Видит Бог, я не вправе требовать этого, - голос его сел, - но ничего не могу с собой поделать.
- Что вы говорите? - Голос у Виктории дрожал, но она взяла себя в руки и вздернула подбородок. - Моя мать больна. Я должна ехать к ней.
Он сжал кулаки.
- Я говорю не о поездке к матери, черт побери. Могу ли я выразиться яснее? Я не могу без вас жить. Не знаю, как это называется, но если это не любовь, то, что тогда? Перестаньте смотреть на меня, задрав ваш аккуратный носик, и скажите, что выйдете за меня замуж, иначе я покончу с собой.
Виктория покачала головой, изумленно глядя на него. С ее мерзкой шляпчонки стекала вода. Его яростный натиск стих перед этим безмолвным ответом, сердце у него упало. Но тут Виктория поднялась и со сдавленным криком бросилась к нему.
Рейберн привлек ее к себе, чтобы она не поскользнулась и не упала. Виктория обвила его шею руками, сдвинула на нем шляпу, пригнула его голову, губами нашла его губы и поцеловала. Порывисто, требовательно, страстно. Голова у него пошла кругом, губы его раскрылись под давлением ее языка, а она вкушала его, дразнила, любила и обжигала своей страстью. Наконец она отстранилась от него, запрокинула голову и рассмеялась. Даже в своих траурных тряпках она выглядела моложе и была прекрасна, как ни одна женщина в мире.
- Означает ли это согласие? - осведомился он.
- Да, да, да! - воскликнула Виктория, обратив к нему лицо. - То, что я собираюсь сделать, непростительная глупость с моей стороны, но вряд ли я когда-нибудь в ней раскаюсь.
Его охватил восторг, но в восторг вклинился здравый смысл.
- Вы знаете, что моя болезнь неизлечима. - Его голос звучал хрипло. - Я позволю Меррику терзать меня тысячей его бесполезных лекарств ради вас, но надежда слабая, очень слабая. Вы обрекаете себя на жизнь в темноте.
- Нет, - сказала она, приложив ладонь к его щеке, а другой продолжая обнимать за шею. - Толстые занавеси можно раздвинуть и задвинуть. Но даже если то, что вы сказали, правда, мне все равно. Вы - мое солнце. И другого мне не нужно.
Тогда в нем разорвалось нечто темное и ужасное, что-то так глубоко укоренившееся в собственной старой твердой горечи, что он не ощущал этого отдельной частью себя до того момента, когда это нечто разрушилось. И ощущение сладостного утешения хлынуло в пустоту, оставшуюся, когда это нечто исчезло; у него захватило дух.
- Вы моя, Виктория. Навсегда моя!
Он поцеловал ее, привлек к себе и выпил капли дождя с ее губ, и эта влага смешалась с соленой влагой слез, его или ее - не имело значения.
Ее губы были горячими, зовущими, настойчивыми, пьянящими. Ее пальцы запутались в его волосах, а ему страстно хотелось целовать ее, ощущать ее влажную плоть, вытащить шпильки из ее волос, чтобы их светлые волны окутали его и только его.
Удар ее перевязанной лодыжки о его ногу вернул герцога к действительности, и он со вздохом отодвинулся.
- Наша помолвка не означает, что вы не нужны вашей матушке.
- Разумеется, - согласилась Виктория, посерьезнев. - Мне нужно успеть на поезд. Но клянусь, что приеду к вам, как только смогу, и напишу заранее, чтобы вы предупредили священника.
Мысль о том, что придется отпустить ее, пусть даже на самое короткое время, причинила ему страдания. Но он преодолел боль и ответил с такой же легкостью:
- Если мне покажется, что вы задержались хотя бы на минуту дольше, чем необходимо, я поеду за вами и потребую, чтобы вы выполнили свое обещание в ближайшей церкви - будь то диссидентский, квакерский или католический храм.
- Даже в Лондоне? - Она выгнула бровь, и улыбка заиграла в уголках ее рта.
Он сжал ее в объятиях.
- Особенно в Лондоне, Цирцея. Особенно в Лондоне.
Эпилог
Апрель 1866 года
Настали сумерки, зажигая разорванные тучи оранжевым пламенем. В тени пастушеского сарая Виктория припала к груди мужа, держа в руке письмо, которое Фейн принес ей, когда они садились на лошадей, чтобы совершить верховую прогулку под дождем.
Из письма ее матери следовало, что та чувствует себя по-прежнему хорошо, что она быстро оправилась от удара, вызвавшего нарушение речи, дрожание рук и слабоумие полтора года назад. Как обычно, ее волнует последняя выходка Джека. Виктория же не считала возможным беспокоиться по этому поводу. Она любит брата и была весьма удивлена, когда осознала это. Но Джек достаточно взрослый человек, чтобы принимать решения и отвечать за последствия, как бы это ни отражалось на репутации семьи.
- Итак, что натворил этот распутник на сей раз? - спросил Байрон.
Виктория рассмеялась:
- Ты хорошо знаешь мою матушку, хотя встречался с ней всего раз.- Мне не нужно знать ее. Я знаю твоего брата.
- Ему предъявляют обвинения в ввозе французской порнографии. Так я по крайней мере полагаю; по письму трудно понять, что именно случилось.
- Думаешь, на этот раз он окажется за решеткой? - задумчиво спросил Байрон.
- А ты по-прежнему хочешь ему отомстить? - пошутила Виктория.
- Нет. Все, что я хочу, у меня здесь. Виктория посмотрела ему в глаза, опустила письмо и вернулась в его объятия. Он поцеловал чувствительное местечко у нее на шее и провел рукой по ее все еще плоскому животу вниз, к бедрам.
