ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Совершен сплав, небывалый подвиг! В русской истории это запишется.
Но как встретит Путятин, бог весть! Муравьев знал, что Путятин дружок и ставленник Нессельроде. Этот Евфимий Васильевич хитрый, до мозга костей консервативный человек, англоман. Качества опасные. Упрется, пожалуй. К тому же еще и посол… Как взять такого зверя?
Когда открытиями занимается личность вроде Невельского – полбеды. Но если монархист и консерватор, реакционер берется за новое дело и воображает, что служит идее прогресса, бог знает что он может натворить. Тут держи ухо востро.
Муравьев не собирается задерживаться в Хади. Конечно, Путятин не ждет. Муравьев свалится на него как снег на голову и будет действовать быстро, энергично, осторожно, выказывая при этом глубокое уважение и отдавая должное значению экспедиции в Японию. В Хади вообще следует сделать все быстро, постараться условиться обо всем, что нужно, и сразу же возвращаться в Де-Кастри, потом идти в лиман и дальше на устье Амура в Николаевский пост, где предстоит свидание с Невельским. Отправлять новые подкрепления на Камчатку! А потом – в Аян и в Иркутск. Посылать рапорты в Петербург. Это, может быть, самое важное. Не так важно дело, как важно, каково оно на бумаге.
… Паровая шхуна «Восток» великолепно снаряжена всем, что необходимо для плавания: вина, живность, консервы. Все это из запасов, доставленных сплавом.
Команда вооружена до зубов. Небольшие, но вполне современные пушки пристреляны. Римский-Корсаков наломал на Сахалине превосходного угля. Какие богатства! Сегодня утром оставили там десять матросов во главе с мичманом Савичем заготовлять уголь впрок.
– Имея под боком такие угольные ломки, – говорит капитан шхуны, – могу держать пары.
Светлое лицо Воина Андреевича улыбается, и голубые глаза с радостью смотрят на губернатора.
Воин помнит обещание, данное Геннадию Ивановичу.
– Побережье у гавани Хади так же сурово, как здесь, – говорит он. – Но дальше, к югу, природа совершенно меняется, страна производит впечатление цветущей, и земля повсюду плодородна.
Несмотря на все заботы, настроение у Муравьева превосходное. Плавание на паровой шхуне – одно удовольствие. Сознаешь, что в пустынных морях началось движение.
Так думал Муравьев, стоя на юте и глядя в каменные стены и зеленые бугры материка с черными лысинами скал и с обрывами, падающими в плещущееся синее и белопенное море, и в то же время с интересом слушая молодого моряка.
– Геннадий Иванович очень основательно развивает мысль о том, что там должны быть лучшие наши порты.
Постоянное упоминание про Геннадия Ивановича резало ухо Муравьеву. Но иногда в голову закрадывалась мысль – не прав ли Невельской, в самом деле, не на юг ли пора двинуться? Геннадий Иванович упрямо доказывал, что надо занимать оба берега реки и побережье до корейской границы. Да, Камчатка далека. Как мы с ней выпутаемся из беды? Сознавая, что Невельской, быть может, прав, генерал именно от этого испытывал лишь большую досаду.
«Но план войны, предложенный им, никуда не годен. Невельской хочет привлекать неприятеля повсюду, где возможно, и доказывать его бессилие! Он предлагает план войны пассивной, воображает себя чем-то вроде Кутузова. Ну нет! Не врага бессилие мы докажем здесь, а наше. И англичане еще не вошли, как французы в двенадцатом году, а им еще надо дать бой. Бой! Без боя, прячась по лесам, мы ничто! И в Петербурге не погладят нас по головке! Заявить врагу, что у нас здесь сила нешуточная!
Надеяться надо не на сопки и болота, а на богатырскую нашу силу. Кровь прольется? Но лес рубят – щепки летят. Зачем же я войска готовил, артиллерию? Сюда шли войска, чтобы действовать, а не прятаться в лесах. Мы не исследователи, а солдаты. Все собрать в кулак и грянуть, если враг сунется».
В Татарском проливе погожие дни редки. По целым неделям на море стоит туман и часты штормовые ветры. Николай Николаевич недолго любовался роскошным видом побережья. Подул ветер и развеял волнение, похолодало. Туман закутал сначала разлоги между сопок, а вскоре закрылся и весь берег. Шхуна стала отходить от него.
Машина стучала, напоминая о том, что судно надежно, идет, не сбавляя хода, и без попутного ветра. От этого на душе становилось приятно, ощущение уюта овладевало всем существом, особенно когда усядешься в кают-компании и видишь вокруг себя лица милых молодых людей, которые так и смотрят, так и ловят каждое слово.
После первой рюмки еще молчишь, чувствуешь в запасе силу и энергию, как-то особенно ясно сознаешь, что идешь по краю света, по Японскому морю, вокруг, может быть, тысяча опасностей, что впереди неизвестность, но что такова наша военная жизнь, полная ежечасного риска и опасностей. По сути дела, это сплошной подвиг и титанический труд. Иногда подобные мысли приходится отгонять прочь, чтобы чересчур собой не залюбоваться. Возбужденный вином, сознанием успехов, Муравьев еще некоторое время глубокомысленно молчал, в то время как вокруг все желали говорить с ним, но осмеливались лишь, краснея, при его превосходительстве коротко переброситься между собой.
Несколько остроумных фраз, брошенных генералом, разогрели общество. Сразу явился интерес ко всему, о чем бы ни поминал Николай Николаевич. А ему было о чем рассказать. Он всюду бывал. Знает Европу как пять пальцев. О чем же и говорить здесь этим юнцам, тоскующим среди туманов Востока, у неприступных скал на краю материка!
Вчера губернатор рассказывал про встречи с китайскими вельможами в Айгуне. А сегодня про Францию. Это всем ближе и приятней. Такой разговор отраден, отдыхаешь.
Муравьев рассказывал о самых обыкновенных предметах. Иногда он касался политики и своей смелостью приводил в восторг слушателей. Но более всего говорил о пустяках, а такой разговор, право, наилучший отдых. Такие вечера не забываются. Это была откровенная беседа, и каждый из офицеров старался запомнить мысли, высказанные бывалым человеком. Каждый гордился, что все это сам слыхал от генерал-губернатора.
На другой день входили в Императорскую гавань. Низкие и ровные каменные стены ее обступили судно. В предвечерней тишине гулко отдавался шум винта и стук машины. Верхняя кромка лесов на скалах походила на неровный частокол, и такой же частокол, но вверх ногами, змеился под скалами в темно-зеленой воде, на волне, бежавшей от винта.
– Поразительная тишина! – сказал губернатор.
Жаркий воздух неподвижен. Ни плеска волн, ни злого пронзающего ветра. Действительно, гавань прекрасная, жемчужина! Но Невельской, понятно, судит только как моряк, увидел хорошую бухту и не берет в расчет многое другое. «Он все задает мне слишком срочные задачи!»
Геннадий Иванович стал сейчас значительнее для генерала, словно он стоял где-то здесь, за сопками, скалами и лесами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183