„Что это за воля, без земли, да еще и барщина будет“.
Прочитав это письмо, Николай Николаевич сказал жене:
– Нам-то с тобой опасаться нечего, поскольку скорняковцы давно освобождены, а в других местах могут возникнуть серьезные волнения… Без земли мужику делать нечего!
… Летом Александр Николаевич Муравьев приехал в Скорняково. Ему давно хотелось повидаться с братом, побеседовать о многом. Политические единомышленники с юных лет, душевно близкие друг другу, они никогда не скучали, оставаясь наедине. Вечером отправились за Дон.
После прошедших недавно сильных грозовых дождей погода прочно установилась безветренная и теплая, в придонских полях вот-вот должна была начаться уборка хлебов, воздух был пропитан запахом отцветающих трав и горьковатой полыни. А закат еще не отпылал, и зеркальная поверхность реки неправдоподобно розовела, а разлитая вокруг удивительная тишина нарушалась лишь далеким воркованием горлинки да стрекотанием кузнечиков.
– Чудесно у тебя, милый брат, – говорил Александр Николаевич, – я, право, нигде не чувствую так красоты природы, как здесь. Ты избрал прелестное место для жительства. Я все более прихожу к выводу, что в живом общении с природой мы делаемся радостней, лучше и чище…
– Возраст на такие мысли настраивает, Саша, – вздохнул Николай Николаевич. – А когда помоложе с тобой были, на ум-то другое шло… Я смотрю сейчас на тебя, и знаешь, что мне вспоминается? Священная артель наша… горячие призывы твои заставить правительство освободить крестьян от крепостного рабства…
– Что ж, не совсем ведь бесплодны были эти призывы и действия Священной артели нашей и тайных обществ… В конце концов, со многими нашими предложениями самодержавие вынуждено считаться.
– Добавь, что оно, по явному бесплодию своему, вынуждено было и пользоваться трудами многих из нас для исполнения важных государственных дел… Разве мое назначение наместником не ясное сему подтверждение!
– Да, ты послужил отечеству славно! – подхватил Александр Николаевич. – Не перестаю восхищаться тобой! И не только военными действиями твоими, но и мужеством гражданским. Изгнать из армии царского фаворита, отпустить из Карса политических эмигрантов, отказаться против совести служить царю – на это не всякий способен.
– Ну, я уверен, что ты сам, будь на моем месте, поступил бы так же!.
– Не знаю, не знаю, хватило ли бы твердости. Ручаться не могу…
– Не скромничай, Саша. Воевал же ты недавно один против всех нижегородских магнатов… Но давай поговорим о другом. Меня, признаюсь, смущают некоторые обстоятельства последнего времени…
– Ты что имеешь в виду?
– Наши чувства любви к отечеству рождались и закалялись в огне кровавой войны, наши поступки этими чувствами определялись… А что двигает поступками людей теперь? Самодержавие воспитывает чиновный и служивый люд в духовном рабстве. Я наблюдал в столицах многих, даже видных деятелей, они не постигают, что унизительная угодливость с пожертвованием убеждений своих несовместима с совестливым исполнением обязанностей…
– Понимаю твое смущение и отчасти мнение твое разделяю, – промолвил Александр Николаевич. – Чувство любви к отечеству в наших общественных кругах притушено, жестокости самодержавного строя как бы погрузили нас в летаргию. Все это так. Но люди разные, брат Николай. Мы знаем лишь людей нашего общественного круга, а как живут и о чем мечтают миллионы простых людей?
– Замечание глубокое и, по-моему, верное, – согласился Николай Николаевич. – Народа своего мы не знаем, это наша беда!
– А кто может предсказать, – продолжил Александр Николаевич, – в каких слоях общества найдется добрая почва для развития брошенных нами семян вольности? Пусть недавняя реформа оказалась куцей и не оправдала надежд крестьянства, а все-таки это какое-то движение вперед… Среди освобожденных от рабства разве не могут появиться великие мужи для свершения великих дел?
Братья остановились на взгорье, откуда хорошо была видна окрестность и во всей красоте открывался Дон. Начинало смеркаться. В небе замигали первые звезды. От реки потянуло свежестью.
