Сказывают, вишь: они отпущают их в отдел, на "особное" семейное жительство... Да ты, я чай, слыхал об этом?
- Как не слыхать! Слыхал. Самому, правда, не приходилось видеть, а от стариков слыхал неоднова, - отвечал Глеб, шутливое расположение которого, вызванное на минуту выходками Нефеда, заметно проходило.
- Я полагаю, все это, то есть, так... пустое, примерно... болтают, разумным тоном заметил длинный шерстобит.
- С чего ж пустое? Может статься, оно и так, как он говорит; на свете и не такие диковинки бывают. Вот хошь бы теперь: по временам давно бы пора пахарю радоваться на озими, нам - невод забрасывать; а на поле все еще снег пластом лежит, река льдом покрыта, - возразил Глеб, обращаясь к шерстобиту, который сидел с зажмуренными глазами и, казалось, погружен был в глубокую думу. - Мудреного нет, - продолжал рыбак, - того и жди "внучка за дедом придет":* новый еще снег выпадет. Раз так-то, помнится, уж совсем весна наступила, уж лист в заячье ухо развернулся и цветы были на лугах, вдруг, отколе ни возьмись, снег: в одну ночь по колено навалил; буря такая, сиверка, и боже упаси! Сдается по всему, и нонче тому же быть!
______________
* Так говорится о позднем весеннем снеге, который, падая на старый снег и тотчас же превращаясь в воду, просачивает его насквозь и уносит с земли. (Прим. автора.)
- Все может быть... все!.. Все во власти божьей, - вымолвил шерстобит, задумчиво наклоняя голову.
- С чего ж ты думаешь - быть опять снегу! - заговорил пильщик, двигая бородой.
- Конечно, все в руке божьей, во всем его святая воля, - подхватил Глеб, - но я говорю так-то - по приметам сужу! Вот теперь у тестя моего старшего сына - вот что ждем-то, - у тестя в Сосновке коровы стоят (держит боле для робят; без этого нельзя: не все хлеб да капуста, ину пору и молочка захоцца похлебать, особливо ребятишкам)... Ну, так вот, говорю, коровы у него стоят теперь смирно, не шелохнутся; смекай, значит, коли так: быть опять снегу. Уж это так верно, как вот пять пальцев на руке. Скотина весну чует лучше человека: уж коли весна устанавливается, идет на коренную, скотину ни за что не удержишь в хлеве: овца ли, корова ли, так и ревет; а выпустил из хлева, пошла по кустам рыскать - не соберешь никак!.. Эта примета ни за что не обманет!
- Видишь ты, ведь вот и разума не имеет, а ведь вот чует же, поди ты! произнес пильщик, потряхивая бородкой. - Да, - промолвил он, пожимая губами, - а только ноне, придет ли весна ранняя, придет ли поздняя, все одно: скотине нашей плохо - куды плохо будет!
- С чего ж так?
- Хвост стала что-то откидывать! Так вот и дохнут все... И бог знает что такое!
- Ой ли?
- Истинно так, дохнут... Оченно много дохнут, - подтвердил шерстобит, самому трафилось видеть.
- Что за притча такая? С чего бы, значит, это? Напущено, что ли?.. Сказывают, хвороба эта - мором, кажись, звать - не сама приходит: завозит ее, говорят, лихой человек, - сказал пильщик.
При этом рассудительный шерстобит сомнительно улыбнулся, медленно закрыл глаза и покрутил головою.
- Я полагаю, то есть, примерно, так только, пустое болтают, - произнес он с чувством достоинства. - Простой народ, он рассудка своего не имеет... и болтает - выходит, пустое, - заключил он, поглядывая на старого рыбака с видом взаимного сочувствия и стараясь улыбнуться.
Но лицо Глеба, к великому удивлению глубокомысленного скептика, осталось совершенно спокойным. Не поднимая высокого, наморщенного лба, склоненного над работой, рыбак сказал серьезным, уверенным голосом:
- Нет, любезный, не говори этого. Пустой речи недолог век. Об том, что вот он говорил, и деды и прадеды наши знали; уж коли да весь народ веру дал, стало, есть в том какая ни на есть правда. Один человек солжет, пожалуй: всяк человек - ложь, говорится, да только в одиночку; мир правду любит...
