– спросила Адриана. – Почему вы не можете увидеть то, что принесет нам пелена мрака, которую вы предсказываете?
Недовольная улыбка дернула губы Креси:
– Когда я была совсем юной, то могла увидеть все, о чем меня просили, но с каждым годом мое видение становится слабее. Сейчас это сделалось моим проклятием. Я не могу видеть то, что хочу. Я вижу только то, что Богу угодно мне показать.
– Или дьяволу? – съязвила Адриана.
– Богу или дьяволу – не важно, – выдохнула Креси. – Важно то, что все мои видения непременно сбываются; а они редко бывают приятными.
Спустя два часа прибыла карета из Марли. Ее сопровождали тридцать гвардейцев Швейцарской роты, четыре стрелка и десять верховых карабинеров. Адриана, стараясь оставаться равнодушной, наблюдала, как внушительная кавалькада въезжала во двор. Она сосредоточила все свое внимание на деталях экипировки, поэтому не сразу заметила два бездыханных тела, лежащих перед домом. Им была отведена роль похитителей. Один из лежащих был одет точь-в-точь как тот незнакомец, что угрожал ей крафтпистолем, но Адриана точно знала, что это не он.
Во главе швейцарцев ехал Николас с осунувшимся и печальным лицом, одна рука болталась на перевязи, и потому, сидя в седле, он слегка покачивался.
– Мадемуазель, – бросился он к ней, спешившись, – мне нет прощения за то, что я не уберег вас. – Он склонил голову. – Простите меня, – сказал он таким голосом, что у Адрианы сжалось сердце. Он, верно, возненавидел бы ее, узнай, что его позор и пролитая кровь – всего лишь малозначащие детали в разыгранном представлении.
– В этом нет вашей вины, – так, чтобы все слышали, громко ответила она. – Я бы предпочла быть убитой, нежели видеть, как такой отважный воин сокрушается от стыда.
– А я бы предпочел умереть, нежели позволить им прикоснуться к вам, – ответил Николас.
Адриана широко улыбнулась:
– Но кто бы в таком случае сопровождал и охранял меня сейчас, сударь?
Николас снова поклонился и, передав поводья своей лошади одному из стрелков, проводил ее до кареты.
Как только они сели в карету, процессия тронулась в путь. Николас молчал.
– Вы серьезно ранены? – спросила Адриана спустя некоторое время.
– Я чувствовал бы себя несравнимо лучше, если бы рана моя была серьезной, – улыбнулся он печально. – Когда на нас напали и я вышел из кареты, пуля слегка задела мне плечо. А потом что-то… я не знаю, что это было. Как будто бы свет и жизнь высосали из меня, я провалился во тьму, а когда очнулся, ничего не помнил.
– Если пуля задела плечо, то зачем вам перевязь? – удивилась Адриана.
– Кость задета, – признался Николас. Он помолчал, затем добавил: – Я слышал, что его величество очень рассержены.
– Не беспокойтесь, Николас, я заступлюсь за вас перед королем.
– Сударыня, я хотел лишь сказать, что король волнуется о вас. – Он отвернулся к окну и совсем тихо произнес: – Многие испугались, что вас убьют или случится что-нибудь очень нехорошее.
– Но вы же видите, со мной все в порядке.
В карете на какое-то время воцарилось молчание, но вскоре Николас вновь повернулся к ней лицом. Его глаза сияли, но было в них нечто такое тяжелое, что они казались одновременно и ужасными, и прекрасными.
– Я хочу сказать вам, мадемуазель, – начал он, – что если какой мужчина осмелится к вам прикоснуться без вашего на то согласия, это будет означать только одно – я мертв, вознесся к Богу и потому не могу защитить вас. Я бы пожертвовал вечным спасением только ради того, чтобы вы не подвергались новым оскорблениям.
– Полноте, – смутилась Адриана, – полноте, Николас.
Они обменялись долгим проникновенным взглядом. Адриане казалось, что она летит вниз с огромной высоты.
– Вы меня не поняли, – после долгого молчания произнес Николас.
– Нет, Николас, думаю, что я очень хорошо вас поняла, – ответила она.
Было уже совсем темно, когда они подъехали к Марли. Адриане доложили, что король перед сном примет ее у себя в спальне. В дороге, как Николас ни боролся с собой, он все же уснул. Один из гвардейцев сообщил ей, что Николас не ел и не спал с момента ее похищения.
Путь в королевские покои лежал через огромную галерею. Адриана поразилась картине, представшей ее глазам. Галерея, как ковром, была устлана телами придворных. Они сидели или полулежали на полу, играли в карты. Людовик построил Марли как обитель уединения и покоя. И хотя король мог легко обходиться без придворных, сейчас казалось, что он не может существовать без них.
