Мужчины попеременно прокладывали путь, и тот, кто шел вторым, следил, чтобы Дэвид не потерялся. Когда стемнело, они наспех устроились на ночлег в лесу, и Дэвид заснул, едва коснувшись земли, а проснулся лишь от того, что Джума стягивал с него мокасины и ощупывал ступни ног, проверяя, нет ли волдырей. Отец накрыл Дэвида своей курткой и сидел рядом, приготовив для него кусок холодного жареного мяса и две галеты. Он дал Дэвиду глотнуть холодного чая из бутылки.
— Слон обязательно остановится где-нибудь попастись, Дэви, — сказал отец. — Ноги у тебя в порядке. Не хуже, чем у Джумы. Поешь не торопясь, выпей еще чая и поспи. У нас все хорошо.
— Прости меня, но мне так хотелось спать.
— Ты и Кибо охотились всю ночь. Еще бы тебе не хотелось спать. Возьми мяса.
— Я не голоден.
— Хорошо. Нам хватит еды дня на три. Завтра снова выйдем к воде. С горы стекает много речушек.
— Куда он идет?
— Кажется, Джума знает.
— Это плохо?
— Не очень, Дэви…
— Я посплю еще, — сказал Дэвид. — Можешь забрать куртку.
— О нас с Джумой не волнуйся, — сказал отец. — Ты же знаешь, я не мерзну во сне.
Отец не успел даже пожелать ему спокойной ночи, как Дэвид заснул. Однажды он проснулся от лунного света и вспомнил о слоне, как тот стоял в лесу, опустив голову под тяжестью бивней. Тогда, ночью, думая о слоне, он вдруг ощутил пустоту внутри, но решил, что это от голода. В последующие три дня он понял, что ошибся.
Работая, Дэвид еще раз пытался представить себе слона в ту ночь, когда он и Кибо увидели его при свете луны. «Может быть, я смогу, — думал Дэвид. — Может быть, смогу». Но, убрав тетради в чемодан и выйдя из комнаты, он подумал: «Нет, не сможешь. Слон был слишком стар, и если бы не твой отец, его убил бы кто-нибудь другой. Тебе остается только рассказать все, как было. Постарайся с каждым днем писать лучше, и пусть теперешние невзгоды помогут тебе понять, как подступает первая грусть. Никогда не забывай того, во что верил, и тогда это останется в твоих произведениях, и ты ничего не предашь. Работа — твое единственное будущее».
За стойкой бара Дэвид нашел бутылку виски и недопитую бутылку холодной минеральной воды, налил себе и пошел на кухню к мадам. Он сказал ей, что собирается в Канны и к обеду не вернется. Мадам поругала его за то, что он пьет натощак, и тогда он попросил что-нибудь из холодных закусок, чтобы отправить их в пустой желудок вместе с виски. Мадам принесла холодного цыпленка, порезала его на тарелке и приготовила салат из листьев эндивия. Он сходил в бар, налил себе еще виски, вернулся и сел за кухонный стол.
— Не пейте, пока не поели, месье, — сказала мадам.
— Мне это только на пользу, — ответил он. — На фронте во время мессы мы пили виски вместо вина.
— Удивительно, что вы не стали пьяницами.
— Как французы, — сказал он. И они заспорили о питейных традициях французского рабочего класса, и тут мадам с ним согласилась, но, чтобы поддразнить, ехидно заметила, что женщины бросили его навсегда. Он ответил, что обе ему надоели, и спросил, не согласна ли она занять их место. Нет, ответила она, чтобы вызвать какие-то чувства у француженки, да еще южанки, он еще должен доказать, что он действительно настоящий мужчина. Дэвид ответил, что поедет в Канны, там наконец поест как следует, вернется, точно лев, и тогда держитесь все южанки.
Они нежно расцеловались, как подобает любимому постояльцу и brave femme,36 и Дэвид отправился принимать душ, бриться и переодеваться.
После разговора с мадам и душа он повеселел. «Интересно, что бы она сказала, узнав, что происходит на самом деле, — думал он. — После войны многое изменилось, и оба они, и мадам и месье, умели жить и старались идти в ногу с переменами. Мы для них — три постояльца и des gens tres bien.37 А почему бы и нет — доход приносим, не буяним. Русские сюда больше не приезжают, англичане беднеют потихоньку, немцы разорены, и тут появляемся мы, игнорируя заведенные порядки. Но кто знает, может быть, в этом и есть спасение всего побережья. Мы — первооткрыватели летнего сезона, а приезжать сюда летом по-прежнему считается сумасшествием». Он побрил одну щеку и взглянул на себя в зеркало. «Хоть ты и первооткрыватель, — подумал он, внимательно и с отвращением рассматривая в зеркале свои белые, почти серебристого цвета волосы, — но не настолько, чтобы брить лишь пол-лица».
От раздумий его отвлек гул мотора поднимающегося по отлогому склону автомобиля. Он услышал, как зашуршали по гравию колеса и машина остановилась.
