Палладой смелой иль самой Иоанной
Она бок о бок с д'Аронделем шла,
Шепча ему чуть слышно: «Мой желанный»
Но демон, что на всех влюбленных зол,
Немедленно на их дорого свел
Ла Гира молодого, и Потона,
И бессердечного, как сталь, Ришмона.
Невозмутимый д'Аронделя вид
Потона дразнит. Он к нему летит,
И вот, с ужасным брошено размахом,
Копье, пронзая бок, выходит пахом.
Кровь льет рекой. Проклятье, слабый сгон,
Последний вздох – и умирает он.
Ни вопля, ни мольбы в тот миг ужасный
Не сорвалось с уст Розамор прекрасной.
Над дорогим возлюбленным своим
В слезах отчаянья она не билась,
Коса ее покровом золотым
Над трупом храбреца не распустилась.
Она вскричала: «Месть!» – и вот, пока
Потон стоял, склонившись перед нею
И поднимал копье, ее рука,
Та, что седую голову злодею
Снесла в кровати, в яростной тоске
Потона хвать с размаху по руке,
Такой могучей и такой виновной.
Она глядит с усмешкой хладнокровной,
Как пальцы вздрагивают на песке,
Как нервы, что под кожею таятся,
В последней судороге шевелятся.
С тех пор писать уже не мог Потон.
Но тут Ла Гир услышал друга стон,
И роковой удар наносит он
Прекрасной Розамор. Она упала,
Открылась грудь, два нежные цветка,
Высокий лоб блеснул из-под забрала,
Рассыпались ее кудрей шелка,
И взор, синеющий ясней сапфира,
Свидетельствует ясно, что она
Была для наслажденья создана.
Тяжелый вздох слетает с уст Ла Гира,
Он слезы льет и жалобно твердит:
«О, небо, я убийца, срам и стыд!
Теперь не рыцарь я – разбойник прямо!
Увы, навеки чести я лишен!
Подумать только – мной убита дама».
Но, как Есегда, насмешливый Ригамон
И грубый, как всегда, сказал: «Мне странно
Глядеть на твой сентиментальный пыл;
Ведь англичанка та, что ты убил,
И вряд ли девственница, как Иоанна».
Пока он эту грубость говорил,
Он чувствует, что ранен. Обозленный,
Дрожа от гнева, он летит вперед;
Британскими войсками окруженный,
Он и направо и налево бьет.
Ла Гир и он, рубя с ожесточеньем,
Как бы уносятся вперед теченьем;
Сраженных горы каждый миг растут,
Британцы делают из них редут;
К нему бросаются герои наши.
В кровавой и ужасной этой каше
Король сказал: «Мой милый Дюнуа,
Скажите мне, скажите, где она?»
«Кто?» – Дюнуа спросил. «Она ушла, –
Твердил король, – увы, что с нею стало?»
«С кем?» – «Нет ее! У замкового вала,
Когда мы с вами встретились… Бог мой…
Ее сегодня не было со мной…»
«Ее найдем мы», – молвила Иоанна.
«О боже, сохрани, – король просил, –
Агнесу верной мне!» – и наносил
Удары англичанам неустанно.
Но вскоре ночь, своею пеленой
Таинственно окутав шар земной,
Остановила гордую забаву
Монарха, пожинающего славу.
Воинственную прекратив игру,
Король узнал, что нынче поутру
Видали несколько особ прекрасных,
Что выделялась между них одна
Улыбкой, белизною рук атласных,
Божественной осанкою. Она
Легко скакала на седле богатом,
Ведя беседу с толстяком аббатом.
Оруженосцы с копьями в руках,
Сеньоры на арабских скакунах,
Которые то прядали, то ржали,
Прекрасных амазонок окружали.
Отряд великолепный проскакал
К дворцу, которого никто не знал,
Который оставался неизвестным
До той поры всем жителям окрестным,
Но роскошью причудливой блистал.
«Кто верен мне, тот следует за мною, –
При этой вести Карл сказал Бонио. –
На поиски поедем мы с зарею.
Пусть мне грозит опасность, все равно.
Я иль умру, иль отыщу Агнесу».
Он спал недолго. И едва в завесу
Небесных туч просунул Фосфор нос,
Предшественник Авроры нежных роз,
Едва еще на небе запрягали
Коней для Солнца, как заведено, –
Король, Иоанна, Дюнуа, Бонно,
Вскочив в седло, немедля поскакали
Отыскивать таинственный дворец.
Карл молвил: «Только б мы ее сыскали!
А англичане подождут, ей-ей:
Всего важней соединиться с ней».