Ее появление привлекло внимание, и по галерее пронесся гул: ее поздравляли с благополучным вызволением из плена. Лица придворных изображали услужливую доброжелательность, и у Адрианы холодок пробежал по спине. Она почувствовала, как пристально вся эта толпа следит за ней, оценивает, строит предположения, как она себя поведет, и как это отразится на их жизни, и какую пользу можно извлечь из ее присутствия при короле.
– Благодарю вас, – отвечала на поздравления Адриана, делая реверанс. – Граф Тулузский и его егерь оказали мне неоценимую услугу, только благодаря им я сейчас стою перед вами.
Адриана сделала еще один реверанс и позволила своему эскорту препроводить ее к королевскому ложу.
Людовик в роскошном халате возлежал на постели, прикрытый до пояса богато расшитым покрывалом.
– Моя дорогая мадемуазель де Моншеврой, – приветствовал ее король сильным, уверенным голосом, – очень рад видеть вас живой и в полном здравии. Господь взыщет с меня за пережитые вами страдания. Молю вас об искреннем прощении.
– Я… Нет-нет, вам не надо молить меня о прощении, ваше величество, во всем, что со мной приключилось, нет вашей вины. Следуя воле Всевышнего, граф Тулузский и гвардейцы Швейцарской роты не позволили моей душе расстаться с телом.
– Вы не ранены? Вам не причинили никакого вреда?
– Никакого, кроме того, что задержали мое прибытие в Марли, ваше величество.
– Ах, Адриана, я мужчина и король великой Франции, но вы превзошли меня своей любезностью, – произнес Людовик и указал Адриане на маленький стульчик, приставленный к его кровати. – Присядьте сюда, я думаю, вы устали с дороги. Кроме того, мне нужно кое-что вам сказать, нечто такое, на что еще несколько часов назад, боюсь, у меня не хватило бы духа.
– Ваше величество…
– Я так много и многих потерял, Адриана, так далеко в прошлом остались мои славные, счастливые дни. Но я хочу, я должен вернуть эти дни. Я нужен Франции таким, каким был в молодости, тогда и сама Франция вернется к временам торжества и славы. Вы понимаете меня, Адриана?
– Понимаю, ваше величество, – ответила Адриана.
– Но я уже не тот, каким был, я стал лучше. Ментенон научила меня быть лучше себя самого. И хотя она вначале сама была просто моей любовницей, она научила меня расточительно менять любовниц по первой прихоти и капризу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Недовольная улыбка дернула губы Креси:
– Когда я была совсем юной, то могла увидеть все, о чем меня просили, но с каждым годом мое видение становится слабее. Сейчас это сделалось моим проклятием. Я не могу видеть то, что хочу. Я вижу только то, что Богу угодно мне показать.
– Или дьяволу? – съязвила Адриана.
– Богу или дьяволу – не важно, – выдохнула Креси. – Важно то, что все мои видения непременно сбываются; а они редко бывают приятными.
Спустя два часа прибыла карета из Марли. Ее сопровождали тридцать гвардейцев Швейцарской роты, четыре стрелка и десять верховых карабинеров. Адриана, стараясь оставаться равнодушной, наблюдала, как внушительная кавалькада въезжала во двор. Она сосредоточила все свое внимание на деталях экипировки, поэтому не сразу заметила два бездыханных тела, лежащих перед домом. Им была отведена роль похитителей. Один из лежащих был одет точь-в-точь как тот незнакомец, что угрожал ей крафтпистолем, но Адриана точно знала, что это не он.
Во главе швейцарцев ехал Николас с осунувшимся и печальным лицом, одна рука болталась на перевязи, и потому, сидя в седле, он слегка покачивался.
– Мадемуазель, – бросился он к ней, спешившись, – мне нет прощения за то, что я не уберег вас. – Он склонил голову. – Простите меня, – сказал он таким голосом, что у Адрианы сжалось сердце. Он, верно, возненавидел бы ее, узнай, что его позор и пролитая кровь – всего лишь малозначащие детали в разыгранном представлении.
– В этом нет вашей вины, – так, чтобы все слышали, громко ответила она. – Я бы предпочла быть убитой, нежели видеть, как такой отважный воин сокрушается от стыда.
– А я бы предпочел умереть, нежели позволить им прикоснуться к вам, – ответил Николас.
Адриана широко улыбнулась:
– Но кто бы в таком случае сопровождал и охранял меня сейчас, сударь?
Николас снова поклонился и, передав поводья своей лошади одному из стрелков, проводил ее до кареты.
Как только они сели в карету, процессия тронулась в путь. Николас молчал.
– Вы серьезно ранены? – спросила Адриана спустя некоторое время.
