те же неестественно впалые щеки, тот же затравленный взгляд из-под бровей, нечесаная шевелюра. При росте почти в метр восемьдесят человек выглядел даже ниже Виноградова, — Сколько мы не виделись?
— Да уж года три… — Собеседник воровато осмотрелся, убеждаясь, что посторонних ушей поблизости нет.
Бывший старший оперуполномоченный оказался один, и это мужчину немного успокоило:
— Какими судьбами, Владимир Александрович? Неужели по путевочке?
— Да нет… Служба! — туманно ушел от ответа майор.
— Встречаете кого-нибудь? — показал Сурен в сторону наползающего на берег теплохода.
— Нет. Просто надо поговорить.
— Со мной?
— Да. Сурен. С тобой!
Собеседник опять покосился в сторону усыпанного пассажирами высоченного борта и с большим трудом скрыл досаду:
— Неужели так вот — специально приехали?
— Специально пришел, — стараясь не погрешить против истины кивнул Виноградов. И с пониманием добавил: — Да ты не волнуйся. Я подожду.
— Пять минут, Владимир Александрович… От силы — пятнадцать, ладно?
— Нет проблем. Бизнес — это святое! — Виноградов потрепал собеседника по плечу и показал в сторону стеклянной витрины расположенного неподалеку ресторанчика: — Посижу, позавтракаю пока… Закончишь тут — сразу приходи. Вопрос серьезный! Можно и дело доброе сделать, и заработать неплохо.
— Заработать? — сделал стойку Сурен.
— Да в любом случае побольше, чем тут… — последнюю фразу Владимир Александрович бросил уже через плечо, на ходу.
В ресторанчике с поэтическим и, видимо, французским названием «Мэр блю» он сел так, чтобы наблюдать за только что покинутым участком набережной. Заказал омлет с ветчиной, хлеб и огромную кружку кофе.
Женщина за стойкой привыкла к разному портовому люду, поэтому ни вид, ни акцент раннего посетителя ее не заинтересовали. Главным, однако, было то, что платить за еду полагалось не сразу, а после подачи счета.
— Киитос! — на всякий случай по-фински поблагодарил Владимир Александрович. Стараясь не чавкать и не торопиться, он приступил к долгожданной трапезе.
А там, у причальной стенки, уже изрыгал из себя пестрые и шумные пассажирские потоки ошвартовавшийся «Профессор Теплухин» — два широченных металлических трапа вываливали людей на заасфальтированное пространство между бортом судна и павильонами иммиграционных властей.
Монолитная толпа перед границей дробилась после прохождения всех таможенных и паспортных формальностей на несколько притихших, обиженных, но очень целеустремленных ручейков. Периодически в поле зрения Виноградова возникал человек, которого он называл Суреном, — кого-то о чем-то спрашивал, озабоченно качал головой, улыбался… Видно было, что с течением времени матерчатая сумка его наполняется и заметно тяжелеет.
Легендарная все-таки личность! Непотопляемая, как авианосец «Миссури»…
Владимир Александрович завербовал его лет десять назад — скорее, для выполнения квартального плана, чем по необходимости. Берег, как и остальных своих негласных сотрудников, выручал по мелочи и до копейки выплачивал все, что в таких случаях полагалось.
Потом формальные отношения прекратились: Виноградова перевели на другую линию оперативного обслуживания, а ни с кем другим подопечный иметь дела не захотел. Расставание было без слез и взаимных претензий — изредка еще потом перезванивались, поздравляли друг друга с большими праздниками и днями рождения…
А по прошествии времени узнал от коллеги-смежника, что Сурен уехал с туристической группой в одну из скандинавских стран и попросил там политического убежища. Как потенциальная жертва коммунистического террора. Год местные власти добросовестно разбирались, но в Москве к этому времени уже во всю царил Михаил Сергеевич — и бедолагу депортировали обратно.
Никаких санкций со стороны ошалевших от перестройки спецслужб не последовало, и, поскучав немного о дармовом «социальном пособии» и шикарных по тогдашним российским меркам прилавках буржуазных супермаркетов, бывший негласный помощник милиции предпринял вторую попытку обосноваться на Западе. Момент был, казалось, беспроигрышный — августовский путч девяносто первого, вся Европа у телевизоров… Но, к огорчению Сурена, участников ГКЧП быстренько спрятали на нары следственного изолятора, а самого его опять выдворили за пределы благополучной Скандинавии — продолжать без помех строить новое общество на исторической родине.
