Такие вещи женщины не забывают.
– Хорошо. Похолостякуйте. Но только чтобы в десять часов он был дома. И трезвый, как стеклышко. Под вашу ответственность.
– Но… Маргарита Андреевна… Вы же прекрасно знаете, что это невозможно.
– Ладно, но в меру.
– Разумеется… А-ах, Африка, крокодилы…
– Что?
– Это я так.
За последние годы Рыжая Доцентша сильно изменилась. Может быть, под влиянием того, что у нее родился ребенок или вследствие избрания в домовой комитет, но Маргарита Андреевна утратила бдительность, и результаты оказались самыми плачевными. Враги Доцентши немедленно активизировались, сплели несколько очень сложных интриг, которые ослабленная Рыжая Доцентша не смогла вовремя разгадать и нейтрализовать.
В такое смутное время надо было, казалось, наоборот, мобилизоваться до предела, наносить по врагам стремительные, сокрушающие, ослепительные, зигзагообразные, как молнии, удары, однако Маргарита Андреевна всю свою энергию и ум поделила между ребенком и домовым комитетом, причем домовому комитету досталось больше.
Ребенок еще понятно, так сказать, поздний подарок судьбы – не такие умники и научные деятели не могли устоять перед сопливым, сучащим ножками подарком судьбы, но домовой комитет…
Хотя – что домовой комитет… Домовой комитет – эго человечество в миниатюре. При желании даже можно вообразить, что ваш дом – земной шар, ибо там есть все: любовь, ненависть, страх, радость, рождение, смерть, злоба, доброта, коварство, великодушие. Наверное, Рыжая Доцентша вообразила, когда ее избрали в домовой комитет, свой дом земным шаром, и, естественно, институт с его мелкими интеллигентными интригами, которые имели лишь одну цель – свалить вышестоящего и занять его место, показался ей слишком ничтожным поприщем для применения своих незаурядных способностей.
– Ах, Петр Кириллович… Петр Кириллович…
– Что, Маргарита Андреевна?
– Женились бы вы скорей.
– Почему это вас так волнует?
– Ревность, – засмеялась Рыжая.
– Что? – удивился Коньшин.
– В самом деле. Мне как-то не по себе… То одна, то другая. Все они недостойны вас, а достаетесь вы им легко, ни за что ни про что. Так сказать, задаром.
– А если женюсь, ревность кончится?
– Жена – другое дело. Жена – дело законное. Мы бы с ней как бы на равных. А эти потаскушки…
– Я скоро женюсь, – пообещал Петр Кириллович. – Может быть, даже сегодня. Сегодня у меня большой день. Двойной праздник. Женюсь. День рождения.
– Кто же она?
– Геолог.
– Да, я вижу, серьезное.
– Вроде бы.
Она помолчала.
– Жаль, что так все вышло… Петя.
За последние годы она первая – кто назвал его Петей.
– Да, жаль. Но ничего изменить нельзя.
– Позвать… Дмитрия?
– Ага… Позовите.
– Я спокойна за вас, потому что вы с невестой. Только сильно не напивайтесь.
– Не будем.
– Да, забыла. С днем рождения.
– Спасибо.
– Живите долго и умрите со своей любимой в один день. Так, кажется, у Грина? Даю Свиридова…
И тут же в трубку радостно задышал Димка. Он уже понял, что к нему.
– Свиридов на проводе.
– Чем занимаетесь, Дмитрий Юрьевич?
– Читаю газету.
– Тогда не буду мешать.
– Какой, к черту, мешать!
– Есть портфель, – сказал Коньшин полушепотом.
– А в портфеле что? – тоже полушепотом спросил Димка.
– Крымский «Рислинг» и шоколад. Кроме того, у меня сегодня день рождения. Кроме того, возможно, я сегодня женюсь. Кроме того…
– Хватит! – завопил Димка. – Куда надо ехать?
Петр Кириллович объяснил.
– Мы расположимся где-нибудь недалеко от дорожки. Я буду заламывать веточки на кустах.
– Бегу! – радостно воскликнул завлаб. – А-ах, Африка, крокодилы, бегемоты! Слушай, не могу утерпеть! – Димка понизил голос до шепота: – Есть потрясающая новость! Твоей бумаге дан ход! Не веришь? Клянусь! Итак, к нам едет ревизор! Папаше крышка! Слышишь, старик? Мы это дело сегодня обмоем? Ты слышишь? Я сам разыскал твою бумагу.
– Ну, жду, – Коньшин, улыбаясь, положил трубку.
Они пересекли железнодорожные пути, поднялись по косогору и углубились в лес. Коньшин шел сзади и незаметно заламывал веточки кустарника.
– Вы как индеец, – сказала Света, которая держалась впереди Коньшина и постоянно оглядывалась, чтобы встретиться с ним глазами и улыбнуться.
Ее улыбка была как вспышка маяка. И он брел на эти вспышки, почти не видя дорожки.
– По этому следу пойдет человек.
– Хороший?
– Хороший, но несчастный.