Конец песни шестнадцатой

ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ

СОДЕРЖАНИЕ
Карл VII, Агнеса, Иоанна, Дюнуа, Ла Тримуйль и другие сошли с ума; и как заклинания преподобного отца Бонифация, королевского духовника, вернули им разум

Как много колдунов на этом свете!
Я о колдуньях уж не говорю.
Хоть юности я миновал зарю,
Желаний цепи, увлечений сети,
Но иногда к обману, точно дети,
Склоняются и зрелые умы,
Особенно, когда наш совратитель –
В одеждах пышных мощный повелитель.
Он, вознеся, свергает в бездну тьмы,
Где горечь пьем и смерть находим мы.
Остерегайтесь сталкиваться с силой,
Какой владеют эти ведуны.
Читатель-друг! Коль чары вам нужны,
Пусть это будут чары вашей милой.
Гермафродит соорудил дворец,
Чтоб, задержав Агнесу в этом месте,
Подвергнуть страшной, небывалой мести
Дам, рыцарей, ослов, святых, всех вместе,
За то, что опозорился вконец
Благодаря их святости и чести.
Кто в замок очарованный вступал,
Своих друзей, тотчас позабывал,
Ум, память, чувства, все, чем жизнь прекрасна.
Вода, которой поят мертвецов
У гибельных летейских берегов,
В сравненье с этим – менее опасна.
Под портиком величественным здесь,
Различных стилей представлявшим смесь,
Разгуливал жеманно призрак пышный,
С горящим взором, поступью неслышной,
Стремительный, порывистый, живой,
Украшенный блестящей мишурой.
Он весь непостоянство, весь движенье
И называется – Воображенье.
Не та богиня чудной красоты,
Которая с волшебной высоты
Рим и Элладу озаряла светом,
Свои алмазы и свои цветы
Дарившая торжественным поэтам, –
Гомеру, вдохновенному слепцу,
Вергилию, поэту-мудрецу,
Овидию, изгнаннику-певцу, –
Но божество, чей здравый смысл хромает
И чей девиз: как можно больше ври;
К нему немало авторов взывает,
Оно напутствует и вдохновляет
Сорлена, Лемуана, Скюдери
И чепуху струит из полной чаши
На оперы и на романы наши;
Театр, и суд, и университет –
Вымаливают у него совет.
Воображенье на руках качало
Уродца-болтуна Галиматью;
«Глубокий», «серафический», бывало,
Он богословов поучал семью,
Толкуя томы непонятных бредней;
Нам всем известен труд его последний –
«История Марии Алакок».
Жужжащим роем вкруг Воображенья
Вились Обман, Двусмысленность,
Намек, Навет, и Кривотолк, и Заблужденье,
Нелепая Игра дурацких слов,
И Вымысел, и Толкованье снов.
Так вкруг совы под нежилою крышей
Летучие бесшумно вьются мыши.
Как бы там ни было, ужасный дом
Был сделан так, что, очутившись в нем,
Теряет разум человек, покуда
Судьба не выведет его оттуда.
Агнеса в глубь таинственных палат
Едва вошла на радость адским силам,
Как тотчас показался ей аббат
Не Бонифацием, а Карлом милым,
Любимым ею страстно, всей душой.
Она твердит: «Мой милый, мой герой,
Я счастлива, что вы опять со мной!
Не ранены ли вы? Где ваша свита?
Что армия британская – разбита?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45