Но сначала они излечили меня от этих видений с помощью таблеток и других своих приемов. Как получилось, что другая реальность вернулась? Все ощущения слились, воспринимались как единое целое…
Однако потом я опустила взгляд на пол и увидела песню Минервы.
Она обвивалась вокруг ее ног, прокладывая свой путь между кабелями и шнурами, то погружаясь в пол, то выступая из него типа петли Лохнесского чудовища в воде. Это был червь, слепой и рогатый, пульсирующие сегменты тела проталкивали его сквозь землю, голодная утроба ненасытно распахнута, усеянная рядами кинжально-острых зубов.
И внезапно до меня дошло, что проклятие Минервы вовсе не героин или крэк, а тварь на тысячу лет старше этих наркотиков.
Я тяжело задышала, и она повернула ко мне голову и поняла, что я вижу это. Одним движением она выронила блокнот и сорвала с себя очки. Ее песня перешла в долгое яростное шипение. Архитектура музыки разрушилась, барабанные палочки вырвались из моих рук.
Остальные вынуждены были остановиться. Перл встревоженно смотрела на свою подругу. Мос тоже смотрел на Минерву, и выражение его лица читалось безошибочно: парень истекал желанием.
— Почему вы остановились, господи? — закричал крупный «собачий» парень. — Это же было паранормально!
Я удивленно уставилась на свои пустые руки. Никакой дрожи, как обычно после хорошей игры. Никакой потребности притопывать ногами или прикасаться ко лбу. В воздухе не было ничего, кроме шипения усилителей — и ряби, едва заметной уголками глаз.
Однако я по-прежнему подошвами ног чувствовала зверя, которого мы играли. Что-то грохотало в земле, на глубине больше шести этажей. Что-то, откликающееся на песню Минервы.
— Ты тоже чувствуешь его запах? — шепотом спросила она меня.
— Нет… не запах. Но иногда я вижу то, что не должна видеть. — Я сглотнула, сквозь джинсы стиснула бутылочку с таблетками и рефлекторно выдала объяснение, которое нас заставили затвердить в школе, на случай если у полиции возникнут сомнения, не употребляем ли мы наркотики. — У меня неврологические проблемы, которые могут стать причиной болезненных пристрастий, потери контроля над моторикой или галлюцинаций.
Минерва вскинула бровь и обнажила в улыбке слишком много остроконечных зубов.
— Судороги… Аутизм…
Я кивнула. Все это относилось ко мне, более или менее. Но, черт побери, она-то кто?
12
«The Temptations»
MOC
Ее полностью открытое лицо сияло так ярко, что я буквально таял.
До этого момента на ней были очки от солнца — чистое позерство, так мне казалось. Но теперь я понимал, что она должна носить их — чтобы защищать не себя, а нас, чтобы мы не видели ее глаз.
Хотя красавицей ее не назовешь, это было что-то в тысячу раз более жуткое, что-то, терзавшее меня просто невероятно. Я уже слышал это в музыке, почувствовал в том, как она вывернула нас, заставив следовать за собой, — вся группа была поглощена, подавлена ее магнетизмом или как тут лучше выразиться. «Харизма» — слишком мелкое слово для обозначения этого. Что-то доминирующее, что-то бездонное.
Внезапно это стала ее группа, не моя и не Перл. И, точно так же внезапно, я ничего не имел против.
Минерва снова надела очки от солнца.
Я подобрал с пола ее блокнот. То, что покрывало открытые страницы, письменным текстом не являлось; скорее это походило на ленту детектора лжи или одного из тех механизмов, которые регистрируют землетрясения. Неровные черные строчки выстраивались в непостижимые столбцы, забрызганные каплями воды. Некоторые пятна были ржаво-коричневые, словно запекшаяся кровь.
Я протянул ей блокнот, но Минерва все еще смотрела на Алану Рей — свирепо смотрела, ее взгляд казался угрожающим даже сквозь темные очки. Я подумал, нужно как-то успокоить ее, поскольку это я привел сюда Алану Рей, а Минерва рассердилась на нее из-за… чего-то.
Из-за того, что Алана Рей выронила барабанные палочки? Но Минерва разозлилась еще до того, как распался большой рифф. Я открыл рот, но не смог выдавить ни слова, вспомнив неприкрытые очками глаза Минервы.
— Мин? — окликнула ее Перл.
Я закрыл рот. Пусть Перл улаживает это дело.
— Ты в порядке, Мин?
— Конечно. — Минерва взяла у меня блокнот и прижала его к груди. — Извини. Я не собиралась шипеть. Просто я вся была, типа… в песне.
— Я тоже извиняюсь, — негромко сказала Алана Рей. — Мое состояние иногда создает сложности во время исполнения.