– Он сам виноват?
– Да. Но спровоцировал его я. Он позавидовал мне и сделал то, от чего я вовремя отказался.
– Я ничего не понимаю. Потом вы мне все расскажите. Ладно?
– Конечно. Я вам расскажу всю свою жизнь.
– Я тоже. Хотя она короткая и скучная.
– Таких не бывает. Любая жизнь как приключенческий роман. Надо только уметь ее анализировать. Ведь часто люди живут, не анализируя все, что с ними случается…
…Случилось то, чего он никогда не ждал. Месяц назад к нему приехал сын. Это произошло в среду. На работе. В большую комнату, где сидело шестеро его коллег – Коньшин был седьмым, вошел худой, длинный подросток-акселерат. Он остановился у порога и принялся робко оглядывать каждого из семерых.
Петр Кириллович сидел позади всех, у окна.
Подросток-акселерат, закончив изучение людей отдела, нерешительно двинулся по проходу и остановился перед Спящим Тимофеем.
Спящий Тимофей был уникальной личностью во всем НИИ.
Этот толстый шестидесятилетний старик, заросший черным волосом, как разбойник с большой дороги, умел спать даже во время разговора, и не только спать, но и одновременно отвечать на вопросы почему-то буквами алфавита. Он бормотал буквы до тех пор, пока собеседнику не надоедало и он не оставлял Спящего в покое. Обычно это случалось уже на середине алфавита.
Держали Спящего Тимофея потому, что он был добрым и безвредным. И кроме того, на него можно было «замкнуть» непрошеного посетителя, пока тот не «выматывался» и не спасался бегством, дабы не свихнуться.
Подросток остановился перед Спящим. Тимофей дремал с открытыми глазами, свесив кудлатую голову на грудь, пришлепывая толстыми, розовыми, как у ребенка, губами. Очки его запотели.
– Здравствуйте, – вежливо сказал подросток-акселерат.
– А… а… – ответил Спящий тотчас же, словно ждал, что кто-нибудь к нему вот-вот обратится.
– Здравствуйте… – Подросток был явно смущен. Может быть, у этого Бородача такая работа?
– Б… б…
– Скажите, пожалуйста….
– В… в…
Наступило молчание. Подросток молчал, заливаясь краской. Спящий безмятежно пришлепывал розовыми детскими губами, отгородившись от действительности запотевшими очками; казалось, он смотрел на мир сквозь слой тумана, как филин ранним дождливым сентябрьским утром.
Но мальчик, видно, был из упрямых. Он вдруг снял со Спящего очки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Хорошо. Похолостякуйте. Но только чтобы в десять часов он был дома. И трезвый, как стеклышко. Под вашу ответственность.
– Но… Маргарита Андреевна… Вы же прекрасно знаете, что это невозможно.
– Ладно, но в меру.
– Разумеется… А-ах, Африка, крокодилы…
– Что?
– Это я так.
За последние годы Рыжая Доцентша сильно изменилась. Может быть, под влиянием того, что у нее родился ребенок или вследствие избрания в домовой комитет, но Маргарита Андреевна утратила бдительность, и результаты оказались самыми плачевными. Враги Доцентши немедленно активизировались, сплели несколько очень сложных интриг, которые ослабленная Рыжая Доцентша не смогла вовремя разгадать и нейтрализовать.
В такое смутное время надо было, казалось, наоборот, мобилизоваться до предела, наносить по врагам стремительные, сокрушающие, ослепительные, зигзагообразные, как молнии, удары, однако Маргарита Андреевна всю свою энергию и ум поделила между ребенком и домовым комитетом, причем домовому комитету досталось больше.
Ребенок еще понятно, так сказать, поздний подарок судьбы – не такие умники и научные деятели не могли устоять перед сопливым, сучащим ножками подарком судьбы, но домовой комитет…
Хотя – что домовой комитет… Домовой комитет – эго человечество в миниатюре. При желании даже можно вообразить, что ваш дом – земной шар, ибо там есть все: любовь, ненависть, страх, радость, рождение, смерть, злоба, доброта, коварство, великодушие. Наверное, Рыжая Доцентша вообразила, когда ее избрали в домовой комитет, свой дом земным шаром, и, естественно, институт с его мелкими интеллигентными интригами, которые имели лишь одну цель – свалить вышестоящего и занять его место, показался ей слишком ничтожным поприщем для применения своих незаурядных способностей.
– Ах, Петр Кириллович… Петр Кириллович…
– Что, Маргарита Андреевна?
– Женились бы вы скорей.
– Почему это вас так волнует?
– Ревность, – засмеялась Рыжая.
– Что? – удивился Коньшин.
– В самом деле. Мне как-то не по себе… То одна, то другая. Все они недостойны вас, а достаетесь вы им легко, ни за что ни про что. Так сказать, задаром.
– А если женюсь, ревность кончится?
– Жена – другое дело. Жена – дело законное. Мы бы с ней как бы на равных. А эти потаскушки…
– Я скоро женюсь, – пообещал Петр Кириллович. – Может быть, даже сегодня. Сегодня у меня большой день. Двойной праздник. Женюсь. День рождения.
