Когда ангелы все подготовили, мы собрались на сцене, дожидаясь захода солнца. Черви никогда не выходят на поверхность при солнечном свете, во всяком случае, на такое время, чтобы иметь возможность убить их.
Парк начал оживать. Среди вывороченного бетона скользили коты, в траве сновали всякие мелкие создания. Ласи велела Перл, Захлеру и мне сесть на одну из машин Ночного Дозора — чтобы нас не покусали инфицированные крысы. Это казалось разумным. Группы, в которых слишком много насекомых, — наподобие «Токсоплазмы» — могли играть лишь быструю, дерганую музыку.
И мне не хотелось становиться инферном. Не хотелось ненавидеть свои барабаны, своих друзей, собственное отражение. Ласи говорила, что инферны, которые были набожными христианами, боятся даже вида креста. Выходит, я тогда стану приходить в ужас от своих таблеток? От ведер для краски? От вида музыки?
Цвет неба менялся от бледно-розового к черному, и я заметила неподалеку движущиеся человеческие фигуры — это инфицированные вышли на охоту, разыскивая незараженных. Пока они сторонились ярко освещенного амфитеатра, но невольно возникал вопрос, смогут ли несколько прожекторов и дюжина ангелов предоставить нам реальную защиту в городе, полном каннибалов.
Я барабанила по бедрам и напоминала себе, что черви — вот настоящий враг: непостижимые, бесчеловечные. Они пришли из такого темного, мрачного места, существование которого мы даже представить себе не могли.
Однако инферны по-прежнему оставались людьми.
Мос и Минерва — мои друзья и в достаточной степени человечны, чтобы любить друг друга. Сначала инфекция заставила Моса истекать потом, чувствовать себя больным и одновременно неистовым, но я видела, что и обычная любовь способна точно так же повлиять на человека. Он уже снова играл на своей гитаре; может, вскоре он станет вроде ангелов, сильным и уверенным.
Я вспомнила, как Астор Михаэле светился от счастья, рассказывая о группах, с которыми подписал договор. Он думал, что инферны выше людей, что они как боги, как рок-звезды. Он даже считал, что они играют совсем другую, новую музыку.
Конечно, если Перл права, новый звук на самом деле совсем не новый. Несмотря на все наши клавиатуры, и усилители, и эхорезонаторы, песни, нервно мерцающие в моей голове, подобны самой борьбе: они очень, очень стары.
Никогда прежде я не видела Манхэттен полностью темным. Обычно небо светилось розоватым мерцанием парортутных уличных фонарей, на другой стороне реки посверкивали огни, окна в домах сияли всю ночь. Но сейчас энергетическая система вышла из строя, и кроме наших огней, единственный свет изливали на землю звезды, в странном изобилии высыпавшие на небе. Ласи залезла к нам на грузовик.
— В свете всей этой идеи мне приходит в голову только одна проблема.
— Всего одна? — спросил Захлер.
— Ну, одна серьезная. — Ласи кивнула на темный город. — Эти люди видели, как весь их мир разваливается на части, и выжили лишь потому, что были очень осторожны. С какой стати они покинут свои забаррикадированные квартиры ради чего-то столь несущественного, как бесплатный концерт?
Я окинула взглядом ряды темных окон.
— Астор Михаэле говорил, что, пока мы не придумали себе названия, наши настоящие зрители найдут нас по запаху.
— По запаху? — Она принюхалась к воздуху, — Паразит обостряет наше восприятие, знаете ли. Но мы ведь говорим о незараженных людях!
Я нахмурилась. Конечно, Астор Михаэле — человек, лишенный нравственных устоев, заблудившийся в лабиринте моральных рисков, но он очень хорошо понимал поведение толпы. Даже если прячущиеся в городе люди в ужасе, им по-прежнему требуется хотя бы лучик надежды.
— Не волнуйся. — Я похлопала себя по лбу. — Они придут.
К десяти вечера ветер усилился, неся с Ист-ривер холодный, соленый воздух.
Ангелы исчезли, растворились среди деревьев, притаились наверху осветительных вышек, на куполовидной крыше амфитеатра, охраняя нас — как тогда, в ночном клубе. Готовые в любой момент спуститься.
И, хотелось надеяться, защитить нас, если начнется что-то ужасное.
Перл включила микшерный пульт, и колонны громкоговорителей загудели. Она дала Захлеру низкое ми, он начал настраивать свой бас, и сцена подо мной загрохотала. Мос и Минерва вышли из тени и заняли свои места, вздрагивая от холода.
Мы выждали немного, глядя друг на друга. В конце концов, Перл придумала для нас идеальное название, но сообщить его было некому.
Поэтому мы просто заиграли.
На этот раз Захлер не замер, как истукан. Он начал большой рифф, басовые ноты загрохотали по парку, лениво отскакивая от стен недостроенных зданий вдоль края Манхэттена. Вспыхнули остальные лампы, ярко-белые вместо цветных гелиевых, к которым мы привыкли, такие резкие, как в кино. Их свет ослеплял нас, лишая возможности разглядеть хоть что-то в окружающей тьме. Мы чувствовали себя совершенно беззащитными и надеялись только на ангелов.
На этот раз застыл Мое; по его телу пробежало долгое содрогание, как будто он сражался с проклятием собственной музыки. Но, в конце концов, его пальцы заплясали по струнам; годы упражнений перевесили воздействие паразита внутри его.
Я начала барабанить, мышцы задвигались в соответствии с привычным узором, но порхание рук не успокаивало меня. И дело было не в пустой тьме передо мной и не в тысячах смертельно опасных, инфицированных маньяков вокруг. Дело было даже не в огромных, пожирающих людей созданиях, которых мы пытались вызвать.
Меня пугала мысль снова оказаться втянутой в механизм нашей музыки. Я помнила, как играла, не в силах остановиться, когда червь метался в толпе, расправляясь с людьми, которые, как загипнотизированные, смотрели на нас. Моральный риск все еще прятался по краю моих видений, наблюдая за мной и выжидая.
Если мир в ближайшее время не исцелится, эти видения могут стать слишком реальны. У меня кончаются таблетки, последняя полупустая бутылочка перекатывается в кармане, с каждым днем становясь все легче. Рискуя своей жизнью здесь, на холодном краю Манхэттена, я не была героиней. Я просто была логична.
Я отношусь к числу тех, кому, чтобы выжить, требуется цивилизация. Минерва запела, ее голос шарил во тьме, разносясь по пустому, заросшему деревьями парку. Призывая.
Воздух начал искриться, и вскоре я увидела музыку: ноты Моса парили в воздухе, пронзительная мелодия Перл, словно тоненький луч прожектора, двигалась между ними, заставляя их мерцать. Песня Минервы прорывалась сквозь все это, устремляясь во тьму, а мы с Захлером играли с яростной решимостью, плотно, как сомкнутые пальцы, словно часовые, боящиеся повернуть головы.
Мы играли всю пьесу, от начала до конца, надеясь, что кто-нибудь нас услышит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59