И только с третьей попытки ему удалось победить бездушную бюрократическую машину. Прибыв, теперь уже нелегально, в столицу, он объявил властям, что является… активным гомосексуалистом. Проверить это эксперты иммиграционной службы не смогли — пришлось положиться на честное слово претендента и хорошо оплаченные показания его уже обосновавшихся на «социале» земляков.
Что же поделаешь, дали Сурену статус беженца. Со всеми вытекающими материальными благами… Почему? Да просто из-за крохотной разницы в уголовном законодательстве. Ибо, если за деяние, не считающееся в Европейском Сообществе преступным, человеку грозит преследование по законам страны, из которой он прибыл, то вопрос с убежищем решается почти автоматически. Скандинавы, известное дело, стараются «голубых» не обижать, а у нас в то время за мужеложство сажали.
Теперь, когда «правовой разрыв» устранен, есть, конечно, основания для высылки Сурена обратно — но кто будет возиться с маленьким человечком, просочившимся таки пару лет назад через иммиграционное Сито? Тут бы с новыми претендентами разобраться…
Разве что прихватят его полицейские в штатском на спекуляции русской водкой. Тогда — да… Считай, что уже депортировали. Но ведь это еще умудриться надо поймать!
А человек, прошедший школу нелегального бизнеса под суровым оком застойного ОБХСС, вряд ли так просто поддастся местным служителям закона.
— Я здесь, Сурен.
— Да, конечно!
Кроме них, посетителей в ресторанчике не было, но «беженец» на всякий случай повертел головой и только после этого подсел за столик майора.
— Конспирируешься, джан? — после завтрака Виноградов как всегда пребывал в состоянии сытого благодушия.
— Ваша школа, Владимир Саныч…
— Здесь-то чего бояться!
— О, не скажи-ите! — И собеседник поведал несколько леденящих кровь историй из быта мелких нарушителей здешней государственной монополии на алкоголь.
Впрочем, Виноградов и так понял, чем занимается Сурен: скупка у туристов по дешевке русской водки, продажа ее мелким оптом и в розницу местному криминалитету и просто экономным пьяницам… Сегодня, например, удалось скинуть все оптом заезжему ресторан-щику, в провинцию, — навар невелик, зато без хлопот и головной боли.
— На жизнь хватает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Да уж года три… — Собеседник воровато осмотрелся, убеждаясь, что посторонних ушей поблизости нет.
Бывший старший оперуполномоченный оказался один, и это мужчину немного успокоило:
— Какими судьбами, Владимир Александрович? Неужели по путевочке?
— Да нет… Служба! — туманно ушел от ответа майор.
— Встречаете кого-нибудь? — показал Сурен в сторону наползающего на берег теплохода.
— Нет. Просто надо поговорить.
— Со мной?
— Да. Сурен. С тобой!
Собеседник опять покосился в сторону усыпанного пассажирами высоченного борта и с большим трудом скрыл досаду:
— Неужели так вот — специально приехали?
— Специально пришел, — стараясь не погрешить против истины кивнул Виноградов. И с пониманием добавил: — Да ты не волнуйся. Я подожду.
— Пять минут, Владимир Александрович… От силы — пятнадцать, ладно?
— Нет проблем. Бизнес — это святое! — Виноградов потрепал собеседника по плечу и показал в сторону стеклянной витрины расположенного неподалеку ресторанчика: — Посижу, позавтракаю пока… Закончишь тут — сразу приходи. Вопрос серьезный! Можно и дело доброе сделать, и заработать неплохо.
— Заработать? — сделал стойку Сурен.
— Да в любом случае побольше, чем тут… — последнюю фразу Владимир Александрович бросил уже через плечо, на ходу.
В ресторанчике с поэтическим и, видимо, французским названием «Мэр блю» он сел так, чтобы наблюдать за только что покинутым участком набережной. Заказал омлет с ветчиной, хлеб и огромную кружку кофе.
Женщина за стойкой привыкла к разному портовому люду, поэтому ни вид, ни акцент раннего посетителя ее не заинтересовали. Главным, однако, было то, что платить за еду полагалось не сразу, а после подачи счета.
— Киитос! — на всякий случай по-фински поблагодарил Владимир Александрович. Стараясь не чавкать и не торопиться, он приступил к долгожданной трапезе.
