Я поставила на плиту кофейник, убрала грязные тарелки, и мы пошли в гостиную смотреть видеокассету.
Место действия было знакомо. Я видела его много раз. Комната для допросов в полицейском департаменте представляла собой маленькое, обшитое панелями, квадратное помещение, не содержащее ничего, кроме голого стола, стоявшего посреди покрытого ковром пола. Рядом с дверью находился выключатель, и только эксперт или посвященный мог бы заметить отсутствие верхнего шурупа. По другую сторону крошечного черного отверстия располагалась видеокомната, оснащенная специальной широкоугольной камерой.
На первый взгляд, Эл Хант совсем не выглядел испуганным. У него был вид вполне приличного человека с редкими светлыми волосами и одутловатым лицом — достаточно привлекательным, если бы не слабый подбородок, из-за которого казалось, что его лицо теряется в шее. Одет он был в темно-красную кожаную куртку и джинсы и, нервно покручивая заостренными пальцами банку пива «7-Up», наблюдал за Марино, сидящим прямо напротив.
— Что особенного было в Берил Медисон? — спросил Марино. — Что заставило вас обратить на нее внимание? У вас на мойке каждый день бывает много машин. Вы помните всех ваших клиентов?
— Гораздо лучше, чем вы можете себе представить, — ответил Хант, — постоянных клиентов особенно. Может быть, я не помню их имена, но помню их лица, потому что большинство людей стоят поблизости, когда обслуживающий персонал моет их автомобили. Большинство клиентов «бдят», если вы понимаете, что я имею в виду.
Они следят за своими автомобилями, стремясь убедиться, что ничего не забыто. Некоторые из них берут тряпку и сами помогают персоналу, особенно если они спешат, — это тип людей, которые не могут стоять спокойно, им нужно что-то делать.
— Берил была из их числа? Она «бдила»?
— Нет, сэр. У нас снаружи есть пара скамеек, и она обычно сидела на одной из них. Иногда она читала газету или книгу. Она не обращала никакого внимания на обслуживающий персонал и не проявляла того, что я называю дружелюбием. Может быть, поэтому я заметил ее.
— Что вы имеете в виду? — спросил Марино.
— Я имею в виду, что она излучала такие сигналы. Я их улавливал.
— Сигналы?
— Люди излучают разнообразные сигналы, — объяснил Хант. — Я настроен на них и улавливаю. Я могу сказать очень многое о человеке по сигналам, которые он или она излучает.
— А я излучаю сигналы, Эл?
— Да, сэр. Все их излучают.
— Какие сигналы я излучаю?
Лицо Ханта было очень серьезным, когда он ответил:
— Бледно-красные.
— Что? — Марино выглядел озадаченным.
— Я улавливаю сигналы в виде цвета. Может быть, вам покажется это странным, но я не уникален. Некоторые из нас могут ощущать цвета, излучаемые другими людьми. Это именно те сигналы, о которых я говорю. Сигналы, которые излучаете вы, я воспринимаю как бледно-красные. Что-то тёплое, но в то же время агрессивное. Как сигнал предупреждения. Он притягивает тебя, но свидетельствует о какой-то опасности...
Марино остановил пленку и язвительно мне улыбнулся.
— Ну, разве этот парень не псих? — спросил он.
— На самом деле мне кажется, что он довольно проницателен, — сказала я. — Ты действительно какой-то теплый, агрессивный и опасный.
— Черт побери, док. У парня просто не все дома. Послушать его, так получится, что все чертово население — ходячая радуга.
— Есть некоторые психологические подтверждения тому, о чем он говорит, — ответила я сухо. — Различные эмоции ассоциируются с цветами. Это является основанием для подбора цветовой гаммы в общественных местах, в комнатах гостиниц, институтах. Голубой, например, ассоциируется с депрессией. В психиатрических клиниках ты найдешь много комнат, оформленных в голубых тонах. Красный — цвет агрессии, гнева, ярости. Черный — болезненный, зловещий и так далее. Насколько я помню, ты рассказывал мне, что у Ханта степень магистра психологии.
Марино раздосадованно вновь запустил пленку.
— ...полагаю, это может быть связано с вашей профессией. Вы детектив, — говорил Хант. — В данный момент вы хотите со мной сотрудничать, но в то же время вы мне не доверяете и можете быть для меня опасным, если мне есть что скрывать. Это предупреждающая часть светло-красного, которую я чувствую. Теплая часть — это то, что исходит от вашей личности. Вы хотите, чтобы люди были расположены к вам. Может быть, вы хотите быть расположенным к ним. Вы ведете себя жестко, но при этом хотите нравиться людям...
— Ну, хорошо, — прервал Марино, — что вы скажете по поводу Берил Медисон? О ее цветах? Вы их улавливали?
— О да. Это как раз то, что сразу поразило меня в ней. Она была особенной, действительно особенной.
— Как это? — Стул Марино громко скрипнул, когда он откинулся на спинку и скрестил руки.
— Очень отчужденная, — ответил Хант. — Я улавливал арктические цвета. Холодный голубой, бледно-желтый, как слабый солнечный свет, и белый, такой холодный, что казался горячим, как сухой лед, как будто она обожгла бы вас, если бы вы прикоснулись. Именно белая часть была особенной. Я улавливаю пастельные тона от многих женщин, эти женственные оттенки соответствуют цветам их одежды — розовые, желтые, бледно-голубые и зеленые. Это пассивные, холодные, хрупкие дамочки. Иногда я вижу женщину, которая излучает темные сильные цвета, например темно-синий, бордовый или красный. Они более сильного типа. Обычно агрессивные, они могут быть адвокатами, врачами или деловыми женщинами и часто носят костюмы тех цветов, которые я только что описал. Они принадлежат к тому типу людей, которые стоят возле своих автомобилей, уперев руки в бока, и «бдят» за всем, что делает обслуживающий персонал. И они, не колеблясь, указывают на полосы на ветровом стекле или на какие-нибудь грязные пятна.
— Вам нравится такой тип женщин? — спросил Марино.
Хант колебался.
— Нет, сэр. Если быть честным.
Марино рассмеялся, наклонился вперед и сказал:
— Эй, что касается меня, то я тоже не люблю этот тип. Мне больше нравятся пастельные куколки.
Я укоризненно взглянула на живого Марино. Он не обратил на меня внимания, в то время как Марино на экране сказал Ханту:
— Расскажи мне еще что-нибудь о Берил, о тех сигналах, что вы принимали.
Задумавшись, Хант наморщил лоб.
— Пастельные оттенки, которые она излучала, не были такими уж необыкновенными, но я не интерпретирую их как слабость. И это не пассивность. Ее оттенки более холодные, арктические, как я уже сказал, а не цветочные. Она как будто указывала миру держаться от нее подальше, дать ей побольше пространства.
— Как если бы она была начисто лишена эмоций?
Хант снова вертел в пальцах банку «7-Up».
— Нет, сэр, я не думаю, что можно так сказать. На самом деле мне не кажется, что я улавливал именно это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88