– Если эти «соломенные люди» – нечто важное, то вполне возможно, что файла с таким именем и нет. Не каждому захочется чтобы все было столь очевидно. Но слова могут присутствовать и внутри одного из файлов.
Мысль была вполне разумной, и я немного подождал. Скорость доступа у картриджа была хорошая, и весь процесс занял всего несколько минут.
Затем компьютер сообщил: текст не найден.
Бобби выругался.
– Почему, черт возьми, он просто не оставил письмо или еще что-нибудь, где бы говорилось, что он вообще имел в виду?
– Я уже задавал себе этот вопрос миллиард раз, и ответ один – не знаю. Пошли.
Однако он все еще не вставал.
– Послушай, – сказал я. – Я знаю, что ты делаешь это ради меня, и я тебе весьма благодарен. Но за последние сутки я выяснил, что либо мои родители были ненормальными, а у меня когда-то был близнец, либо они были совсем ненормальными и сделали вид, будто он у меня был. Я уже пару дней ничего не ел да еще по глупости выкурил утром сигарету, а теперь хочу выкурить еще сотню и сопротивляюсь из последних сил. Здесь больше мне делать нечего. Я иду в бар.
Он повернул голову ко мне, но взгляд его был устремлен куда-то далеко. Мне уже приходилось видеть подобный взгляд. Это означало, что он даже по-настоящему не слышит того, что я ему говорю, и не услышит, пока ход его мыслей не завершится.
– Увидимся там, – сказал я и вышел.
Глава 11
Помню, в юности я гордился тем фактом, что меня не кусают комары. Если мы отправлялись куда-нибудь на пикник или в поход с классом в неподходящее время года, я обнаруживал, что большинство вскоре покрываются маленькими красными пупырышками, чертовски болезненными, – независимо от того, мазались ли кремами, опрыскивались ли спреями, или закутывались в сетки. Меня же комары не трогали, самое большее я получал один укус, в лодыжку.
Подобный повод для гордости может показаться странным, но когда ты молод, все воспринимается совершенно иначе. Как только ты начинаешь осознавать, что не являешься центром творения, тебе настолько хочется хоть как-то выделиться среди других, что для этого подойдет практически что угодно. Я был мальчиком, которого не кусали насекомые. Обратите внимание, леди и джентльмены, и отнеситесь с уважением: вот идет некусаемый мальчик, антикомариное дитя.
Уже потом, когда мне было за двадцать, я понял, что ошибался. Вполне возможно, меня кусали точно так же, как и всех прочих. Единственная разница заключалась в том, что у меня не было столь сильной аллергической реакции и потому на мне не вскакивали волдыри. Я все равно оставался «особенным» – хотя к тому времени был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что это не такое уж и большое различие, и мне, напротив, хотелось надеяться, что в действительности я не так уж и отличаюсь от других, по крайней мере не в этом смысле. Меня кусали так же, как и остальных, и некусаемый мальчик исчез навсегда.
Сидя в баре и дожидаясь Бобби, я вдруг обнаружил, что не могу избавиться от этих воспоминаний. Моя семья, моя жизнь вдруг стали для меня чем-то таким, чего я не мог понять – словно я вдруг заметил, что всю жизнь видел на заднем плане одно и то же, где бы ни находился, и начал наконец задумываться, не является ли все это одной большой декорацией к некоему фильму.
Собственно говоря, я действительно видел практически одно и то же. После службы в Конторе я так и не выбрался с обочины существования, а после встречи с Бобби осознал это еще более остро. Я занимался понемногу то одним, то другим, в том числе кое-чем незаконным и даже прямо преступным, но по большей части мне даже трудно вспомнить, чем именно. События стерлись в памяти. Я жил в мотелях, ресторанах и аэропортах, читая вывески и объявления, обращенные к людям вообще и никогда не предназначавшиеся лично для меня. Все окружающие казались мне похожими на тех, кого я видел по телевидению, их жизнь была частью некоей истории, моя же, похоже, не имела вообще никакой. По крайней мере та ее часть, которая была связана с моим происхождением, внезапно оказалась безжалостно стерта, оставив лишь неизвестное количество пустых страниц.
За стойкой стоял уже знакомый мне бармен, который сразу же вспомнил прошлый инцидент, сделавший нас союзниками:
– Потом опять пушку достанете?
– Нет, если дадите мне пакетик арахиса.