- Вестимо, так, уж коли все заодно говорят, стало, с чего-нибудь да берут, стало, есть правда, - подхватил пильщик. - Я об этой коровьей смерти сколько раз от старых стариков слышал: точно, завозят, говорят, ее, а не сама приходит. Прилучилось это, вишь, впервые с каким-то мужичком, - начал он с такою живостью, как будто вступался за мать родную, - ехал этот мужичок с мельницы, ко двору подбирался. Дело было к вечеру, маленечко примеркать стало. И выехал он на поляну. Отколь ни возьмись, подходит к нему старуха: "Подвези меня, говорит, дедушка!" - "Куда тебя?" - говорит... То есть он-то говорит ей: "Куда тебя?" - говорит. А она опять: "Подвези, говорит, хошь до своей до деревни: моченьки моей нет!" А он ей: "Ты какая такая?" - говорит. "Вот, родимый, - говорит этто она ему, - вот, говорит, я лечейка, коров лечу!" - "Где ж ты, говорит, лечила?" - "А лечила я, говорит, у добрых у людей, да не в пору за мной послали; захватить не успела - весь скот передох!" Ну, посадил он это ее к себе в сани, поехал. Ехали, ехали. Давно пора бы дома быть, ан лих - не дается; куда ни глянет, все поляна идет; и не знать, что такое! Человек был преклонный; снял он это шапку и перекрестился: "Господи боже, говорит, помилуй нас, грешных!" Смотрит, а уж старухи-то и нет с ним; глядь, подле самых саней бежит какая-то черная собака... Он ничего. Ну, попал это он на след, старик-ат, приехал домой, на двор въезжает, и собака за ним. Вот это и выходит, привез он с собою коровью смерть. На другое утро по всей его деревне ни одной коровенки не осталось! заключил пильщик, разглаживая бородку, которая во все время разговора работала вместе с языком.
- Много, может статься, тут и пустого, а правда все-таки должна быть не без этого! - сказал рыбак. - Полагаю так: завез эту коровью смерть какой лихой человек в нашу русскую землю. Ведь вот завозят же чуму из Туречины... не сама же приходит! А тут, известно, уж и старуху приплели, и собаку... На пустые речи податлив человек! Сколько на свете голов, столько и умов всякий по-своему мерекает. На то господь и разум дал: слушать слушай, а правду распутывай. Не все то перенимай, что по реке плывет; то-то же оно и есть! Правда-то иной раз что пескарь в неводе: забьется промеж петель и не видать совсем; ну, а как поразберешь складки-то, все окажется... Да полно, ребята, точно ли задалась такая причина? Кажись бы, не с чего быть скотскому падежу. Осень в прошлом году была ранняя, сухая; лист отпал до первого снегу... Не след бы быть этому.
- Ну, вот поди ж ты! А все дохнет, братец ты мой! - подхватил пильщик. - Не знаем, как дальше будет, а от самого Серпухова до Комарева, сами видели, так скотина и валится. А в одной деревне так до последней шерстинки все передохло, ни одного копыта не осталось. Как бишь звать-то эту деревню? Как бишь ее, - заключил он, обращаясь к длинному шерстобиту, - ну, вот еще где набор-то собирали... как...
- Какой набор? - спросил Глеб, неожиданно подымая голову.
- Некрутов брали... как бишь ее, эту деревню?.. Еще две церкви... Эх, запамятовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
- Как не слыхать! Слыхал. Самому, правда, не приходилось видеть, а от стариков слыхал неоднова, - отвечал Глеб, шутливое расположение которого, вызванное на минуту выходками Нефеда, заметно проходило.
- Я полагаю, все это, то есть, так... пустое, примерно... болтают, разумным тоном заметил длинный шерстобит.
- С чего ж пустое? Может статься, оно и так, как он говорит; на свете и не такие диковинки бывают. Вот хошь бы теперь: по временам давно бы пора пахарю радоваться на озими, нам - невод забрасывать; а на поле все еще снег пластом лежит, река льдом покрыта, - возразил Глеб, обращаясь к шерстобиту, который сидел с зажмуренными глазами и, казалось, погружен был в глубокую думу. - Мудреного нет, - продолжал рыбак, - того и жди "внучка за дедом придет":* новый еще снег выпадет. Раз так-то, помнится, уж совсем весна наступила, уж лист в заячье ухо развернулся и цветы были на лугах, вдруг, отколе ни возьмись, снег: в одну ночь по колено навалил; буря такая, сиверка, и боже упаси! Сдается по всему, и нонче тому же быть!
______________
* Так говорится о позднем весеннем снеге, который, падая на старый снег и тотчас же превращаясь в воду, просачивает его насквозь и уносит с земли. (Прим. автора.)
- Все может быть... все!.. Все во власти божьей, - вымолвил шерстобит, задумчиво наклоняя голову.
- С чего ж ты думаешь - быть опять снегу! - заговорил пильщик, двигая бородой.
- Конечно, все в руке божьей, во всем его святая воля, - подхватил Глеб, - но я говорю так-то - по приметам сужу! Вот теперь у тестя моего старшего сына - вот что ждем-то, - у тестя в Сосновке коровы стоят (держит боле для робят; без этого нельзя: не все хлеб да капуста, ину пору и молочка захоцца похлебать, особливо ребятишкам)... Ну, так вот, говорю, коровы у него стоят теперь смирно, не шелохнутся; смекай, значит, коли так: быть опять снегу. Уж это так верно, как вот пять пальцев на руке. Скотина весну чует лучше человека: уж коли весна устанавливается, идет на коренную, скотину ни за что не удержишь в хлеве: овца ли, корова ли, так и ревет; а выпустил из хлева, пошла по кустам рыскать - не соберешь никак!.. Эта примета ни за что не обманет!
