- Сама ты феня!
- Господи, когда же я от вас избавлюсь! - «баламутка» обхватила голову руками. - И так сумасшедший дом, а она еще хочет фокусника сюда приволочь! Младенец тут без конца то в туалете сидит, то в ванне барахтается! Скорее бы стать взрослой!
- Чего-нибудь придумаем, - пообещал Сенечка.
Младший лаборант долго думал и придумал фотоаппарат.
Как и все люди, только что заполучившие фотоаппарат, Сенечка тут же развил бурную деятельность. Он фотографировал все и вся. Через неделю в гостиной висели портреты Варвары Игнатьевны, Онуфрия Степановича, Веры, Кати, кота Мишки; лишь один Геннадий Онуфриевич от фотографирования категорически отказался. Когда живые объекты были все использованы, Сенечка перешел на натюрморты: замороженный импортный гусь, бутылка «Портвейна-72», марокканские апельсины и т. д.
Младший лаборант загромоздил гостиную какими-то отражающими экранами, штативами, повсюду висели лампы жуткой мощности, которые испепеляли все вокруг.
Когда фотоаппарат всем надоел, младший лаборант принес портативный магнитофон с записями песен из жизни уголовных заключенных. Это произвело сенсацию. Торжествующий Сенечка ставил магнитофон на стол, семья Красиных рассаживалась вокруг, и хриплый, с надрывом голос пел о том, как хорошо жить на воле и как плохо в тюрьме. Человек пел честно, с чувством, в некоторых местах даже плакал, и всем было очень жалко его пропащую, погубленную по собственной глупости жизнь. Варвара Игнатьевна даже украдкой смахивала слезы.
- Чего его жалеть? - пытался дискредитировать песню Онуфрий Степанович. - Не воровал бы, так и не сидел. Я вот не ворую, и мне нечего бояться.
- Все-таки жалко, - возражала Варвара Игнатьевна. - Ошибся человек. Каждый может ошибиться.
- А если я ошибусь? - ехидно спрашивал старик. - На предмет, например, этого магнитофона?
Но певец опять начинал рыдать, и старика никто не слушал.
Потом лаборант купил кинокамеру. Это уже было интересно. Кто устоит перед кинокамерой? Никто. Нет такого человека. Тем более что Сенечка заявил, что он собирается участвовать в конкурсе любительских фильмов под названием «Наш современник».
«Нашим современником» должна была стать Вера. Вера в школе, Вера на прогулке, Вера в театре, Вера в кругу семьи… Фильм так должен и называться «Наша Вера». Выпускница крутилась перед зеркалом, срочно перекраивала мамины вещи и на выручку от продажи дуг покупала новые. По вечерам и в выходные дни в семье Красиных царил тихий переполох. Сенечка с важным видом ходил, звеня брюками (он все-таки опять навесил бубенчики), с камерой «Кварц», снимал, то спрятавшись за шкаф, то стрекотал из туалета. Это он называл «снимать скрытой камерой».
Теперь Сенечка почти не заглядывал в комнату к Геннадию Онуфриевичу, но тот как будто и не нуждался особо в его помощи. Иногда, правда, ученый выскакивал из спальни, обводил комнату ничего не видящим взглядом, говорил:
- Смените пеленки… Черт… в самый неподходящий момент. - Или вдруг раздраженно кричал: - Кто строит диафонограмму? Нуклиев! (Красин уже все забыл.) Сенечка! Где вы?
Младший лаборант виновато бежал в спальню.
Фильм «Наша Вера» с треском провалился на конкурсе любительских фильмов. Выпускница ходила надутая и обиженная.
- Какой-то вы, Сенечка, неудалый… Все у вас из рук валится… Без выдумки вы… Фотоаппарат, магнитофон, кинокамера… Все ординарно… Нужен праздник, Сенечка. Праздник выдумки! Ну поднатужьтесь, Сенечка!
И Сенечка поднатужился.
Однажды в воскресенье вечером он, пыхтя и отдуваясь, притащил в квартиру Красиных старый, разболтанный деревянный стол в стиле «ампир».
- Без единого гвоздя. Весь на клею, - гордо сообщил младший лаборант, громоздя стол посреди комнаты.
Наступила общая растерянность.
- Ну и что? - первой опомнилась «баламутка Катька».
- Устроим сеанс спиритизма. Духов будем вызывать.
Все обалдели.
- Запрещено, - сказал Онуфрий Степанович.
- Почему? - спросил Сенечка.
- Антинаучно.
- Что из того? - философски заметил младший лаборант. - Все когда-то было антинаучным. Галилей тоже считался антинаучным. И Коперник, не говоря уже о Дарвине. Если бы не Дарвин, мы бы до сих пор считали себя происходящими от богов, а не от обезьян, и неизвестно, что из этого бы получилось. Между прочим, стопроцентная гарантия. Еле у знакомых выпросил. Они сейчас Францию проходят. Со всеми Людовиками уже переговорили. До революции дошли. Я их нa Робеспьере прервал.
- Ура! - закричала Вера. - Молодец, Сенечка! Вот сейчас вы работаете с фантазией!
- Хочу Наполеону вопрос задать, - заявила вдруг «баламутка Катька».
- Нет, я, чур, первая! Сенечка, с Анной Керн! Вызовите мне дух Анны Керн!
- Я в молодости часто гадала, - вздохнула Варвара Игнатьевна. - Иногда правильно получалось… С Онуфрием, например… Выбросила башмачок, а какой-то пьяный шел и подобрал. Спросила, как зовут. «Онуфрий», - говорит. «Отдайте башмачок», - говорю. Не отдает. Слово за слово - и поженились…
- Отчего не погадать, можно и погадать. Вреда от этого не будет, - заразился общим энтузиазмом Онуфрий Степанович. - Слыхал я про столы без гвоздей. Может, и брешут, что с мертвыми можно говорить, а может, и вправду. Я бы у своего соседа, пять лет назад преставился, царство ему небесное, спросил, куда он топор мой задевал. Взял и не вернул. Ох и сильный топорище был. Как бы сейчас пригодился.
Сенечка установил стол посередине комнаты так, чтобы тот не качался, вытащил из кармана пачку стеариновых свечей и расставил их по предметам вокруг стола. Затем младший лаборант сказал:
- Попрошу картон и фарфоровое блюдце.
Вера принесла картон, ножницы, блюдце, карандаш, и Сенечка принялся за дело. Вскоре все было готово: круг с алфавитом, блюдечко с нарисованной стрелкой.
Выключили свет. Зажгли свечи. Стало темно и немного жутковато. Девочки заметно нервничали. Варвара Игнатьевна украдкой перекрестилась. Онуфрий Степанович, очевидно, вспомнив свой пропавший прекрасный топор, тяжело вздохнул и наполнил комнату едким приземистым запахом «Портвейна-72», словно по комнате пролетел обитатель преисподней.
- Попрошу всем руки на блюдце, - скомандовал Сенечка. - Тишина, предельное внимание! Никаких посторонних мыслей! Начинайте задавать вопросы. Кто первый?
- Я! - выкрикнула «баламутка».
- Ладно уж, спрашивай, - великодушно уступила Вера.
- Кого вызываете? - спросил Сенечка.
В комнате наступила напряженная тишина. Стало слышно, как в ванной капала вода. Там сушились Сенечкины пленки.
- Наполеона… - прошептала «баламутка».
- Какого именно? И громче.
- Ну этого… самого… главного…
- Эх ты, неуч… - не удержалась Вера.
- Наполеон Бонапарт! - громко, раздельно сказал Сенечка. - Вас вызывает Екатерина Красина. Вы слышите меня, Бонапарт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40