Александр Николаевич несколько секунд задумчиво глядел куда-то вдаль, потом повернулся к брату и восторженно сказал:
– Грядущее сокрыто от нас непроницаемой завесой, но я верю, страстно верю, милый брат мой, что отечеству нашему суждено прекрасное будущее… Не может быть иначе в обширной и богатой стране, населенной мужественным народом, любовь которого к Родине испытана в стольких кровавых битвах с чужеземцами! Настанет время, когда существующие порядки заменятся другими, лучшими, и восторжествует справедливость, и люди добрым словом помянут нас за наши труды и страдания…
Николай Николаевич глядел на брата, чувствуя, как в самую душу проникают сокровенные слова его. И, взяв руку Александра, благодарно и ласково пожав ее, произнес:
– Хорошо, душевно ты сказал, любезный брат. Не вечны же, в самом деле, давящие на нас деспотические установления и вековые предрассудки, невежество, темнота и рабские привычки. Придет пора иная… Ты как-то верно заметил, что мы с тобой не доживем до того, а внуки наши, потомки увидят Россию в ореоле мировой славы, свободной, просвещенной и могущественной! Верю, как и ты, что так будет, Саша!..
Авторские дополнения к тексту
Я родился и вырос близ Воронежа, в небольшом уездном городке Задонске, живописно разбросанном на левом берегу Дона. В двухстах шагах от родительского дома возвышалась каменная громада знаменитого монастыря, некогда привлекавшего толпы богомольцев со всей страны. И мне с детских лет знакомы были калитка в монастырской ограде, посыпанная желтым песочком тропинка в монастырском садике, пьянящий запах цветущих белых акаций и лип. А под ними, близ главного собора, монолитный надгробный памятник из серого финляндского гранита с краткой четкой надписью: «Николай Николаевич Муравьев. Начал военное поприще Отечественной войной 1812 года, кончил Восточной 1856 года под Карсом».
Я знал, что здесь похоронен известный генерал, покоритель Карса, который последние годы жизни провел в своем имении Скорняково близ Задонска, я встречался еще с людьми, лично знавшими Муравьева, отзывавшимися о нем как о суровом по виду, но гуманном и справедливом человеке. Однако интерес к жизни этого генерала у меня не возникал. Мало ли было хороших генералов! Огромные исторические события волновали мир: началась империалистическая война, потом произошла Октябрьская революция, освобожденный от самодержавного строя и классового угнетения народ воздвигал величественное здание социалистической державы.
Я уехал из родного города. И прошло много-много лет, пока я не узнал некоторых любопытных подробностей из жизни Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Прочитав это письмо, Николай Николаевич сказал жене:
– Нам-то с тобой опасаться нечего, поскольку скорняковцы давно освобождены, а в других местах могут возникнуть серьезные волнения… Без земли мужику делать нечего!
… Летом Александр Николаевич Муравьев приехал в Скорняково. Ему давно хотелось повидаться с братом, побеседовать о многом. Политические единомышленники с юных лет, душевно близкие друг другу, они никогда не скучали, оставаясь наедине. Вечером отправились за Дон.
После прошедших недавно сильных грозовых дождей погода прочно установилась безветренная и теплая, в придонских полях вот-вот должна была начаться уборка хлебов, воздух был пропитан запахом отцветающих трав и горьковатой полыни. А закат еще не отпылал, и зеркальная поверхность реки неправдоподобно розовела, а разлитая вокруг удивительная тишина нарушалась лишь далеким воркованием горлинки да стрекотанием кузнечиков.
– Чудесно у тебя, милый брат, – говорил Александр Николаевич, – я, право, нигде не чувствую так красоты природы, как здесь. Ты избрал прелестное место для жительства. Я все более прихожу к выводу, что в живом общении с природой мы делаемся радостней, лучше и чище…
– Возраст на такие мысли настраивает, Саша, – вздохнул Николай Николаевич. – А когда помоложе с тобой были, на ум-то другое шло… Я смотрю сейчас на тебя, и знаешь, что мне вспоминается? Священная артель наша… горячие призывы твои заставить правительство освободить крестьян от крепостного рабства…
– Что ж, не совсем ведь бесплодны были эти призывы и действия Священной артели нашей и тайных обществ… В конце концов, со многими нашими предложениями самодержавие вынуждено считаться.
– Добавь, что оно, по явному бесплодию своему, вынуждено было и пользоваться трудами многих из нас для исполнения важных государственных дел… Разве мое назначение наместником не ясное сему подтверждение!
– Да, ты послужил отечеству славно! – подхватил Александр Николаевич. – Не перестаю восхищаться тобой! И не только военными действиями твоими, но и мужеством гражданским. Изгнать из армии царского фаворита, отпустить из Карса политических эмигрантов, отказаться против совести служить царю – на это не всякий способен.