- Видишь ты, ведь вот и разума не имеет, а ведь вот чует же, поди ты! произнес пильщик, потряхивая бородкой. - Да, - промолвил он, пожимая губами, - а только ноне, придет ли весна ранняя, придет ли поздняя, все одно: скотине нашей плохо - куды плохо будет!
- С чего ж так?
- Хвост стала что-то откидывать! Так вот и дохнут все... И бог знает что такое!
- Ой ли?
- Истинно так, дохнут... Оченно много дохнут, - подтвердил шерстобит, самому трафилось видеть.
- Что за притча такая? С чего бы, значит, это? Напущено, что ли?.. Сказывают, хвороба эта - мором, кажись, звать - не сама приходит: завозит ее, говорят, лихой человек, - сказал пильщик.
При этом рассудительный шерстобит сомнительно улыбнулся, медленно закрыл глаза и покрутил головою.
- Я полагаю, то есть, примерно, так только, пустое болтают, - произнес он с чувством достоинства. - Простой народ, он рассудка своего не имеет... и болтает - выходит, пустое, - заключил он, поглядывая на старого рыбака с видом взаимного сочувствия и стараясь улыбнуться.
Но лицо Глеба, к великому удивлению глубокомысленного скептика, осталось совершенно спокойным. Не поднимая высокого, наморщенного лба, склоненного над работой, рыбак сказал серьезным, уверенным голосом:
- Нет, любезный, не говори этого. Пустой речи недолог век. Об том, что вот он говорил, и деды и прадеды наши знали; уж коли да весь народ веру дал, стало, есть в том какая ни на есть правда. Один человек солжет, пожалуй: всяк человек - ложь, говорится, да только в одиночку; мир правду любит...
- Вестимо, так, уж коли все заодно говорят, стало, с чего-нибудь да берут, стало, есть правда, - подхватил пильщик. - Я об этой коровьей смерти сколько раз от старых стариков слышал: точно, завозят, говорят, ее, а не сама приходит. Прилучилось это, вишь, впервые с каким-то мужичком, - начал он с такою живостью, как будто вступался за мать родную, - ехал этот мужичок с мельницы, ко двору подбирался. Дело было к вечеру, маленечко примеркать стало. И выехал он на поляну. Отколь ни возьмись, подходит к нему старуха: "Подвези меня, говорит, дедушка!" - "Куда тебя?" - говорит... То есть он-то говорит ей: "Куда тебя?" - говорит. А она опять: "Подвези, говорит, хошь до своей до деревни: моченьки моей нет!" А он ей: "Ты какая такая?" - говорит. "Вот, родимый, - говорит этто она ему, - вот, говорит, я лечейка, коров лечу!" - "Где ж ты, говорит, лечила?" - "А лечила я, говорит, у добрых у людей, да не в пору за мной послали; захватить не успела - весь скот передох!" Ну, посадил он это ее к себе в сани, поехал. Ехали, ехали. Давно пора бы дома быть, ан лих - не дается; куда ни глянет, все поляна идет; и не знать, что такое! Человек был преклонный; снял он это шапку и перекрестился: "Господи боже, говорит, помилуй нас, грешных!" Смотрит, а уж старухи-то и нет с ним; глядь, подле самых саней бежит какая-то черная собака... Он ничего. Ну, попал это он на след, старик-ат, приехал домой, на двор въезжает, и собака за ним. Вот это и выходит, привез он с собою коровью смерть. На другое утро по всей его деревне ни одной коровенки не осталось! заключил пильщик, разглаживая бородку, которая во все время разговора работала вместе с языком.
- Много, может статься, тут и пустого, а правда все-таки должна быть не без этого! - сказал рыбак. - Полагаю так: завез эту коровью смерть какой лихой человек в нашу русскую землю. Ведь вот завозят же чуму из Туречины... не сама же приходит! А тут, известно, уж и старуху приплели, и собаку... На пустые речи податлив человек! Сколько на свете голов, столько и умов всякий по-своему мерекает. На то господь и разум дал: слушать слушай, а правду распутывай. Не все то перенимай, что по реке плывет; то-то же оно и есть! Правда-то иной раз что пескарь в неводе: забьется промеж петель и не видать совсем; ну, а как поразберешь складки-то, все окажется... Да полно, ребята, точно ли задалась такая причина? Кажись бы, не с чего быть скотскому падежу. Осень в прошлом году была ранняя, сухая; лист отпал до первого снегу... Не след бы быть этому.
- Ну, вот поди ж ты! А все дохнет, братец ты мой! - подхватил пильщик. - Не знаем, как дальше будет, а от самого Серпухова до Комарева, сами видели, так скотина и валится. А в одной деревне так до последней шерстинки все передохло, ни одного копыта не осталось. Как бишь звать-то эту деревню? Как бишь ее, - заключил он, обращаясь к длинному шерстобиту, - ну, вот еще где набор-то собирали... как...
- Какой набор? - спросил Глеб, неожиданно подымая голову.
- Некрутов брали... как бишь ее, эту деревню?.. Еще две церкви... Эх, запамятовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105