В комнату вошла Кэтрин. На голове у нее был шарф, а лицо закрывали темные очки. Она сняла очки и поцеловала Дэвида. Он обнял ее и спросил:
— Ну, как ты?
— Неважно, — ответила она. — Слишком жарко. — Она улыбнулась и положила голову ему на плечо. — Как хорошо дома.
Он вышел, приготовил коктейль «Том Коллинз» и принес его Кэтрин, которая только что приняла холодный душ. Она взяла высокий запотевший стакан, отпила немного и прижала стакан к гладкой темной коже живота. Потом коснулась стеклом груди и сделала еще глоток, снова прижала холодный стакан к животу.
— Чудесно, — сказала она.
Он поцеловал ее, и она повторила:
— О, как приятно. А я совсем забыла об этом. Почему бы нам не вспомнить все, а?
— Нет.
— И все-таки, — сказала она. — Я вовсе не намерена уступать тебя кому бы то ни было раньше времени. Это слишком глупо.
— Оденься и пойдем, — сказал Дэвид.
— Нет. Я хочу побыть с тобой, как раньше.
— Это как же?
— Сам знаешь. Как ты любишь.
— Как я люблю?
— А так.
— Осторожно, — сказал он.
— Ну, пожалуйста.
— Ладно.
— Помнишь, как это было впервые в Гро-дю-Руа?
— Раз ты хочешь…
— Спасибо, что не упрямишься, потому что…
— Молчи.
— Все как в Гро-дю-Руа, только еще лучше, потому что меня с тобой не было. Пожалуйста, не спеши, не спеши, не спеши…
— Да…
— Тебе хорошо?
— Да.
— Нет, правда?
— Да, раз тебе хорошо.
— О, мне очень хорошо, и тебе… и мне, пожалуйста, не спеши…
— Не буду.
— Да… Так. Пожалуйста, давай вместе. Пожалуйста…
Потом они лежали на простынях, и Кэтрин, касаясь его ступни кончиками пальцев загорелой ноги, оторвалась от его губ и спросила:
— Ты рад, что я вернулась?
— Ты, — произнес он. — Ты вернулась.
— А ты и не надеялся? Еще вчера все было кончено, и вот я снова с тобой. Ты счастлив?
— Да.
— Помнишь, когда-то я хотела лишь одного — побольше загореть. И вот я — самая смуглая в мире белая женщина.
— И самая белокурая. Ты такого же цвета, как бивни. Так мне всегда казалось. И кожа у тебя такая же гладкая.
— Я счастлива, и я хочу любить тебя, как раньше. Я не отдам тебя ей, ничего не оставив себе. С этим покончено.
— Ну, тут пока не все ясно, — сказал Дэвид. — Но тебе правда лучше, да?
— Правда, — ответила Кэтрин. — Нет больше удрученной, жалкой, страдающей Кэтрин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Слон обязательно остановится где-нибудь попастись, Дэви, — сказал отец. — Ноги у тебя в порядке. Не хуже, чем у Джумы. Поешь не торопясь, выпей еще чая и поспи. У нас все хорошо.
— Прости меня, но мне так хотелось спать.
— Ты и Кибо охотились всю ночь. Еще бы тебе не хотелось спать. Возьми мяса.
— Я не голоден.
— Хорошо. Нам хватит еды дня на три. Завтра снова выйдем к воде. С горы стекает много речушек.
— Куда он идет?
— Кажется, Джума знает.
— Это плохо?
— Не очень, Дэви…
— Я посплю еще, — сказал Дэвид. — Можешь забрать куртку.
— О нас с Джумой не волнуйся, — сказал отец. — Ты же знаешь, я не мерзну во сне.
Отец не успел даже пожелать ему спокойной ночи, как Дэвид заснул. Однажды он проснулся от лунного света и вспомнил о слоне, как тот стоял в лесу, опустив голову под тяжестью бивней. Тогда, ночью, думая о слоне, он вдруг ощутил пустоту внутри, но решил, что это от голода. В последующие три дня он понял, что ошибся.
Работая, Дэвид еще раз пытался представить себе слона в ту ночь, когда он и Кибо увидели его при свете луны. «Может быть, я смогу, — думал Дэвид. — Может быть, смогу». Но, убрав тетради в чемодан и выйдя из комнаты, он подумал: «Нет, не сможешь. Слон был слишком стар, и если бы не твой отец, его убил бы кто-нибудь другой. Тебе остается только рассказать все, как было. Постарайся с каждым днем писать лучше, и пусть теперешние невзгоды помогут тебе понять, как подступает первая грусть. Никогда не забывай того, во что верил, и тогда это останется в твоих произведениях, и ты ничего не предашь. Работа — твое единственное будущее».
За стойкой бара Дэвид нашел бутылку виски и недопитую бутылку холодной минеральной воды, налил себе и пошел на кухню к мадам. Он сказал ей, что собирается в Канны и к обеду не вернется. Мадам поругала его за то, что он пьет натощак, и тогда он попросил что-нибудь из холодных закусок, чтобы отправить их в пустой желудок вместе с виски. Мадам принесла холодного цыпленка, порезала его на тарелке и приготовила салат из листьев эндивия. Он сходил в бар, налил себе еще виски, вернулся и сел за кухонный стол.
