После его смерти все заключенные Бастилии и других тюрем были освобождены.
Король пережил кардинала на год.
Бастилия во времена Фронды
Людовику XIV было всего пять лет, когда умер его отец. По завещанию Людовика ХIII управление делами государства перешло в руки Опекунского совета, куда вошли Анна Австрийская, Месье (Гастон Орлеанский), принц Конде, кардинал Мазарини и несколько других вельмож. Вскоре двор заполнился теми, кто пострадал при кардинале Ришелье; большинство из них сохранило преданность королеве, которая заручилась также поддержкой Парижского парламента. Опираясь на дворянство и парламент, Анна Австрийская легко добилась того, что завещание Людовика XIII было признано недействительным, а сама она была провозглашена единовластной регентшей.
Портфель первого министра сохранился за Мазарини, который получил его из рук умирающего Ришелье. Повторялась ситуация времен регентства Марии Медичи: итальянец, опираясь на милость королевы-иностранки, управлял Францией с полновластием абсолютного государя. Однако было бы неверно говорить, что кардинал не заботился об интересах Франции, – напротив, он со славой закончил Тридцатилетнюю войну и во внешней политике довершил дело, начатое Генрихом IV и продолженное Ришелье, – сокрушил могущество Габсбургов в Европе. Но своей внутренней политикой Мазарини навлек на себя ненависть народа, так как обременил провинции и города новыми податями и налогами.
Парижский парламент первым открыто возмутился этим беззастенчивым грабежом страны и подал королеве на утверждение так называемые парламентские реестры, то есть законопроекты, которые предусматривали преобразование администрации и содержали две статьи, имеющие конституционное значение: о том, что новые налоги могут вводиться только с согласия парламента, о том, что лица, арестованные по указу короля и не допрошенные в течение двадцати четырех часов, подлежат освобождению из-под стражи.
Королева вознегодовала на «эту сволочь, которая осмеливается вмешиваться в вопросы о реформах в государстве», и прямо спросила: не считает ли парламент себя вправе ограничивать королевскую власть? Не услышав столь же прямого ответа, она хотела арестовать некоторых парламентских советников, чтобы окончательно привести парламент к покорности, но Мазарини, не меньше королевы ненавидевший представительные учреждения, убедил ее не торопиться с репрессиями (в подобных случаях кардинал обычно повторял любимую поговорку: «Время и я»). Члены парламента, сказал он, подобны школьникам, которые швыряют камни из пращи (fronde) в парижские каналы и разбегаются при виде губернатора. Эти слова стали широко известны в городе.
26 августа 1648 года в соборе Парижской Богоматери должен был состояться благодарственный молебен по случаю победы великого Конде над испанцами при Лансе. Кардинал, окрыленный столь крупным успехом, задумал использовать богослужение, по словам Ларошфуко, не столько против врагов государства, сколько против самого государства, и велел арестовать президента парламента Бланмениля и советника Брусселя. Таков был его ответ на парламентские реестры.
Однако эта мера не оправдала ожиданий кардинала. Народ взялся за оружие: улицы перегородили цепями, повсюду выросли баррикады. Противники кардинала называли себя фрондерами, в память презрительных слов, сказанных Мазарини о парламенте. Королю, королеве и кардиналу пришлось выдержать осаду в Пале-Рояле, и они оказались вынуждены отпустить арестованных.
Это было начало Фронды.
После Дня баррикад парламент осмелел еще больше; к мятежным судейским примкнули многие влиятельные вельможи. Мазарини, сочтя, что оставаться в Париже ему больше небезопасно, решил, по уговору с Месье и принцем Конде, окружить город войсками, предварительно увезя короля в Сен-Жермен. Он рассчитывал, что Париж, не имевший регулярных войск и запасов продовольствия, примет все условия, какие ему навяжут. В ночь на 6 января 1649 года королевская семья и Мазарини тайно покинули Париж; за ними в величайшем беспорядке последовал весь двор.
Расчет Мазарини на быструю победу оказался неверен. Оправившись от смятения, парламент быстро организовал оборону Парижа, вооружил горожан и назначил принца Конти генералиссимусом, а герцога д'Эльбефа комендантом города. Мазарини был объявлен нарушителем общественного спокойствия, врагом короля и государства, в связи с чем ему было приказано в течение недели покинуть страну.
11 января парламент приказал Конти и д'Эльбефу взять Бастилию, про которую во время этих бурных событий все как-то забыли. По барабанному бою ополченцы собрались на Гревской площади и вокруг ратуши. В толпе царило необыкновенное оживление, горожане потрясали оружием и кричали:
– На Бастилию! На Бастилию!
Д'Эльбеф привел к крепости несколько тысяч человек и отправил к коменданту парламентера – своего сына, графа де Рье, с требованием капитуляции.
Комендантом Бастилии был все тот же Трамбле – едва ли не единственный ставленник Ришелье, который избежал немилости после его смерти. Бегство двора поставило его в весьма трудное положение. В Бастилии не было ни хлеба, ни военных припасов, а ее гарнизон состоял всего из двух десятков солдат.
Не желая обнаружить малочисленности гарнизона Бастилии, Трамбле встретил парламентера у ворот крепости. Доводы де Рье выглядели более чем убедительными для такого беспринципного человека, как Трамбле, и комендант уже подумывал ответить на них согласием, как вдруг к нему подошел офицер и что-то шепнул на ухо. Трамбле сразу изменил тон и заносчиво сказал, что он не только не объявит о капитуляции, но, напротив, сам начнет громить Париж из пушек с высоты крепостных стен, если парламент не выразит покорности королю.
Причиной его неуступчивости было известие о том, что на помощь Бастилии идет королевская армия. Действительно, через несколько минут до слуха де Рье донеслись звуки выстрелов и крики, раздававшиеся со стороны Сен-Антуанского предместья. Он поспешил назад к отцу, который разговаривал с маркизом Нуармутье. Почти в то же время к ним подскакал Лювьер, сын советника Брусселя, с донесением о том, что армия принца Конде врасплох напала на пикет в Сен-Антуанском предместье. Пикет спешно отошел за городские укрепления, а королевские войска двинулись дальше, грозя прорваться в Бастилию.
Д'Эльбеф мгновенно оценил ситуацию. Пропустить в Бастилию королевские войска было нельзя: Париж после этого не продержался бы и сутки. Герцог решил форсировать осаду крепости, одновременно поручив маркизу Нуармутье не допустить прорыва в город войск принца Конде. Все ополченцы, способные носить оружие, отправились к Сен-Антуанскому предместью, а канониры вместе со стариками и женщинами приступили к возведению батареи в саду Арсенала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84