– Ну, я уверен, что ты сам, будь на моем месте, поступил бы так же!.
– Не знаю, не знаю, хватило ли бы твердости. Ручаться не могу…
– Не скромничай, Саша. Воевал же ты недавно один против всех нижегородских магнатов… Но давай поговорим о другом. Меня, признаюсь, смущают некоторые обстоятельства последнего времени…
– Ты что имеешь в виду?
– Наши чувства любви к отечеству рождались и закалялись в огне кровавой войны, наши поступки этими чувствами определялись… А что двигает поступками людей теперь? Самодержавие воспитывает чиновный и служивый люд в духовном рабстве. Я наблюдал в столицах многих, даже видных деятелей, они не постигают, что унизительная угодливость с пожертвованием убеждений своих несовместима с совестливым исполнением обязанностей…
– Понимаю твое смущение и отчасти мнение твое разделяю, – промолвил Александр Николаевич. – Чувство любви к отечеству в наших общественных кругах притушено, жестокости самодержавного строя как бы погрузили нас в летаргию. Все это так. Но люди разные, брат Николай. Мы знаем лишь людей нашего общественного круга, а как живут и о чем мечтают миллионы простых людей?
– Замечание глубокое и, по-моему, верное, – согласился Николай Николаевич. – Народа своего мы не знаем, это наша беда!
– А кто может предсказать, – продолжил Александр Николаевич, – в каких слоях общества найдется добрая почва для развития брошенных нами семян вольности? Пусть недавняя реформа оказалась куцей и не оправдала надежд крестьянства, а все-таки это какое-то движение вперед… Среди освобожденных от рабства разве не могут появиться великие мужи для свершения великих дел?
Братья остановились на взгорье, откуда хорошо была видна окрестность и во всей красоте открывался Дон. Начинало смеркаться. В небе замигали первые звезды. От реки потянуло свежестью.
Александр Николаевич несколько секунд задумчиво глядел куда-то вдаль, потом повернулся к брату и восторженно сказал:
– Грядущее сокрыто от нас непроницаемой завесой, но я верю, страстно верю, милый брат мой, что отечеству нашему суждено прекрасное будущее… Не может быть иначе в обширной и богатой стране, населенной мужественным народом, любовь которого к Родине испытана в стольких кровавых битвах с чужеземцами! Настанет время, когда существующие порядки заменятся другими, лучшими, и восторжествует справедливость, и люди добрым словом помянут нас за наши труды и страдания…
Николай Николаевич глядел на брата, чувствуя, как в самую душу проникают сокровенные слова его. И, взяв руку Александра, благодарно и ласково пожав ее, произнес:
– Хорошо, душевно ты сказал, любезный брат. Не вечны же, в самом деле, давящие на нас деспотические установления и вековые предрассудки, невежество, темнота и рабские привычки. Придет пора иная… Ты как-то верно заметил, что мы с тобой не доживем до того, а внуки наши, потомки увидят Россию в ореоле мировой славы, свободной, просвещенной и могущественной! Верю, как и ты, что так будет, Саша!..
Авторские дополнения к тексту
Я родился и вырос близ Воронежа, в небольшом уездном городке Задонске, живописно разбросанном на левом берегу Дона. В двухстах шагах от родительского дома возвышалась каменная громада знаменитого монастыря, некогда привлекавшего толпы богомольцев со всей страны. И мне с детских лет знакомы были калитка в монастырской ограде, посыпанная желтым песочком тропинка в монастырском садике, пьянящий запах цветущих белых акаций и лип. А под ними, близ главного собора, монолитный надгробный памятник из серого финляндского гранита с краткой четкой надписью: «Николай Николаевич Муравьев. Начал военное поприще Отечественной войной 1812 года, кончил Восточной 1856 года под Карсом».
Я знал, что здесь похоронен известный генерал, покоритель Карса, который последние годы жизни провел в своем имении Скорняково близ Задонска, я встречался еще с людьми, лично знавшими Муравьева, отзывавшимися о нем как о суровом по виду, но гуманном и справедливом человеке. Однако интерес к жизни этого генерала у меня не возникал. Мало ли было хороших генералов! Огромные исторические события волновали мир: началась империалистическая война, потом произошла Октябрьская революция, освобожденный от самодержавного строя и классового угнетения народ воздвигал величественное здание социалистической державы.
Я уехал из родного города. И прошло много-много лет, пока я не узнал некоторых любопытных подробностей из жизни Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129