Бармен принес орешки. Я решил, что он неплохой человек. К счастью, никого из приехавших на свой семинар фирмачей в баре не было, лишь в углу сидели за одним столиком две очень пожилые пары. Они мрачно посмотрели на меня, когда я вошел, но я не стал их ни в чем винить. Когда я доживу до их возраста, я тоже стаду недолюбливать молодых. Собственно, я их уже недолюбливаю, этих тощих придурков с гладкими физиономиями. Меня вовсе не удивляет, что старики столь эксцентричны и сварливы. Половины их друзей уже нет в живых, большую часть времени они отвратительно себя чувствуют, и следующее главное событие в их жизни станет для них последним. Они даже не пытаются успокаивать себя мыслью, что посещение тренажерного зала может прибавить им здоровья, что они могут встретить кого-нибудь симпатичного вечером в пятницу или что их карьера может внезапно круто пойти вверх и в итоге они окажутся супругами кинозвезд. Они уже давно по другую сторону всего этого, в тусклом мире своих болезней и плохого зрения, где пробирает до костей смертельный холод и где не остается ничего иного, кроме как наблюдать, как их дети и внуки совершают все те ошибки, о которых они их предупреждали. Я не виню их в том, что они слегка не от мира сего. Меня просто удивляет, что на улицах еще не собираются толпы стариков, ругающихся на чем свет стоит, буянящих и напивающихся до чертиков. Впрочем, учитывая нынешнюю демографическую ситуацию, возможно, уже недолго осталось ждать до появления банд обезумевших восьмидесятилетних, накачавшихся наркотиками. Хотя, вероятно, даже в этом состоянии они передвигались бы еле-еле, засыпая на ходу.
Вскоре компания в углу, видимо, поняла, что я не собираюсь играть на новомодном музыкальном инструменте или демонстрировать свои сексуальные повадки. Они вернулись к своей беседе, а я к своим мыслям; мы сосуществовали подобно осторожным зверям двух разных видов у водопоя.
Бобби появился почти через два часа. Он быстрым шагом вошел в бар, махнул бармену, требуя принести еще две порции того же, что и у меня, и подошел к моему столику.
– Сильно надрался? – Выражение его лица показалось мне странным.
– По пятибалльной шкале на троечку, – беззаботно ответил я.
– Хорошо. Я кое-что нашел. Вроде как.
Я быстро выпрямился и увидел, что он держит листок бумаги.
– Я попросил у портье разрешения воспользоваться их принтером, – сказал он. – Где, черт побери, выпивка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Мысль была вполне разумной, и я немного подождал. Скорость доступа у картриджа была хорошая, и весь процесс занял всего несколько минут.
Затем компьютер сообщил: текст не найден.
Бобби выругался.
– Почему, черт возьми, он просто не оставил письмо или еще что-нибудь, где бы говорилось, что он вообще имел в виду?
– Я уже задавал себе этот вопрос миллиард раз, и ответ один – не знаю. Пошли.
Однако он все еще не вставал.
– Послушай, – сказал я. – Я знаю, что ты делаешь это ради меня, и я тебе весьма благодарен. Но за последние сутки я выяснил, что либо мои родители были ненормальными, а у меня когда-то был близнец, либо они были совсем ненормальными и сделали вид, будто он у меня был. Я уже пару дней ничего не ел да еще по глупости выкурил утром сигарету, а теперь хочу выкурить еще сотню и сопротивляюсь из последних сил. Здесь больше мне делать нечего. Я иду в бар.
Он повернул голову ко мне, но взгляд его был устремлен куда-то далеко. Мне уже приходилось видеть подобный взгляд. Это означало, что он даже по-настоящему не слышит того, что я ему говорю, и не услышит, пока ход его мыслей не завершится.
– Увидимся там, – сказал я и вышел.
Глава 11
Помню, в юности я гордился тем фактом, что меня не кусают комары. Если мы отправлялись куда-нибудь на пикник или в поход с классом в неподходящее время года, я обнаруживал, что большинство вскоре покрываются маленькими красными пупырышками, чертовски болезненными, – независимо от того, мазались ли кремами, опрыскивались ли спреями, или закутывались в сетки. Меня же комары не трогали, самое большее я получал один укус, в лодыжку.
Подобный повод для гордости может показаться странным, но когда ты молод, все воспринимается совершенно иначе. Как только ты начинаешь осознавать, что не являешься центром творения, тебе настолько хочется хоть как-то выделиться среди других, что для этого подойдет практически что угодно. Я был мальчиком, которого не кусали насекомые. Обратите внимание, леди и джентльмены, и отнеситесь с уважением: вот идет некусаемый мальчик, антикомариное дитя.
