крыто бывает, всю жизнь проживешь – знать не будешь. Я сама четыре года назад разошлась. А почему? Застала. Между прочим, поучительно. Уж такой тихоня был, такой пай, в пять часов всегда дома, не пил, не курил, радиолюбитель, тю-тю-тю, точка-тире. Паял да клеил. Да из нашего же дома, из третьего подъезда, студенточку одну, с собачкой гуляла, и склеил. Ну! А я бы так дурой и жила. «Аллочка, отдохни, Аллочка, поспи!» – пока люди добрые глаза не открыли, к самой двери не подвели…
Зоя хочет встать.
Это, конечно, к делу не относится, хотя как посмотреть! Я им напаяла! Я ему отстукала точку-тире! В ногах ползал, а эта гнида сменялась из нашего дома в Чертаново!..
Зоя встает.
Ладно, отвлеклись опять… Да вы не переживайте. Проверим, и все.
Зоя. Что проверим? Неужели вам моих слов мало? Вы же женщина… Неужели я бы сама?.. (Не может говорить.)
Филаретова. Да вы сядьте, сядьте. Может, воды? Вот тоже! Я ж намекаю: вашей тут компетентности мало, так обведут – ахнешь! Проверять надо. Эти дела-делишки самые тонкие. Тут только ловить. Только…
Зоя. Ужас какой-то!
Филаретова. Ужас, ужас!..
Зоя (вдруг). Вы – ужас! Как вас только здесь держат!
Филаретова не ожидала.
И вы не смейте! Понятно?.. Лезть!..
Филаретова. Что-что? Ну, эти оскорбления мы слыхали!..
Зоя. Не сметь! Никогда!
Филаретова. И пугать нас тоже не надо! Пуганые!.. А только есть такие, что сами-то знают, а признаться совесть не велит! Стыд не велит! Знают, а знать не хотят!
Зоя. Просто гадюка!
Филаретова. От такой слышу! Эх, а еще культурная женщина! Экономист! (Вслед выходящей Зое.) Тем более теперь! Придется проверить, Мякишева! Больно мы волнуемся!.. (Одна, закуривает, ломая спички.) Видал! Иди, иди!.. Гадюка!.. Ты вспомнишь гадюку!.. Ну? Это люди? (Со слезами.) Им добра хочешь, а они! (Швыряет коробок, выходит.)
Старуха с клюкой (встает). Глаза больше на ето на все не глядят. Надо помирать. (Уходит.)
Две другие идут за ней.
4. Зоя
Родительский день. Лес, лето, может быть, пикник или, скорее, конец пикника. Мякишев с Аней, Горелов с Зоей; Сима собирает ягоды, Оля и Сережа гоняются друг за другом.
Мякишев. Ну? Что ты все время как в воду опущенная?.. Молодая, красивая…
Аня. Я красивая?..
Мякишев. Стала бы в одно прекрасное утро голышом перед зеркалом и сказала себе…
Аня. Вставала, не помогает.
Мякишев. Эх, ты! Куришь как сапожник, сутулишься…
Аня. Чему ты-то радуешься?
Мякишев. А радуюсь, да и все! Обрати внимание, кого ни спросишь: как жизнь? – все начинают канючить: то, се, так себе. А черти тут как тут и – слушают!
Аня. Кто?
Мякишев. Черти, черти! Обыкновенные. С рожками, с хвостиками… услышат, что ты ноешь, и сразу: ага, ослаб! можно брать!.. Ребяты! Этому добавить!
Аня. Тебе напекло, что ли? (Трогает его лоб.)
Мякишев (задержав ее руку, продолжает). А вот я отвечаю: жизнь? Прекрасно! Все отлично! И черти сразу в отпад! Ме, бе, ножки дрожат. Бодрый, мол, живой, паразит, возни с ним не оберешься… Что ты смеешься, дурочка? Я тебе точно говорю. Ты попробуй…
Аня. Интересно.
Мякишев. Что?
Аня. Ты смеешься, а глаз у тебя гру-у-устный!
Мякишев. Неужели заметно?
Смеются.
Сима. Бобик, на еще ягодку… Ну, чего ты? Скучный какой… Устал? Ты не уставай. (Кормит.) На, Бобик, на, сладкий мой… А хочешь, полежи? (Шепчет.) Хочешь к Симе на ручки?
Борис (озирается). Сим!
Сима. Ну а чего ты? Ты из-за ребеночка своего расстраиваешься? Пройдет. Они, маленькие, всегда болеют. Приедем – проведаешь… Устал ты. Хочешь, вмиг скроемся? Убаюкаю, моего сладкого, утешу, моего неутешного. Я ведь вся – для тебя.
Уходят. Горелов танцует с Зоей под транзистор.
Горелов. Надо вам кончать эту историю. Я всегда говорил: это добро добром не кончится. Нашли себе забаву. Игра в Олю… Молчишь?
Зоя. Она нам стала как своя. Я вообще терпеть не могла, когда чужие люди в доме, но с Ольгой…
Горелов. Кончать, я тебе говорю. Пока не поздно… О, благодарю за прекрасный танец!..
Зоя (делает книксен). Правда, тут недавно встала ночью. Смотрю, как она спит. Дышит не так, пахнет не как мой ребенок… И взрослая же совсем. (Как бы одергивая себя.) Нет! Она ведь не виновата…
Горелов. Но и ты не виновата. Никто не виноват, что он пахнет так или иначе, красив он или урод… Никто не виноват в своем рождении – мысль! Но и никто не виноват, что один запах для него родной, а другой… а от другого – аллергия! Тоже мысль!
Зоя. Не в этом дело. Скажи, а у нас подают в суд за клевету?
Горелов. Что? Мне бы ваши заботы!
Зоя (вдруг кричит, раздраженно). Оля! Сережа! Сколько можно! В ушах звенит!.. Извини, Витя.
Горелов. Вас понял. (Подходит к Мякишеву.)
А Аня – к Зое. Дети валятся на землю и лежат, отдыхая.
Зоя. Ни о чем не могу думать: будто пиявки к голове присосались…
Аня. Эта баба свое дело сделала: она тебя отравила. Если б я была писательницей…
Зоя. А ты знаешь, что она у Симы брошку украла? Да-да! Вроде взяла поносить, а отдать забыла… Ты не забывай, в какой обстановке она выросла. Мать пьяница, в бане работает, отец неизвестно кто, отчим тоже… А как она врет? Да и бросалась ли она под поезд?
Аня. Зоя, ты что?
Зоя. Не знаю. Встает с петухами, храпит, слюнявит палец, когда читает, – не выношу. Утащила брошку. Как сорока – хвать все, что блестит. Есть не умеет, за столом сидеть не умеет… Упрямство! Все делает по-своему. В деревне все хорошо, правильно, а в городе нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14