— Завтра утром я побеседую с госпожой Симидзу. «Надеюсь, — подумал, — эта беседа не станет моим смертным приговором».
Аои робко спросила:
— Что тебе удалось узнать сегодня?
Сано пересказал тайное предание, не переставая удивляться, почему она переменилась.
— То, что поведала Отама, укрепляет подозрения против Янагисавы, — закончил он. — Сведения Вепря связывают канцлера с наемным убийцей. А против Тюго или Мацуи не нашлось ни одной улики.
— Значит, в скором времени ты арестуешь канцлера Янагисаву?
Сано отвел глаза, чтобы не видеть ее невинного, пагубного желания помочь. Она даже не представляет, какой будет казнь Янагисавы, а он не может ее просветить.
— Только тогда, когда у меня будут веские доказательства его вины, — отрезал он.
Хотя Аои не пошевелилась, он почувствовал, как женщина напряглась. Ее глаза потемнели от разочарования. Стремясь разрушить разделявший их невидимый барьер, Сано поднял руку. Она сделала шаг назад прежде, чем рука коснулась ее щеки. Повисла неловкая тишина, пар окутывал их, словно материальное воплощение несчастья. Тогда Сано понял причину ее холодности.
Она жалеет, что помогла ему, считает это глупостью. Она осознала, какую опасность несет ей их связь: каждый день увеличивает риск, что канцлер Янагисава узнает об их сотрудничестве. Из боязни за семью и за себя она хочет прервать отношения, но боится его обидеть.
Чувства вины и печали наполнили душу Сано. Он зная, как следует поступить.
— Мой отец придерживался древней самурайской традиции посвящать сыновей в таинство смерти, чтобы подавить страх у них, чтобы они, когда вырастут, были готовы погибнуть за своего повелителя. В пять лет я ходил с ним на церемонии погребения и наблюдал за кремацией трупов. Когда мне исполнилось шесть, он приказал монахам из храма Дзодзё оставлять меня по ночам одного на кладбище. А когда — семь, начат водить на места казней и показывать гниющие трупы и отрубленные головы. Он делал это до тех пор, пока я не был посвящен в мужчины в пятнадцать лет. Он говорил мне: "Самурай обязан всегда помнить, что ему придется умереть в бою. Ты не должен ни ощущать, ни выказывать страха перед смертью. — Сано мрачно усмехнулся. — Часть завета я выполнил. Я никогда не выказывал страха. Отец очень гордился тем, что считал моей смелостью. Но я никому не рассказывал, что после погребений мне снились кошмары, будто меня сжигают заживо, а ночи на кладбище казались мне самыми длинными в жизни, потому что я слышал стоны призраков, сидящих на деревьях, и ждал, когда они разорвут меня на куски. Я никому не рассказывал, что после посещения места казни долго мылся, чтобы убрать с души грязь, которая, казалось, убьет меня. И я никому не рассказывал, как боюсь смерти...
Сано замолчал, ошарашенный собственной исповедью, Аои, как и прежде, вызвала у него потребность раскрыть самые сокровенные мысли, именно те, которых не должно быть у самурая. Никто не умел слушать с таким вниманием и не давал такую эмоциональную разрядку, особенно нужную после целого дня непреклонной твердости, кроме Аои. Смущенный, Сано поспешил перейти к сути:
— Аои, долг самурая состоит в том, чтобы без страха и сомнения идти на смерть. Но не твой. Ты рискнула безопасностью своей семьи ради меня. Никогда себе этого не прощу. — Следующие несколько слов дались ему с огромным трудом. — Ты совершенно свободна. Скажи Янагисаве: я отказался встречаться с тобой. Я сохраню в тайне, что ты сделала для меня. Обещаю.
«Потому что я люблю тебя», — добавил Сано мысленно. Он опустил ресницы, скрывая печаль и не желая видеть в ее взоре радость. Кодекс чести не позволяет впредь подвергать ее опасности. Единственное утешение — страдать оттого, что ее нет рядом, придется не долго. Канцлер Янагисава позаботится об этом.
Сано услышал скрип лестницы. Вода поднялась до груди. Сано в удивлении поднял глаза. Обнаженная Аои погрузилась в бочку.
— Обними меня, — прошептала она.
Аои не покидает его! Печаль Сано сменилась ликованием, но он понимал: долг превыше любви.
— Не надо, Аои.
— Ш-ш. — Она чуть не плача приложила палец к его губам.
— Да что случилось? — взмолился Сано.