Я сглотнул, пытаясь вспомнить, в чем там Алана Рей признавалась о себе… у нее что-то не в порядке с головой? Внезапно она заговорила немного странно, с микроскопическими паузами между словами. Когда она глядела на Минерву, небольшие судороги пробегали по ее телу, как будто прежде нервная система сжалась в клубок, а теперь распутывалась. Я снова открыл рот, чтобы сказать что-нибудь…
— Эй, никаких проблем, — опередил меня Захлер. — Ты фотлично играла. Мы все были по-настоящему паранормальны! — Он посмотрел на Перл. — Правда?
— Да, — ответила та и бросила на меня вопросительный взгляд.
И я выдержал ее взгляд — чего не делал вот уже две недели.
Все внезапно стало понятным — наша музыка, эта группа. Странная, «электрическая» подруга Перл соединила нас и подтянула до чего-то столь же ослепительного, как она сама.
— Это было замечательно, — сказал я, кивнув на Перл. — Отлично сделано.
Ее лицо просияло.
— Ну, тогда хорошо. — Она посмотрела на Алану Рей. — Тебе нужно сделать перерыв?
Алана Рей мигнула одним глазом, потом вторым и затрясла головой так сильно, словно у нее вода в ушах.
— Нет. Я лучше продолжила бы играть. Думаю, мои… сложности позади. Но, может, другую песню? Иногда те же стимулы провоцируют ту же реакцию.
— Ну конечно. — Перл пожала плечами. — Как насчет пьесы номер два?
Мы с Захлером просто кивнули, а Минерва улыбнулась и поднесла микрофон ко рту. Низкий, мягкий смех, сопровождаемый искусственным эхом, раскатился по комнате.
— Никаких проблем, Алана Рей, — прошептала она, открывая свой блокнот. — У меня миллион разных стимулов.
Остальная часть репетиции прошла без приключений.
Мы играли пьесу номер два, бесконечные вариации вокруг петляющего сэмпла старой виниловой записи Перл, потом нашу третью песню, пока даже не имеющую рабочего названия. Алана Рей больше ни разу не споткнулась, просто аккомпанировала нам с внутренним пониманием. С каждой новой частью она сначала какое-то время следовала за нами, а потом медленно начинала скреплять нас, добавляя структуру и форму, глядя на невидимое, парящее в воздухе полотно музыки, и каким-то образом понимая, что нам от нее нужно.
Я не уловил ни единого слова в песне Минервы, но каждый раз, открывая рот, она впрыскивала нам свое великолепие. Голос у нее звучал сверхъестественно громко, как будто блокноты были полны заклинаний, заставляющих землю под ногами грохотать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Однако потом я опустила взгляд на пол и увидела песню Минервы.
Она обвивалась вокруг ее ног, прокладывая свой путь между кабелями и шнурами, то погружаясь в пол, то выступая из него типа петли Лохнесского чудовища в воде. Это был червь, слепой и рогатый, пульсирующие сегменты тела проталкивали его сквозь землю, голодная утроба ненасытно распахнута, усеянная рядами кинжально-острых зубов.
И внезапно до меня дошло, что проклятие Минервы вовсе не героин или крэк, а тварь на тысячу лет старше этих наркотиков.
Я тяжело задышала, и она повернула ко мне голову и поняла, что я вижу это. Одним движением она выронила блокнот и сорвала с себя очки. Ее песня перешла в долгое яростное шипение. Архитектура музыки разрушилась, барабанные палочки вырвались из моих рук.
Остальные вынуждены были остановиться. Перл встревоженно смотрела на свою подругу. Мос тоже смотрел на Минерву, и выражение его лица читалось безошибочно: парень истекал желанием.
— Почему вы остановились, господи? — закричал крупный «собачий» парень. — Это же было паранормально!
Я удивленно уставилась на свои пустые руки. Никакой дрожи, как обычно после хорошей игры. Никакой потребности притопывать ногами или прикасаться ко лбу. В воздухе не было ничего, кроме шипения усилителей — и ряби, едва заметной уголками глаз.
Однако я по-прежнему подошвами ног чувствовала зверя, которого мы играли. Что-то грохотало в земле, на глубине больше шести этажей. Что-то, откликающееся на песню Минервы.
— Ты тоже чувствуешь его запах? — шепотом спросила она меня.
— Нет… не запах. Но иногда я вижу то, что не должна видеть. — Я сглотнула, сквозь джинсы стиснула бутылочку с таблетками и рефлекторно выдала объяснение, которое нас заставили затвердить в школе, на случай если у полиции возникнут сомнения, не употребляем ли мы наркотики. — У меня неврологические проблемы, которые могут стать причиной болезненных пристрастий, потери контроля над моторикой или галлюцинаций.
Минерва вскинула бровь и обнажила в улыбке слишком много остроконечных зубов.
— Судороги… Аутизм…
Я кивнула. Все это относилось ко мне, более или менее. Но, черт побери, она-то кто?