Уже потом, когда мне было за двадцать, я понял, что ошибался. Вполне возможно, меня кусали точно так же, как и всех прочих. Единственная разница заключалась в том, что у меня не было столь сильной аллергической реакции и потому на мне не вскакивали волдыри. Я все равно оставался «особенным» – хотя к тому времени был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что это не такое уж и большое различие, и мне, напротив, хотелось надеяться, что в действительности я не так уж и отличаюсь от других, по крайней мере не в этом смысле. Меня кусали так же, как и остальных, и некусаемый мальчик исчез навсегда.
Сидя в баре и дожидаясь Бобби, я вдруг обнаружил, что не могу избавиться от этих воспоминаний. Моя семья, моя жизнь вдруг стали для меня чем-то таким, чего я не мог понять – словно я вдруг заметил, что всю жизнь видел на заднем плане одно и то же, где бы ни находился, и начал наконец задумываться, не является ли все это одной большой декорацией к некоему фильму.
Собственно говоря, я действительно видел практически одно и то же. После службы в Конторе я так и не выбрался с обочины существования, а после встречи с Бобби осознал это еще более остро. Я занимался понемногу то одним, то другим, в том числе кое-чем незаконным и даже прямо преступным, но по большей части мне даже трудно вспомнить, чем именно. События стерлись в памяти. Я жил в мотелях, ресторанах и аэропортах, читая вывески и объявления, обращенные к людям вообще и никогда не предназначавшиеся лично для меня. Все окружающие казались мне похожими на тех, кого я видел по телевидению, их жизнь была частью некоей истории, моя же, похоже, не имела вообще никакой. По крайней мере та ее часть, которая была связана с моим происхождением, внезапно оказалась безжалостно стерта, оставив лишь неизвестное количество пустых страниц.
За стойкой стоял уже знакомый мне бармен, который сразу же вспомнил прошлый инцидент, сделавший нас союзниками:
– Потом опять пушку достанете?
– Нет, если дадите мне пакетик арахиса.
Бармен принес орешки. Я решил, что он неплохой человек. К счастью, никого из приехавших на свой семинар фирмачей в баре не было, лишь в углу сидели за одним столиком две очень пожилые пары. Они мрачно посмотрели на меня, когда я вошел, но я не стал их ни в чем винить. Когда я доживу до их возраста, я тоже стаду недолюбливать молодых. Собственно, я их уже недолюбливаю, этих тощих придурков с гладкими физиономиями. Меня вовсе не удивляет, что старики столь эксцентричны и сварливы. Половины их друзей уже нет в живых, большую часть времени они отвратительно себя чувствуют, и следующее главное событие в их жизни станет для них последним. Они даже не пытаются успокаивать себя мыслью, что посещение тренажерного зала может прибавить им здоровья, что они могут встретить кого-нибудь симпатичного вечером в пятницу или что их карьера может внезапно круто пойти вверх и в итоге они окажутся супругами кинозвезд. Они уже давно по другую сторону всего этого, в тусклом мире своих болезней и плохого зрения, где пробирает до костей смертельный холод и где не остается ничего иного, кроме как наблюдать, как их дети и внуки совершают все те ошибки, о которых они их предупреждали. Я не виню их в том, что они слегка не от мира сего. Меня просто удивляет, что на улицах еще не собираются толпы стариков, ругающихся на чем свет стоит, буянящих и напивающихся до чертиков. Впрочем, учитывая нынешнюю демографическую ситуацию, возможно, уже недолго осталось ждать до появления банд обезумевших восьмидесятилетних, накачавшихся наркотиками. Хотя, вероятно, даже в этом состоянии они передвигались бы еле-еле, засыпая на ходу.
Вскоре компания в углу, видимо, поняла, что я не собираюсь играть на новомодном музыкальном инструменте или демонстрировать свои сексуальные повадки. Они вернулись к своей беседе, а я к своим мыслям; мы сосуществовали подобно осторожным зверям двух разных видов у водопоя.
Бобби появился почти через два часа. Он быстрым шагом вошел в бар, махнул бармену, требуя принести еще две порции того же, что и у меня, и подошел к моему столику.
– Сильно надрался? – Выражение его лица показалось мне странным.
– По пятибалльной шкале на троечку, – беззаботно ответил я.
– Хорошо. Я кое-что нашел. Вроде как.
Я быстро выпрямился и увидел, что он держит листок бумаги.
– Я попросил у портье разрешения воспользоваться их принтером, – сказал он. – Где, черт побери, выпивка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97