Вместо ответа она только затрясла головой и обхватила Сано ногами. И, сгорая от желания, он отдался ее воле. В воде женщина казалась невесомой. Он неистово целовал ее плечи, грудь и низ живота, поднимая на себя широко разведенные бедра. Теплая маслянистая вода придавала ее шелковистой коже удивительную гладкость. Их духовная близость вернулась, едва соприкоснулись тела. Аои провела пальцами по его лицу с нежностью, которую никогда не выражала вслух. Страстная отрешенность, с которой она принимала его ласки, говорила о том, что она отдается вся, без остатка, не только телом. Страхи и сомнения Сано таяли, словно окутывавший их пар. Он со стоном опустил Аои на свою пульсирующую плоть.
В порыве несказанного наслаждения он вошел в нее. От сладкого аромата закружилась голова. От красоты любимого лица перехватило горло. Сдерживая нетерпение, Сано размеренно поднимал и опускал на себя Аои, она часто дышала. Это нежное, блаженное соитие было разительно не похоже на то, что произошло между ними прошлой ночью. Сано понял: их союз способен объединить самые крайние чувства — радость и печаль, боль и удовольствие, любовь и ненависть, нежность и грубость. Сердце наполнилось тоской при мысли, что разлука с Аои неизбежна.
Аои, будто прочитав его мысль, заплакала. В ее последнем крике смешались горе и наслаждение. Сано застонал, достигнув пика. Потом они сели, прижавшись друг к другу, и невозможно было разобрать, где ее слезы, а где — его. Сано пытался поверить в то, что их близость будет длиться вечно.
Вода совсем остыла. Время уходит, понял Сано, и нехотя отпустил Аои.
— Мне пора.
Выбравшись из бочки, он вытерся полотенцем. Боли не ощущалось, он снова мог двигаться без труда.
— Подожди. — Аои тоже вылезла из воды и, быстро обтершись, оделась. — Сначала тебя нужно подлечить.
И вновь Сано почувствовал в ней безумное напряжение. Вернулось недоверие. Оно было сильнее прежнего. Но Аои права. Ушибленные места ноют, без лечения очередной пункт плана не удастся выполнить.
— Ну хорошо, — согласился Сано, вместе с Аои прошел в спальню и лег на матрас. — Только поторопись.
— Я нагрею комнату... — глухо сказала Аои, повернувшись к нему спиной и склонившись над вделанной в пол жаровней. Выпрямившись, она поспешила к двери.
— Аои, не уходи. — Их контакт снова нарушился. Сано должен был выяснить, что же ее беспокоит.
Она бросила через плечо:
— Отдохни, я сейчас вернусь с травами и снадобьями...
Сано остался наедине с невеселыми мыслями. Выполнит ли он свой долг и обещания? Сможет ли доказать, что Янагисава — убийца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Аои робко спросила:
— Что тебе удалось узнать сегодня?
Сано пересказал тайное предание, не переставая удивляться, почему она переменилась.
— То, что поведала Отама, укрепляет подозрения против Янагисавы, — закончил он. — Сведения Вепря связывают канцлера с наемным убийцей. А против Тюго или Мацуи не нашлось ни одной улики.
— Значит, в скором времени ты арестуешь канцлера Янагисаву?
Сано отвел глаза, чтобы не видеть ее невинного, пагубного желания помочь. Она даже не представляет, какой будет казнь Янагисавы, а он не может ее просветить.
— Только тогда, когда у меня будут веские доказательства его вины, — отрезал он.
Хотя Аои не пошевелилась, он почувствовал, как женщина напряглась. Ее глаза потемнели от разочарования. Стремясь разрушить разделявший их невидимый барьер, Сано поднял руку. Она сделала шаг назад прежде, чем рука коснулась ее щеки. Повисла неловкая тишина, пар окутывал их, словно материальное воплощение несчастья. Тогда Сано понял причину ее холодности.
Она жалеет, что помогла ему, считает это глупостью. Она осознала, какую опасность несет ей их связь: каждый день увеличивает риск, что канцлер Янагисава узнает об их сотрудничестве. Из боязни за семью и за себя она хочет прервать отношения, но боится его обидеть.
Чувства вины и печали наполнили душу Сано. Он зная, как следует поступить.
— Мой отец придерживался древней самурайской традиции посвящать сыновей в таинство смерти, чтобы подавить страх у них, чтобы они, когда вырастут, были готовы погибнуть за своего повелителя. В пять лет я ходил с ним на церемонии погребения и наблюдал за кремацией трупов. Когда мне исполнилось шесть, он приказал монахам из храма Дзодзё оставлять меня по ночам одного на кладбище. А когда — семь, начат водить на места казней и показывать гниющие трупы и отрубленные головы. Он делал это до тех пор, пока я не был посвящен в мужчины в пятнадцать лет. Он говорил мне: "Самурай обязан всегда помнить, что ему придется умереть в бою. Ты не должен ни ощущать, ни выказывать страха перед смертью. — Сано мрачно усмехнулся. — Часть завета я выполнил. Я никогда не выказывал страха. Отец очень гордился тем, что считал моей смелостью. Но я никому не рассказывал, что после погребений мне снились кошмары, будто меня сжигают заживо, а ночи на кладбище казались мне самыми длинными в жизни, потому что я слышал стоны призраков, сидящих на деревьях, и ждал, когда они разорвут меня на куски. Я никому не рассказывал, что после посещения места казни долго мылся, чтобы убрать с души грязь, которая, казалось, убьет меня. И я никому не рассказывал, как боюсь смерти...