12
«The Temptations»
MOC
Ее полностью открытое лицо сияло так ярко, что я буквально таял.
До этого момента на ней были очки от солнца — чистое позерство, так мне казалось. Но теперь я понимал, что она должна носить их — чтобы защищать не себя, а нас, чтобы мы не видели ее глаз.
Хотя красавицей ее не назовешь, это было что-то в тысячу раз более жуткое, что-то, терзавшее меня просто невероятно. Я уже слышал это в музыке, почувствовал в том, как она вывернула нас, заставив следовать за собой, — вся группа была поглощена, подавлена ее магнетизмом или как тут лучше выразиться. «Харизма» — слишком мелкое слово для обозначения этого. Что-то доминирующее, что-то бездонное.
Внезапно это стала ее группа, не моя и не Перл. И, точно так же внезапно, я ничего не имел против.
Минерва снова надела очки от солнца.
Я подобрал с пола ее блокнот. То, что покрывало открытые страницы, письменным текстом не являлось; скорее это походило на ленту детектора лжи или одного из тех механизмов, которые регистрируют землетрясения. Неровные черные строчки выстраивались в непостижимые столбцы, забрызганные каплями воды. Некоторые пятна были ржаво-коричневые, словно запекшаяся кровь.
Я протянул ей блокнот, но Минерва все еще смотрела на Алану Рей — свирепо смотрела, ее взгляд казался угрожающим даже сквозь темные очки. Я подумал, нужно как-то успокоить ее, поскольку это я привел сюда Алану Рей, а Минерва рассердилась на нее из-за… чего-то.
Из-за того, что Алана Рей выронила барабанные палочки? Но Минерва разозлилась еще до того, как распался большой рифф. Я открыл рот, но не смог выдавить ни слова, вспомнив неприкрытые очками глаза Минервы.
— Мин? — окликнула ее Перл.
Я закрыл рот. Пусть Перл улаживает это дело.
— Ты в порядке, Мин?
— Конечно. — Минерва взяла у меня блокнот и прижала его к груди. — Извини. Я не собиралась шипеть. Просто я вся была, типа… в песне.
— Я тоже извиняюсь, — негромко сказала Алана Рей. — Мое состояние иногда создает сложности во время исполнения.
Я сглотнул, пытаясь вспомнить, в чем там Алана Рей признавалась о себе… у нее что-то не в порядке с головой? Внезапно она заговорила немного странно, с микроскопическими паузами между словами. Когда она глядела на Минерву, небольшие судороги пробегали по ее телу, как будто прежде нервная система сжалась в клубок, а теперь распутывалась. Я снова открыл рот, чтобы сказать что-нибудь…
— Эй, никаких проблем, — опередил меня Захлер. — Ты фотлично играла. Мы все были по-настоящему паранормальны! — Он посмотрел на Перл. — Правда?
— Да, — ответила та и бросила на меня вопросительный взгляд.
И я выдержал ее взгляд — чего не делал вот уже две недели.
Все внезапно стало понятным — наша музыка, эта группа. Странная, «электрическая» подруга Перл соединила нас и подтянула до чего-то столь же ослепительного, как она сама.
— Это было замечательно, — сказал я, кивнув на Перл. — Отлично сделано.
Ее лицо просияло.
— Ну, тогда хорошо. — Она посмотрела на Алану Рей. — Тебе нужно сделать перерыв?
Алана Рей мигнула одним глазом, потом вторым и затрясла головой так сильно, словно у нее вода в ушах.
— Нет. Я лучше продолжила бы играть. Думаю, мои… сложности позади. Но, может, другую песню? Иногда те же стимулы провоцируют ту же реакцию.
— Ну конечно. — Перл пожала плечами. — Как насчет пьесы номер два?
Мы с Захлером просто кивнули, а Минерва улыбнулась и поднесла микрофон ко рту. Низкий, мягкий смех, сопровождаемый искусственным эхом, раскатился по комнате.
— Никаких проблем, Алана Рей, — прошептала она, открывая свой блокнот. — У меня миллион разных стимулов.
Остальная часть репетиции прошла без приключений.
Мы играли пьесу номер два, бесконечные вариации вокруг петляющего сэмпла старой виниловой записи Перл, потом нашу третью песню, пока даже не имеющую рабочего названия. Алана Рей больше ни разу не споткнулась, просто аккомпанировала нам с внутренним пониманием. С каждой новой частью она сначала какое-то время следовала за нами, а потом медленно начинала скреплять нас, добавляя структуру и форму, глядя на невидимое, парящее в воздухе полотно музыки, и каким-то образом понимая, что нам от нее нужно.
Я не уловил ни единого слова в песне Минервы, но каждый раз, открывая рот, она впрыскивала нам свое великолепие. Голос у нее звучал сверхъестественно громко, как будто блокноты были полны заклинаний, заставляющих землю под ногами грохотать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59