Мадемуазель де Кардовилль, слишком хорошо воспитанная, чтобы выказать при прислуге неудовольствие, вызванное непрошеным визитом в неудобное время, спросила только:
— А вы сказали, что я дома?
— Да, мадемуазель.
— Тогда просите графа.
Хотя теперешний приход господина де Монброна был весьма некстати, мы должны заметить, что Адриенна чувствовала к этому человеку почти дочернюю привязанность и глубокое уважение, однако очень часто не сходилась с ним во мнениях. Когда мадемуазель де Кардовилль была в ударе, между ними завязывались самые оживленные и безумно веселые споры, причем графу, несмотря на его опытность, насмешливое и скептическое красноречие, редкое знание людей и вещей, словом, несмотря на его лукавую тонкость светского человека, приходилось сдаваться и весело признавать свое поражение. Чтобы составить себе представление о разногласиях между Адриенной и графом, нужно указать, что он, прежде чем сделаться ее сообщником, постоянно выступал против (правда, из других побуждений, чем княгиня де Сен-Дизье) ее решения жить отдельно, потакая которому и приписывая ему высокую цель Роден приобрел влияние над молодой девушкой.
Графу было в это время лет шестьдесят с лишним. Это был один из самых блестящих людей времен Директории, Консульства и Империи. Его расточительность, остроумные словечки, дерзкие выходки, дуэли, любовные похождения и карточные проигрыши составляли предмет тогдашних светских пересудов. Что касается его характера, сердца и манер, достаточно упомянуть, что он сохранил верную дружбу со всеми своими прежними возлюбленными. В настоящее время он оставался очень крупным и очень искусным игроком. У него была наружность большого барина, с тонким, решительным и насмешливым выражением лица. Манеры графа убедительно доказывали, что он из самого изысканного общества, с легким оттенком вызывающей дерзости, когда он обращался к людям, которых не любил. Господин де Монброн был высокого роста, юношески строен, с открытым лбом, с лысиной, впрочем, остатки седых волос были коротко острижены, а седоватые баки обрамляли продолговатое лицо с орлиным носом, проницательными голубыми глазами и с прекрасными еще зубами.
— Граф де Монброн! — доложила Жоржетта, отворяя дверь.
Граф вошел и с отеческой фамильярностью поцеловал руку Адриенны.
— Ну, — сказал он себе мысленно, — постараемся узнать истину, чтобы избежать большого, быть может, несчастья.
3. ПРИЗНАНИЯ
Мадемуазель де Кардовилль, не желая, чтобы волновавшие ее чувства были кому-либо известны, приняла посетителя с принужденной оживленностью. Граф, стесняясь, со своей стороны, несмотря на светские привычки, начать разговор прямо с того, что его интересовало, решился, попросту говоря, прощупать почву, прежде чем приступить к серьезному разговору.
Посмотрев на молодую девушку молча, он покачал головой и с сожалением промолвил:
— Милое дитя, я огорчен…
— Сердечное огорчение, дорогой граф, или проигрыш в кости? — улыбаясь, спросила Адриенна.
— Сердечное огорчение!.. — сказал господин де Монброн.
— Как? Неужели для такого умного игрока удар женщин важнее… чем удар игральной кости?
— У меня сердечное огорчение… и виной его вы, дорогое дитя.
— Вы, право, заставляете меня гордиться, — продолжала, улыбаясь, молодая девушка.
— Напрасно. Причина моего сердечного огорчения, скажу вам прямо, ваша невнимательность к своей красоте… Вы так побледнели, у вас такое утомленное лицо, вы так грустны вот уже несколько дней… что я боюсь, нет ли у вас какого-нибудь горя.
— Вы так проницательны, милейший друг, что вам разрешается иной раз и ошибиться. Как раз это с вами сегодня и случилось. Я не грустна… никакого горя у меня, нет, и, не осуждайте мою горделивую дерзость, я никогда не была так красива, как сегодня.
— Помилуйте… скромнее не скажешь! А кто вам сказал эту неправду? Верно, женщина?
— Нет… сердце… и оно сказало правду! — с легким волнением возразила Адриенна, а затем прибавила: — Поймите, если сумеете…
— Не подразумеваете ли вы под этим, что вы гордитесь исказившимися чертами, потому что гордитесь вызвавшими это изменение страданиями вашего сердца? — сказал граф, внимательно наблюдая за Адриенной. — Значит, я все-таки был прав… Вы страдаете… Я на этом настаиваю, — прибавил он с чувством, — потому что мне тяжело!
— Успокойтесь. Я совершенно счастлива… как нельзя более быть счастливой… потому что всякую минуту повторяю себе, что я свободна… молода… и свободна…
— Да, свободны… Свободны истязать себя, как хотите. Свободны быть несчастной!
— Будет, будет! Это опять наш старый, вечный спор, — сказала Адриенна. — Мне приходится видеть в вас союзника моей тетки и… аббата д'Эгриньи.
— Во мне? Да… мы союзники… Вроде того, как республиканцы — союзники легитимистов: они входят в соглашение для того, чтобы пожрать друг друга потом! Кстати, о вашей отвратительной тетушке. Знаете, говорят, у нее уже несколько дней происходят бурные заседания духовного совета… Настоящий мятеж ряс и митр! Ваша тетушка на верном пути!
— Почему бы нет? Вы видели, как она добивалась роли богини Разума… А теперь увидим, быть может, что ее причислят и к лику святых! Разве она не прожила уже первую часть жизни св.Магдалины?
— Как бы зло вы о ней ни говорили, вы всегда останетесь у нее в долгу, моя дорогая… Однако… хотя и по совершенно иным мотивам, я думал так же, как и она, относительно вашей прихоти жить отдельно…
— Знаю, знаю…
— Да… и именно из желания видеть вас еще более свободной, чем вы теперь… я посоветовал бы вам… просто-напросто…
— Выйти замуж?..
— Конечно! И вы были бы свободны, как ветер; только вместо мадемуазель де Кардовилль звались бы иначе… госпожа такая-то… вот и все… Мы подыскали бы вам прекрасного мужа… способного отвечать… за вашу независимость…
— А кто бы отвечал за этого смешного супруга? Кто бы решился носить имя, покрытое насмешками и презрением? Неужели я? — сказала Адриенна, слегка оживляясь. — Нет, нет, милейший граф, худо или хорошо, а я одна ответчица за свои поступки; пусть худое или хорошее мнение касается только той, которая сама заслужила его своим поведением. Покрыть позором чужое имя для меня так же невозможно, как и носить такое, которое не было бы окружено уважением и почетом. А так как отвечать можно только за себя… то я и буду носить свое собственное имя.
— Право, только у вас могут быть такие идеи!
— Почему же? — отвечала, смеясь, Адриенна. — Неужели потому, что мне представляется совершенно отвратительным, когда прелестная девушка вдруг исчезает в каком-то уродливом, эгоистичном человеке, становясь, как говорят вполне серьезно, половиной этого безобразного существа… при всей своей красоте и миловидности… как будто свежая, очаровательная роза может быть когда-нибудь половиной отвратительного репейника?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158