– Я чувствовал бы себя несравнимо лучше, если бы рана моя была серьезной, – улыбнулся он печально. – Когда на нас напали и я вышел из кареты, пуля слегка задела мне плечо. А потом что-то… я не знаю, что это было. Как будто бы свет и жизнь высосали из меня, я провалился во тьму, а когда очнулся, ничего не помнил.
– Если пуля задела плечо, то зачем вам перевязь? – удивилась Адриана.
– Кость задета, – признался Николас. Он помолчал, затем добавил: – Я слышал, что его величество очень рассержены.
– Не беспокойтесь, Николас, я заступлюсь за вас перед королем.
– Сударыня, я хотел лишь сказать, что король волнуется о вас. – Он отвернулся к окну и совсем тихо произнес: – Многие испугались, что вас убьют или случится что-нибудь очень нехорошее.
– Но вы же видите, со мной все в порядке.
В карете на какое-то время воцарилось молчание, но вскоре Николас вновь повернулся к ней лицом. Его глаза сияли, но было в них нечто такое тяжелое, что они казались одновременно и ужасными, и прекрасными.
– Я хочу сказать вам, мадемуазель, – начал он, – что если какой мужчина осмелится к вам прикоснуться без вашего на то согласия, это будет означать только одно – я мертв, вознесся к Богу и потому не могу защитить вас. Я бы пожертвовал вечным спасением только ради того, чтобы вы не подвергались новым оскорблениям.
– Полноте, – смутилась Адриана, – полноте, Николас.
Они обменялись долгим проникновенным взглядом. Адриане казалось, что она летит вниз с огромной высоты.
– Вы меня не поняли, – после долгого молчания произнес Николас.
– Нет, Николас, думаю, что я очень хорошо вас поняла, – ответила она.
Было уже совсем темно, когда они подъехали к Марли. Адриане доложили, что король перед сном примет ее у себя в спальне. В дороге, как Николас ни боролся с собой, он все же уснул. Один из гвардейцев сообщил ей, что Николас не ел и не спал с момента ее похищения.
Путь в королевские покои лежал через огромную галерею. Адриана поразилась картине, представшей ее глазам. Галерея, как ковром, была устлана телами придворных. Они сидели или полулежали на полу, играли в карты. Людовик построил Марли как обитель уединения и покоя. И хотя король мог легко обходиться без придворных, сейчас казалось, что он не может существовать без них.
Ее появление привлекло внимание, и по галерее пронесся гул: ее поздравляли с благополучным вызволением из плена. Лица придворных изображали услужливую доброжелательность, и у Адрианы холодок пробежал по спине. Она почувствовала, как пристально вся эта толпа следит за ней, оценивает, строит предположения, как она себя поведет, и как это отразится на их жизни, и какую пользу можно извлечь из ее присутствия при короле.
– Благодарю вас, – отвечала на поздравления Адриана, делая реверанс. – Граф Тулузский и его егерь оказали мне неоценимую услугу, только благодаря им я сейчас стою перед вами.
Адриана сделала еще один реверанс и позволила своему эскорту препроводить ее к королевскому ложу.
Людовик в роскошном халате возлежал на постели, прикрытый до пояса богато расшитым покрывалом.
– Моя дорогая мадемуазель де Моншеврой, – приветствовал ее король сильным, уверенным голосом, – очень рад видеть вас живой и в полном здравии. Господь взыщет с меня за пережитые вами страдания. Молю вас об искреннем прощении.
– Я… Нет-нет, вам не надо молить меня о прощении, ваше величество, во всем, что со мной приключилось, нет вашей вины. Следуя воле Всевышнего, граф Тулузский и гвардейцы Швейцарской роты не позволили моей душе расстаться с телом.
– Вы не ранены? Вам не причинили никакого вреда?
– Никакого, кроме того, что задержали мое прибытие в Марли, ваше величество.
– Ах, Адриана, я мужчина и король великой Франции, но вы превзошли меня своей любезностью, – произнес Людовик и указал Адриане на маленький стульчик, приставленный к его кровати. – Присядьте сюда, я думаю, вы устали с дороги. Кроме того, мне нужно кое-что вам сказать, нечто такое, на что еще несколько часов назад, боюсь, у меня не хватило бы духа.
– Ваше величество…
– Я так много и многих потерял, Адриана, так далеко в прошлом остались мои славные, счастливые дни. Но я хочу, я должен вернуть эти дни. Я нужен Франции таким, каким был в молодости, тогда и сама Франция вернется к временам торжества и славы. Вы понимаете меня, Адриана?
– Понимаю, ваше величество, – ответила Адриана.
– Но я уже не тот, каким был, я стал лучше. Ментенон научила меня быть лучше себя самого. И хотя она вначале сама была просто моей любовницей, она научила меня расточительно менять любовниц по первой прихоти и капризу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111