– Иисусе, – прохрипел он. – Мое ухо…
– У тебя есть еще одно, такое же хорошее, – ответили мы. – Расскажи нам о девочках на этих фотографиях.
– Нам? Что ты имеешь в виду? Иисусе, больно же! – захныкал он.
До некоторых просто не доходит. Я снова засунул пленку ему в рот и приступил к работе.
Я почти увлекся: в таких условиях работа спорилась. Сердце гнало как сумасшедшее, и мне приходилось сильно напрягаться, чтобы рука не дрожала. Но я продолжал работу, исследуя, ища нечто, что всякий раз ускользало от меня. Это захватывало и в то же время ужасно разочаровывало. Внутренний гнет нарастал, подкатывался к ушам, с криком пытался вырваться – но нет, освобождению не быть. Только это нарастающее давление, чувство чего-то прекрасного, недоступного чувствам, в ожидании, пока я его не найду и не брошусь в него целиком. Однако я так ничего и не находил, и ни один из моих старых стандартов не нес радости. Что делать? В растерянности я надрезал вену, и отвратительная лужа крови сформировалась на пленке рядом с вахтером. Я на секунду остановился в поисках ответа, но так ничего и не придумал. Я посмотрел в сторону – через оконный проем. Я смотрел, забывая дышать.
Над водой можно было видеть луну. По какой-то причине я не могу объяснить, что мне показалось таким правильным, таким необходимым: просто смотреть на луну поверх воды, смотреть, как она приглушенно мерцает – просто само совершенство. Меня качнуло, я ударился о наш импровизированный стол и пришел в себя. Но луна… или то была вода?
Так близко… Я так близок к чему-то, я почти чувствую его запах, но что же это? Дрожь пробежала по телу, и это тоже правильно, настоящая лихорадка охватила меня, даже зубы застучали. Почему? Что это все означает? Что-то находится рядом, что-то очень важное, какая-то всепобеждающая чистота и ясность, оседлавшая луну и отражающаяся в воде и на кончике моего ножа для разделки филе, а я не могу это поймать.
Я снова посмотрел на вахтера. Дико раздражает, как он тут лежит, весь в импровизированных надрезах и ненужных пятнах крови. Впрочем, трудно долго злиться, когда в тебе пульсирует такая дивная флоридская луна, обдувает тропический бриз, чудные ночные звуки шуршащей ленты соединяются с паническим дыханием. Мне почти хотелось смеяться. Некоторые предпочитают умирать за какие-нибудь совершенно невообразимые вещи; этот жуткий слизняк умрет из-за куска медного провода. А его выражение лица: столько страдания, недоумения и отчаянья. Было бы даже смешно, если бы я не был так расстроен.
И он правда заслуживает, чтобы я приложил больше усилий: в конце концов не его вина, что я оказался не в привычной своей отменной форме. Он даже недостаточно отвратителен, чтобы попасть в верхнюю часть моего программного списка. Всего-навсего отталкивающий мелкий бездельник, который убивает детей ради денег и кайфа, да и убил всего четверых или пятерых, насколько мне было известно. Мне почти стало жаль его. Ему никогда не попасть в высшую лигу.
Ну да ладно. Пора работать. Я вернулся к Яворски. Он уже не бился так сильно, но все же был слишком живым для обычных методов. Конечно, сегодня вечером со мной нет моих наиболее профессиональных игрушек и процедура должна была показаться Яворски слишком грубой. Но как опытный актер, он не жаловался. Я даже почувствовал волну привязанности и преодолел свою торопливость, уделив больше внимания и времени на качество обработки его рук. Он ответил настоящим всплеском энтузиазма, и я поплыл, тут же потерявшись в дебрях своих изысканий.
В итоге его глухие крики и дикие конвульсии вернули меня к действительности. И я вспомнил, что даже не убедился в его виновности. Я подождал, пока он успокоится, потом вынул кляп изо рта.
– Беглянки? – спросили мы.
– О Иисусе! О Боже! О Иисусе!.. – слабым голосом произносил он.
– Я так не думаю, – ответили мы. – Я думаю, мы их где-то забыли.
– Пожалуйста, – проговорил он. – Ну пожалуйста…
– Расскажи мне о беглых девочках, – настаивали мы.
– Хорошо, – выдохнул он.
– Ты увозил этих девочек.
– Да…
– Скольких?
Несколько дыхательных движений. Глаза у него закрыты, и я уже подумал, что могу потерять его слишком рано. Наконец он открыл их и посмотрел на меня.
– Пять, – сказал он наконец. – Пять маленьких красавиц. И мне не жаль.
– Конечно, не жаль, – сказали мы. Я положил руку ему на плечо. Прекрасный момент. – А теперь мне тоже не жаль.
Я снова засунул пленку ему в рот и приступил к работе. И только начал входить в свой обычный ритм, когда услышал, что внизу появился охранник.
Глава 15
Его выдал треск рации. Я уже глубоко увлекся работой, такой, которой еще не пробовал, поэтому услышал его не сразу. Кончиком ножа я работал над торсом, и уже начал чувствовать приятное покалывание в позвоночнике и в ногах, и мне совсем не хотелось останавливаться. Но рация! Эта новость хуже, чем просто появление охранника. Если он вызовет подкрепление или скажет, чтобы заблокировали дорогу, возможно, мне будет сложновато объяснить кое-что из того, чем я сейчас занимаюсь.
Я посмотрел на Яворски. Он был почти готов, и все же я недоволен, как все сделано. Слишком много грязи, я так и не нашел того, что искал. Было несколько моментов, когда казалось, что я нахожусь на грани чего-то прекрасного, какого-то удивительного откровения, чего-то… Чего? Луна, вода за окном, все на месте, а ничего не происходит. И вот я здесь, с незаконченным, нечистым, неаккуратным, не радующим глаз насильником детей, да еще охранник уже на пути к нам.
Ненавижу делать поспешные выводы. Принятие решения – такой важный момент, настоящее облегчение для нас – Пассажира и меня самого. Но какой у меня был выбор? Довольно долго – слишком долго, правда, и мне на самом деле стыдно за это – я думал о том, чтобы убить охранника и продолжить. Это было бы легко, и мог бы продолжить свои исследования как бы сначала…
Но нет. Конечно, нет. Не пойдет. Охранник невиновен, так же невиновен, как большинство жителей Майами. Возможно, самое плохое, что он делал в жизни, – несколько раз выстрелил вслед удаляющимся водителям на шоссе Пальметто. Чист практически как снег. Нет, нужно спешно отступать. Вахтеру придется остаться не совсем законченным, мне – не совсем удовлетворенным. Ничего, в следующий раз повезет больше.
Я посмотрел на это грязное, ничтожное насекомое и почувствовал, как меня заполняет отвращение. Из него сочились слюна, сопли и кровь одновременно, безобразное мокрое месиво покрывало лицо. Тонкая струйка крови вытекала изо рта. Быстрым движением я перерезал Яворски горло. И тут же пожалел о своей поспешности. Оттуда вырвался ужасный кровавый фонтан, который придал сцене еще более прискорбный вид. Да, непростительная ошибка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61