— И, конечно, приводи свою новую подругу. Не опаздывай.
Мэнди отсоединилась. Я сунул телефон в карман.
Джен прокашлялась.
— Ну что, тебя из-за меня вытурили?
— Кажется, нет.
Я представил, как Мэнди встречает меня в Чайна-тауне, хватает за шею и топит в Гудзоне.
— Я бы даже сказал — определенно нет.
— Что же она сказала?
— Я думаю, мы получили повышение.
— Мы?
— Да, мы. — Я кивнул, поймав себя на том, что улыбаюсь. — И завтра нам предстоит работенка. Займемся?
Глава четвертая
— Ты руки мыл?
Отец задавал мне этот вопрос за завтраком каждый день, с тех пор как я научился говорить. А возможно, еще раньше. Он эпидемиолог, то есть изучает эпидемии, короче, проводит уйму времени, таращась на пугающие графики распространения всякой заразы. Эти графики, которые все выглядят практически одинаково — как след набирающего высоту истребителя, — заставляют его очень беспокоиться из-за микробов.
— Да, я помыл руки.
Каждое утро я демонстративно произношу эти слова тоном робота, но до него мой протест не доходит.
— Рад это слышать.
Мама, наливая мне кофе, украдкой улыбается. Моя матушка — парфюмер, составляет из простых запахов сложные ароматические комбинации. Ее духи продают в магазинах на Пятой авеню, один раз на меня повеяло, кажется, чем-то таким от Хиллари Дефис. Это настораживало.
— Чем сегодня занимаешься, Хантер? — спросила она.
— Собирался отправиться в Чайна-таун.
— О, а разве Чайна-таун сейчас в струе?
Ладно, я не обижаюсь. Конечно, предки считают мою работу фигней. Как и большинство родителей, они вообще не просекают, что это значит — в струю. Просто не верят, что это может быть чем-то серьезным. Им все кажется, будто это такой прикол, как в старых фильмах, когда какой-нибудь малый на танцплощадке скребет свою подмышку, а вся толпа вокруг начинает ему подражать, и это становится безумно модным танцем, распространяющимся со скоростью папашиной эпидемии. Да, именно эпидемии.
Вообще мои предки любят произносить это — «в струю» — нарочито громко и презрительно, видимо полагая, что так я быстрее уясню себе всю его ничтожную сущность. А может, эти звуки для них из иностранного языка, и они, как диковатые туристы, воображают, что если орать погромче, их скорее поймут.
Правда, они подписывают кучу разрешительных бланков, которые я оставляю им каждую неделю. (Поскольку я несовершеннолетний, им приходится давать разрешение на то, чтобы транснациональные компании пользовались моими мозгами.) И, судя по всему, они вроде как не против свободной одежды, современных телефонов и прочей новомодной электроники.
— Не знаю, мам. Думаю, часть Чайна-тауна в струе, а часть нет. Я не собираюсь там ничего высматривать, просто у меня встреча с другом.
— Мы его знаем?
— Ее зовут Джен.
Отец кладет на стол очередной ужасающий график и поднимает бровь. У мамы поднимаются обе.
— Она вовсе не подружка или что-то такое, — сказал я и тут же сообразил, что совершил ужасную ошибку.
— Нет? — промолвил отец, криво улыбаясь. — А почему ты это упомянул?
— Да потому что у тебя было такое выражение лица, — простонал я.
— Какое «такое»?
— Да я только вчера с ней познакомился!
— Вау! — сказала мама. — И она тебе очень нравится, не так ли?
Я пожал плечами и закатил глаза одновременно, что, в общем-то, было не совсем адекватной реакцией. Просто хотелось надеяться, что неожиданное покраснение моей физиономии отец припишет приступу западно-нильской лихорадки или еще какой-нибудь из его любимых хворей.
Предки у меня что надо, и мы с ними по-настоящему близки, но весь кайф ломает засевшая в их головах навязчивая идея, будто бы я скрываю от них огромные пласты своей романтической жизни. На самом деле было бы здорово, будь у меня эти огромные пласты, чтобы их скрывать. Или, на худой конец, пласты средней величины.
Они сидели в терпеливом молчании, ожидая от меня ответа, в то время как я ежился над кофейной чашкой. Увы, единственное, что мне удалось из себя выжать, было…
— Ага, она точно — в струе.
* * *
Джен уже была на месте. На встречу она явилась в умеренно мешковатых, без лейбла, джинсах, в тех же, зашнурованных на манер «восходящего солнца», кроссовках, что и вчера, и в черной футболке. Классический прикид.
Она не сразу меня заметила: стояла, прислонившись к фонарному столбу, руки в карманах и рассматривала улицу. Дом на углу Лиспенард, где нас должна была встретить Мэнди, вклинивался между Чайна-тауном и Тиберика, частью туристической, частью промышленной зоной. Транспортный поток в пятницу утром состоял по большей части из грузовиков поставщиков. Цокольные этажи занимали в основном дизайнерские фирмы и рестораны, обозначенные вывесками на английском и китайском языках. В нескольких местах за ограждением асфальт был вскрыт, являя взорам остатки каменной мостовой и истинный возраст района. Эти улицы были проложены голландцами еще в семнадцатом веке.
Все здания вокруг нас были шестиэтажными. Большинство сооружений на Манхэттене высотой в шесть этажей. Строить ниже невыгодно, а если выше, то надо делать с лифтами, по закону. Шестиэтажные здания — это архитектура черных футболок Нью-Йорка.
Я окликнул Джен по имени, и она, увидев меня, сказала:
— Не могу поверить, что делаю это.
— В смысле?
— Ну, явилась сюда как «спец по струе».
Я рассмеялся.
— А ты просто произнеси эти слова «спец по струе» еще пару раз, и тебе больше не надо будет париться, являешься ты таковой или нет.
Она закатила глаза.
— Ты знаешь, что я имею в виду, Хантер.
— Вообще-то почему мы здесь, я знаю не больше тебя. Мэнди напустила туману.
Джен посмотрела на заграждение, где красовалась реклама какого-то нового бара, нанесенная с помощью распылителя.
— Но она звала нас обоих, верно? Меня тоже?
— О тебе она упомянула особо.
— А я думала, что внесла сумятицу.
— Так ты и внесла, подметив то, чего никто раньше не просекал. Для этого требуется хороший глаз. Мэнди хочет, чтобы мы с тобой кое на что взглянули.
— Типа проверили, насколько это в струе?
Похоже, сегодня это долбаное словечко вознамерились пихать мне в ухо все кому не лень. Я поднял руки, показывая, что сдаюсь.
— Может — да, может — нет. Мне она сказала одно: что ей нужен неординарный взгляд. Больше я и сам ничего не знаю.
— Неординарный взгляд. — Джен передернула плечами, как будто ее черная футболка села при стирке. — А тебе не приходило в голову, что наша работенка какая-то странная?
Я пожал плечами. Скажу по секрету: когда мне задают философские вопросы по поводу моей работы, я всегда так поступаю — пожимаю плечами.
Но Джен на это не купилась, от нее простым пожатием плеч было не отделаться.
— Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, разве нет?
— Послушай, Джен, большинство работ странные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54