Сано замолчал, ошарашенный собственной исповедью, Аои, как и прежде, вызвала у него потребность раскрыть самые сокровенные мысли, именно те, которых не должно быть у самурая. Никто не умел слушать с таким вниманием и не давал такую эмоциональную разрядку, особенно нужную после целого дня непреклонной твердости, кроме Аои. Смущенный, Сано поспешил перейти к сути:
— Аои, долг самурая состоит в том, чтобы без страха и сомнения идти на смерть. Но не твой. Ты рискнула безопасностью своей семьи ради меня. Никогда себе этого не прощу. — Следующие несколько слов дались ему с огромным трудом. — Ты совершенно свободна. Скажи Янагисаве: я отказался встречаться с тобой. Я сохраню в тайне, что ты сделала для меня. Обещаю.
«Потому что я люблю тебя», — добавил Сано мысленно. Он опустил ресницы, скрывая печаль и не желая видеть в ее взоре радость. Кодекс чести не позволяет впредь подвергать ее опасности. Единственное утешение — страдать оттого, что ее нет рядом, придется не долго. Канцлер Янагисава позаботится об этом.
Сано услышал скрип лестницы. Вода поднялась до груди. Сано в удивлении поднял глаза. Обнаженная Аои погрузилась в бочку.
— Обними меня, — прошептала она.
Аои не покидает его! Печаль Сано сменилась ликованием, но он понимал: долг превыше любви.
— Не надо, Аои.
— Ш-ш. — Она чуть не плача приложила палец к его губам.
— Да что случилось? — взмолился Сано.
Вместо ответа она только затрясла головой и обхватила Сано ногами. И, сгорая от желания, он отдался ее воле. В воде женщина казалась невесомой. Он неистово целовал ее плечи, грудь и низ живота, поднимая на себя широко разведенные бедра. Теплая маслянистая вода придавала ее шелковистой коже удивительную гладкость. Их духовная близость вернулась, едва соприкоснулись тела. Аои провела пальцами по его лицу с нежностью, которую никогда не выражала вслух. Страстная отрешенность, с которой она принимала его ласки, говорила о том, что она отдается вся, без остатка, не только телом. Страхи и сомнения Сано таяли, словно окутывавший их пар. Он со стоном опустил Аои на свою пульсирующую плоть.
В порыве несказанного наслаждения он вошел в нее. От сладкого аромата закружилась голова. От красоты любимого лица перехватило горло. Сдерживая нетерпение, Сано размеренно поднимал и опускал на себя Аои, она часто дышала. Это нежное, блаженное соитие было разительно не похоже на то, что произошло между ними прошлой ночью. Сано понял: их союз способен объединить самые крайние чувства — радость и печаль, боль и удовольствие, любовь и ненависть, нежность и грубость. Сердце наполнилось тоской при мысли, что разлука с Аои неизбежна.
Аои, будто прочитав его мысль, заплакала. В ее последнем крике смешались горе и наслаждение. Сано застонал, достигнув пика. Потом они сели, прижавшись друг к другу, и невозможно было разобрать, где ее слезы, а где — его. Сано пытался поверить в то, что их близость будет длиться вечно.
Вода совсем остыла. Время уходит, понял Сано, и нехотя отпустил Аои.
— Мне пора.
Выбравшись из бочки, он вытерся полотенцем. Боли не ощущалось, он снова мог двигаться без труда.
— Подожди. — Аои тоже вылезла из воды и, быстро обтершись, оделась. — Сначала тебя нужно подлечить.
И вновь Сано почувствовал в ней безумное напряжение. Вернулось недоверие. Оно было сильнее прежнего. Но Аои права. Ушибленные места ноют, без лечения очередной пункт плана не удастся выполнить.
— Ну хорошо, — согласился Сано, вместе с Аои прошел в спальню и лег на матрас. — Только поторопись.
— Я нагрею комнату... — глухо сказала Аои, повернувшись к нему спиной и склонившись над вделанной в пол жаровней. Выпрямившись, она поспешила к двери.
— Аои, не уходи. — Их контакт снова нарушился. Сано должен был выяснить, что же ее беспокоит.
Она бросила через плечо:
— Отдохни, я сейчас вернусь с травами и снадобьями...
Сано остался наедине с невеселыми мыслями. Выполнит ли он свой долг и обещания? Сможет ли доказать, что Янагисава — убийца?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85