Мы могли вволю налакаться из этого Денежного Потока. И даже учились, как бы вылакать побольше.
— Как это «учились лакать»?
— Да брали уроки у адвокатов. Консультировались у специалистов по налогам, у биржевиков. А родились мы настолько близко к этому Потоку, что и мы сами, и поколений десять наших потомков могут хоть захлебнуться в этом богатстве, запросто черпать оттуда деньги ковшами, ведрами, чем угодно. А нам все мало, приглашаем специалистов, а они нас обучают, как пользоваться акведуками, плотинами, затонами, резервуарами, механическими ковшами, рычагом Архимеда. И к нашим наставникам тоже течет богатство, а их дети тоже платят, чтобы их научили, как вылакать денежек побольше.
— А я и не подозревал, что лакаю деньги.
Но Элиот так увлекся своими обобщениями, что отвечал отцу как-то бесчувственно, мимоходом:
— Оттого, что лакаешь с самого рождения. Такой человек не понимает, когда бедняки про нас говорят: «Вот налакался!», не поймет, если при нем скажут: «Деньги текут рекой». А ведь многие утверждают, что никакого Денежного Потока нет. А я, как их услышу, всегда думаю: «Бог мой, какая наглая ложь, какая безвкусица!»
— Ты меня радуешь — заговорил о хорошем вкусе, — съязвил сенатор.
— Неужели ты хочешь, чтобы я снова слушал оперы? Неужели ты хочешь, чтобы я построил образцовый особняк в образцовом поселке и опять ходил на яхте с утра до вечера?
— Кому какое дело, чего бы я хотел…
— Допустим, что живу я сейчас не в Тадж-Махале. А почему мне жить хорошо, когда другие американцы живут так скверно?
— Может быть, перестань они верить во всякую чепуху, вроде твоего Денежного Потока, да возьмись как следует за работу, они и жить стали бы не так скверно.
— А если нет Денежного Потока, откуда же ко мне каждый день притекает десять тысяч долларов? Хотя вся моя работа — дремать да почесываться и еще изредка отвечать на телефонные звонки?
— Пока еще у нас в Америке каждый может нажить капитал.
— Конечно, лишь бы еще смолоду кто-то показал ему, откуда деньги льются рекой, разъяснил, что честным путем ничего не добиться, что настоящую работу лучше послать к чертят, забыть, что каждый должен получать по труду и всякую такую ерундистику, и просто подобраться к Денежному Потоку, «Иди туда, где собрались богачи, заправилы, сказал бы я такому юнцу, поучись у них, как обделывать дела. Они падки на лесть, но и запугать их легко. Ты к ним подольстись как следует или пугни их как следует. И вдруг они безлунной ночью приложат палец к губам — тише, мол, не шуми, и поведут тебя во тьме ночной к самому широкому, самому глубокому Денежному Потоку в истории Человечества. И тебе укажут, где твое место на берегу, и выдадут тебе персональный черпак — черпай себе вволю, лакай вовсю, только не хлюпай слишком громко, чтобы бедняки не услыхали…»
Сенатор крепко выругался.
— Что ты, отец, зачем ты так? — Голос Элиота прозвучал очень ласково.
Сенатор выругался еще крепче.
— Почему в наших разговорах каждый раз возникает такая горечь , такая напряженность? Я так тебя люблю.
— Ты похож на человека, который встал бы на углу с роликом туалетной бумаги, где на каждом квадратике написано: «Я вас люблю». И всякому, кто бы ни прошел, выдавал бы такой квадратик с надписью. Не нужна мне твоя туалетная бумажка.
— Не понимаю, какое тут сходство с туалетной бумагой?
— Пока ты не бросишь пить, ты вообще ничего не поймешь. — Голос сенатора дрогнул: — Передаю трубку твоей жене. Ты понимаешь, что ты ее потерял? Понимаешь, какой она была прекрасной женой?
— Элиот?.. — испуганно, чуть слышно окликнула его Сильвия.
Бедняжка весила не больше, чем подвенечная фата.
— Сильвия. — Голос звучал суховато, твердо, без волнения. Элиот писал ей тысячу раз, звонил без конца. И сейчас она с ним впервые заговорила.
— Я… я понимаю, что вела себя нехорошо.
— Зато вполне по-человечески.
— А разве я могла иначе?
— Нет.
— А кто мог бы?
— Насколько я понимаю, никто.
— Элиот…
— Да?
— Как… как они все?
— Здесь?
— Везде.
— Прекрасно.
— Я рада.
Пауза…
— Если я начну расспрашивать про… про кого-нибудь, я заплачу.
— Не спрашивай.
— У кого-то родился ребенок?
— Не спрашивай.
— Ты, кажется, сказал отцу, что кто-то родил.
— Не спрашивай.
— У кого ребенок, Элиот? Скажи, я хочу знать.
— О господи боже, не спрашивай.
— Скажи, скажи мне!
— У Мэри Моди.
— Близнецы?
— Ну конечно.
И тут Элиот выдал себя с головой: он явно не питал никаких иллюзий насчет тех, кому посвятил свою жизнь.
— И вырастут они, наверное, поджигателями, — добавил он, так как семейство Моди славилось не только частым рождением близнецов, но и преступными поджогами.
— А малыши славные?
— Да я их не видел, — сказал Элиот раздраженным тоном, которым он не говорил с ней при других.
— А ты им уже послал подарок?
— С чего ты взяла, что я все еще рассылаю подарки? — Речь шла о том, что Элиот обычно посылал в подарок каждому новорожденному в округе акцию одной из своих машиностроительных компаний.
— Разве ты больше ничего не посылаешь?
— Ну посылаю, посылаю. — По его тону было слышно, как ему это осточертело.
— Голос у тебя усталый.
— Телефон плохо работает.
— Расскажи, какие у тебя новости?
— Моя жена по совету врачей разводится со мной.
— Неужели нельзя обойти эту новость?
Сильвия не шутила, горечь звучала в ее голосе: зачем касаться этой трагедии? Не надо было обсуждать.
— Топ-топ, обошли, — равнодушно сказал Элиот.
Элиот отпил глоток «Южной услады», но не насладился, а закашлялся.
Закашлялся и его отец. Это было случайное совпадение: отец с сыном, оба безутешные, оба — неудачники, одновременно раскашлялись. Кашель услыхала не только Сильвия, но и Норман Мушари. Мушари, незаметно выскользнув из гостиной, нашел отводную трубку в кабинете сенатора, и уши у него так и горели, когда он подслушивал разговор с Элиотом.
— Что ж, мне, наверное, пора проститься с тобой, — виновато сказала Сильвия. Лицо у нее было залито слезами.
— Это уж пусть решает твой врач.
— Передай — передай всем привет.
— Непременно, непременно!
— Скажи, что я постоянно вижу их во сне.
— Это для них большая честь.
— Поздравь Мэри Моди с рождением близнецов.
— Обязательно. Завтра буду их крестить.
— Крестить? — Этого Сильвия не ожидала.
У Мушари забегали глаза.
— Я… я не знала, что ты… что ты этим занимаешься, — опасливо проговорила Сильвия.
Мушари с удовольствием услыхал тревогу в ее голосе. Подтверждались все его подозрения: безумие Элиота явно прогрессировало, и он уже начинал впадать в религиозное помешательство.
— Мне никак нельзя было отказаться, — сказал Элиот. — Она не отставала, а больше никто не соглашается.
— Вот как! — Сильвия облегченно вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45