– Кто же она?
– Геолог.
– Да, я вижу, серьезное.
– Вроде бы.
Она помолчала.
– Жаль, что так все вышло… Петя.
За последние годы она первая – кто назвал его Петей.
– Да, жаль. Но ничего изменить нельзя.
– Позвать… Дмитрия?
– Ага… Позовите.
– Я спокойна за вас, потому что вы с невестой. Только сильно не напивайтесь.
– Не будем.
– Да, забыла. С днем рождения.
– Спасибо.
– Живите долго и умрите со своей любимой в один день. Так, кажется, у Грина? Даю Свиридова…
И тут же в трубку радостно задышал Димка. Он уже понял, что к нему.
– Свиридов на проводе.
– Чем занимаетесь, Дмитрий Юрьевич?
– Читаю газету.
– Тогда не буду мешать.
– Какой, к черту, мешать!
– Есть портфель, – сказал Коньшин полушепотом.
– А в портфеле что? – тоже полушепотом спросил Димка.
– Крымский «Рислинг» и шоколад. Кроме того, у меня сегодня день рождения. Кроме того, возможно, я сегодня женюсь. Кроме того…
– Хватит! – завопил Димка. – Куда надо ехать?
Петр Кириллович объяснил.
– Мы расположимся где-нибудь недалеко от дорожки. Я буду заламывать веточки на кустах.
– Бегу! – радостно воскликнул завлаб. – А-ах, Африка, крокодилы, бегемоты! Слушай, не могу утерпеть! – Димка понизил голос до шепота: – Есть потрясающая новость! Твоей бумаге дан ход! Не веришь? Клянусь! Итак, к нам едет ревизор! Папаше крышка! Слышишь, старик? Мы это дело сегодня обмоем? Ты слышишь? Я сам разыскал твою бумагу.
– Ну, жду, – Коньшин, улыбаясь, положил трубку.
Они пересекли железнодорожные пути, поднялись по косогору и углубились в лес. Коньшин шел сзади и незаметно заламывал веточки кустарника.
– Вы как индеец, – сказала Света, которая держалась впереди Коньшина и постоянно оглядывалась, чтобы встретиться с ним глазами и улыбнуться.
Ее улыбка была как вспышка маяка. И он брел на эти вспышки, почти не видя дорожки.
– По этому следу пойдет человек.
– Хороший?
– Хороший, но несчастный.
– Он сам виноват?
– Да. Но спровоцировал его я. Он позавидовал мне и сделал то, от чего я вовремя отказался.
– Я ничего не понимаю. Потом вы мне все расскажите. Ладно?
– Конечно. Я вам расскажу всю свою жизнь.
– Я тоже. Хотя она короткая и скучная.
– Таких не бывает. Любая жизнь как приключенческий роман. Надо только уметь ее анализировать. Ведь часто люди живут, не анализируя все, что с ними случается…
…Случилось то, чего он никогда не ждал. Месяц назад к нему приехал сын. Это произошло в среду. На работе. В большую комнату, где сидело шестеро его коллег – Коньшин был седьмым, вошел худой, длинный подросток-акселерат. Он остановился у порога и принялся робко оглядывать каждого из семерых.
Петр Кириллович сидел позади всех, у окна.
Подросток-акселерат, закончив изучение людей отдела, нерешительно двинулся по проходу и остановился перед Спящим Тимофеем.
Спящий Тимофей был уникальной личностью во всем НИИ.
Этот толстый шестидесятилетний старик, заросший черным волосом, как разбойник с большой дороги, умел спать даже во время разговора, и не только спать, но и одновременно отвечать на вопросы почему-то буквами алфавита. Он бормотал буквы до тех пор, пока собеседнику не надоедало и он не оставлял Спящего в покое. Обычно это случалось уже на середине алфавита.
Держали Спящего Тимофея потому, что он был добрым и безвредным. И кроме того, на него можно было «замкнуть» непрошеного посетителя, пока тот не «выматывался» и не спасался бегством, дабы не свихнуться.
Подросток остановился перед Спящим. Тимофей дремал с открытыми глазами, свесив кудлатую голову на грудь, пришлепывая толстыми, розовыми, как у ребенка, губами. Очки его запотели.
– Здравствуйте, – вежливо сказал подросток-акселерат.
– А… а… – ответил Спящий тотчас же, словно ждал, что кто-нибудь к нему вот-вот обратится.
– Здравствуйте… – Подросток был явно смущен. Может быть, у этого Бородача такая работа?
– Б… б…
– Скажите, пожалуйста….
– В… в…
Наступило молчание. Подросток молчал, заливаясь краской. Спящий безмятежно пришлепывал розовыми детскими губами, отгородившись от действительности запотевшими очками; казалось, он смотрел на мир сквозь слой тумана, как филин ранним дождливым сентябрьским утром.
Но мальчик, видно, был из упрямых. Он вдруг снял со Спящего очки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47