— Не пейте, пока не поели, месье, — сказала мадам.
— Мне это только на пользу, — ответил он. — На фронте во время мессы мы пили виски вместо вина.
— Удивительно, что вы не стали пьяницами.
— Как французы, — сказал он. И они заспорили о питейных традициях французского рабочего класса, и тут мадам с ним согласилась, но, чтобы поддразнить, ехидно заметила, что женщины бросили его навсегда. Он ответил, что обе ему надоели, и спросил, не согласна ли она занять их место. Нет, ответила она, чтобы вызвать какие-то чувства у француженки, да еще южанки, он еще должен доказать, что он действительно настоящий мужчина. Дэвид ответил, что поедет в Канны, там наконец поест как следует, вернется, точно лев, и тогда держитесь все южанки.
Они нежно расцеловались, как подобает любимому постояльцу и brave femme,36 и Дэвид отправился принимать душ, бриться и переодеваться.
После разговора с мадам и душа он повеселел. «Интересно, что бы она сказала, узнав, что происходит на самом деле, — думал он. — После войны многое изменилось, и оба они, и мадам и месье, умели жить и старались идти в ногу с переменами. Мы для них — три постояльца и des gens tres bien.37 А почему бы и нет — доход приносим, не буяним. Русские сюда больше не приезжают, англичане беднеют потихоньку, немцы разорены, и тут появляемся мы, игнорируя заведенные порядки. Но кто знает, может быть, в этом и есть спасение всего побережья. Мы — первооткрыватели летнего сезона, а приезжать сюда летом по-прежнему считается сумасшествием». Он побрил одну щеку и взглянул на себя в зеркало. «Хоть ты и первооткрыватель, — подумал он, внимательно и с отвращением рассматривая в зеркале свои белые, почти серебристого цвета волосы, — но не настолько, чтобы брить лишь пол-лица».
От раздумий его отвлек гул мотора поднимающегося по отлогому склону автомобиля. Он услышал, как зашуршали по гравию колеса и машина остановилась.
В комнату вошла Кэтрин. На голове у нее был шарф, а лицо закрывали темные очки. Она сняла очки и поцеловала Дэвида. Он обнял ее и спросил:
— Ну, как ты?
— Неважно, — ответила она. — Слишком жарко. — Она улыбнулась и положила голову ему на плечо. — Как хорошо дома.
Он вышел, приготовил коктейль «Том Коллинз» и принес его Кэтрин, которая только что приняла холодный душ. Она взяла высокий запотевший стакан, отпила немного и прижала стакан к гладкой темной коже живота. Потом коснулась стеклом груди и сделала еще глоток, снова прижала холодный стакан к животу.
— Чудесно, — сказала она.
Он поцеловал ее, и она повторила:
— О, как приятно. А я совсем забыла об этом. Почему бы нам не вспомнить все, а?
— Нет.
— И все-таки, — сказала она. — Я вовсе не намерена уступать тебя кому бы то ни было раньше времени. Это слишком глупо.
— Оденься и пойдем, — сказал Дэвид.
— Нет. Я хочу побыть с тобой, как раньше.
— Это как же?
— Сам знаешь. Как ты любишь.
— Как я люблю?
— А так.
— Осторожно, — сказал он.
— Ну, пожалуйста.
— Ладно.
— Помнишь, как это было впервые в Гро-дю-Руа?
— Раз ты хочешь…
— Спасибо, что не упрямишься, потому что…
— Молчи.
— Все как в Гро-дю-Руа, только еще лучше, потому что меня с тобой не было. Пожалуйста, не спеши, не спеши, не спеши…
— Да…
— Тебе хорошо?
— Да.
— Нет, правда?
— Да, раз тебе хорошо.
— О, мне очень хорошо, и тебе… и мне, пожалуйста, не спеши…
— Не буду.
— Да… Так. Пожалуйста, давай вместе. Пожалуйста…
Потом они лежали на простынях, и Кэтрин, касаясь его ступни кончиками пальцев загорелой ноги, оторвалась от его губ и спросила:
— Ты рад, что я вернулась?
— Ты, — произнес он. — Ты вернулась.
— А ты и не надеялся? Еще вчера все было кончено, и вот я снова с тобой. Ты счастлив?
— Да.
— Помнишь, когда-то я хотела лишь одного — побольше загореть. И вот я — самая смуглая в мире белая женщина.
— И самая белокурая. Ты такого же цвета, как бивни. Так мне всегда казалось. И кожа у тебя такая же гладкая.
— Я счастлива, и я хочу любить тебя, как раньше. Я не отдам тебя ей, ничего не оставив себе. С этим покончено.
— Ну, тут пока не все ясно, — сказал Дэвид. — Но тебе правда лучше, да?
— Правда, — ответила Кэтрин. — Нет больше удрученной, жалкой, страдающей Кэтрин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49