А там, у причальной стенки, уже изрыгал из себя пестрые и шумные пассажирские потоки ошвартовавшийся «Профессор Теплухин» — два широченных металлических трапа вываливали людей на заасфальтированное пространство между бортом судна и павильонами иммиграционных властей.
Монолитная толпа перед границей дробилась после прохождения всех таможенных и паспортных формальностей на несколько притихших, обиженных, но очень целеустремленных ручейков. Периодически в поле зрения Виноградова возникал человек, которого он называл Суреном, — кого-то о чем-то спрашивал, озабоченно качал головой, улыбался… Видно было, что с течением времени матерчатая сумка его наполняется и заметно тяжелеет.
Легендарная все-таки личность! Непотопляемая, как авианосец «Миссури»…
Владимир Александрович завербовал его лет десять назад — скорее, для выполнения квартального плана, чем по необходимости. Берег, как и остальных своих негласных сотрудников, выручал по мелочи и до копейки выплачивал все, что в таких случаях полагалось.
Потом формальные отношения прекратились: Виноградова перевели на другую линию оперативного обслуживания, а ни с кем другим подопечный иметь дела не захотел. Расставание было без слез и взаимных претензий — изредка еще потом перезванивались, поздравляли друг друга с большими праздниками и днями рождения…
А по прошествии времени узнал от коллеги-смежника, что Сурен уехал с туристической группой в одну из скандинавских стран и попросил там политического убежища. Как потенциальная жертва коммунистического террора. Год местные власти добросовестно разбирались, но в Москве к этому времени уже во всю царил Михаил Сергеевич — и бедолагу депортировали обратно.
Никаких санкций со стороны ошалевших от перестройки спецслужб не последовало, и, поскучав немного о дармовом «социальном пособии» и шикарных по тогдашним российским меркам прилавках буржуазных супермаркетов, бывший негласный помощник милиции предпринял вторую попытку обосноваться на Западе. Момент был, казалось, беспроигрышный — августовский путч девяносто первого, вся Европа у телевизоров… Но, к огорчению Сурена, участников ГКЧП быстренько спрятали на нары следственного изолятора, а самого его опять выдворили за пределы благополучной Скандинавии — продолжать без помех строить новое общество на исторической родине.
И только с третьей попытки ему удалось победить бездушную бюрократическую машину. Прибыв, теперь уже нелегально, в столицу, он объявил властям, что является… активным гомосексуалистом. Проверить это эксперты иммиграционной службы не смогли — пришлось положиться на честное слово претендента и хорошо оплаченные показания его уже обосновавшихся на «социале» земляков.
Что же поделаешь, дали Сурену статус беженца. Со всеми вытекающими материальными благами… Почему? Да просто из-за крохотной разницы в уголовном законодательстве. Ибо, если за деяние, не считающееся в Европейском Сообществе преступным, человеку грозит преследование по законам страны, из которой он прибыл, то вопрос с убежищем решается почти автоматически. Скандинавы, известное дело, стараются «голубых» не обижать, а у нас в то время за мужеложство сажали.
Теперь, когда «правовой разрыв» устранен, есть, конечно, основания для высылки Сурена обратно — но кто будет возиться с маленьким человечком, просочившимся таки пару лет назад через иммиграционное Сито? Тут бы с новыми претендентами разобраться…
Разве что прихватят его полицейские в штатском на спекуляции русской водкой. Тогда — да… Считай, что уже депортировали. Но ведь это еще умудриться надо поймать!
А человек, прошедший школу нелегального бизнеса под суровым оком застойного ОБХСС, вряд ли так просто поддастся местным служителям закона.
— Я здесь, Сурен.
— Да, конечно!
Кроме них, посетителей в ресторанчике не было, но «беженец» на всякий случай повертел головой и только после этого подсел за столик майора.
— Конспирируешься, джан? — после завтрака Виноградов как всегда пребывал в состоянии сытого благодушия.
— Ваша школа, Владимир Саныч…
— Здесь-то чего бояться!
— О, не скажи-ите! — И собеседник поведал несколько леденящих кровь историй из быта мелких нарушителей здешней государственной монополии на алкоголь.
Впрочем, Виноградов и так понял, чем занимается Сурен: скупка у туристов по дешевке русской водки, продажа ее мелким оптом и в розницу местному криминалитету и просто экономным пьяницам… Сегодня, например, удалось скинуть все оптом заезжему ресторан-щику, в провинцию, — навар невелик, зато без хлопот и головной боли.
— На жизнь хватает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87