Виктория слегка напряглась, а Байрон, который чувствовал ее тело едва ли не лучше, чем она сама; отвел руку и открыл глаза.
- У меня утром начались месячные, - произнесла Виктория. Она знала, что все остальное он прочел на ее лице - озабоченность своим возрастом, страх, что она никогда не сможет подарить ему наследника.
В его глазах мелькнуло сожаление, смешанное с болью за нее.
- Это не твоя вина, Виктория. Возможно, оно и к лучшему. Ведь ребенок мог унаследовать мою болезнь.
Она прижала руку к его губам, чтобы заставить замолчать, и он поцеловал ее пальцы.
- Не говори так, - сказала Виктория. - Эта болезнь встречается редко даже в вашей семье.
- Да, редко, - согласился он, и лицо у него стало озорным. - Значит, мы можем снова попытаться?
Виктория фыркнула:
- Сейчас я не могу забеременеть.
- Дело мастера боится, - усмехнулся Рейберн. - По крайней мере так говорят.
Виктория тоже рассмеялась, и остатки напряжения растаяли. Она обхватила его лицо ладонями и прижалась к нему губами.
Солнце, как всегда незаметно, скрылось за горизонтом, ночь набросила свой покров на вересковые пустоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
- Что вы говорите? - Голос у Виктории дрожал, но она взяла себя в руки и вздернула подбородок. - Моя мать больна. Я должна ехать к ней.
Он сжал кулаки.
- Я говорю не о поездке к матери, черт побери. Могу ли я выразиться яснее? Я не могу без вас жить. Не знаю, как это называется, но если это не любовь, то, что тогда? Перестаньте смотреть на меня, задрав ваш аккуратный носик, и скажите, что выйдете за меня замуж, иначе я покончу с собой.
Виктория покачала головой, изумленно глядя на него. С ее мерзкой шляпчонки стекала вода. Его яростный натиск стих перед этим безмолвным ответом, сердце у него упало. Но тут Виктория поднялась и со сдавленным криком бросилась к нему.
Рейберн привлек ее к себе, чтобы она не поскользнулась и не упала. Виктория обвила его шею руками, сдвинула на нем шляпу, пригнула его голову, губами нашла его губы и поцеловала. Порывисто, требовательно, страстно. Голова у него пошла кругом, губы его раскрылись под давлением ее языка, а она вкушала его, дразнила, любила и обжигала своей страстью. Наконец она отстранилась от него, запрокинула голову и рассмеялась. Даже в своих траурных тряпках она выглядела моложе и была прекрасна, как ни одна женщина в мире.
- Означает ли это согласие? - осведомился он.
- Да, да, да! - воскликнула Виктория, обратив к нему лицо. - То, что я собираюсь сделать, непростительная глупость с моей стороны, но вряд ли я когда-нибудь в ней раскаюсь.
Его охватил восторг, но в восторг вклинился здравый смысл.
- Вы знаете, что моя болезнь неизлечима. - Его голос звучал хрипло. - Я позволю Меррику терзать меня тысячей его бесполезных лекарств ради вас, но надежда слабая, очень слабая. Вы обрекаете себя на жизнь в темноте.
- Нет, - сказала она, приложив ладонь к его щеке, а другой продолжая обнимать за шею. - Толстые занавеси можно раздвинуть и задвинуть. Но даже если то, что вы сказали, правда, мне все равно. Вы - мое солнце. И другого мне не нужно.
Тогда в нем разорвалось нечто темное и ужасное, что-то так глубоко укоренившееся в собственной старой твердой горечи, что он не ощущал этого отдельной частью себя до того момента, когда это нечто разрушилось. И ощущение сладостного утешения хлынуло в пустоту, оставшуюся, когда это нечто исчезло; у него захватило дух.
- Вы моя, Виктория. Навсегда моя!
Он поцеловал ее, привлек к себе и выпил капли дождя с ее губ, и эта влага смешалась с соленой влагой слез, его или ее - не имело значения.
Ее губы были горячими, зовущими, настойчивыми, пьянящими. Ее пальцы запутались в его волосах, а ему страстно хотелось целовать ее, ощущать ее влажную плоть, вытащить шпильки из ее волос, чтобы их светлые волны окутали его и только его.
Удар ее перевязанной лодыжки о его ногу вернул герцога к действительности, и он со вздохом отодвинулся.
- Наша помолвка не означает, что вы не нужны вашей матушке.
- Разумеется, - согласилась Виктория, посерьезнев. - Мне нужно успеть на поезд. Но клянусь, что приеду к вам, как только смогу, и напишу заранее, чтобы вы предупредили священника.
Мысль о том, что придется отпустить ее, пусть даже на самое короткое время, причинила ему страдания. Но он преодолел боль и ответил с такой же легкостью:
- Если мне покажется, что вы задержались хотя бы на минуту дольше, чем необходимо, я поеду за вами и потребую, чтобы вы выполнили свое обещание в ближайшей церкви - будь то диссидентский, квакерский или католический храм.
- Даже в Лондоне? - Она выгнула бровь, и улыбка заиграла в уголках ее рта.
Он сжал ее в объятиях.
- Особенно в Лондоне, Цирцея. Особенно в Лондоне.
Эпилог
Апрель 1866 года
Настали сумерки, зажигая разорванные тучи оранжевым пламенем. В тени пастушеского сарая Виктория припала к груди мужа, держа в руке письмо, которое Фейн принес ей, когда они садились на лошадей, чтобы совершить верховую прогулку под дождем.
Из письма ее матери следовало, что та чувствует себя по-прежнему хорошо, что она быстро оправилась от удара, вызвавшего нарушение речи, дрожание рук и слабоумие полтора года назад. Как обычно, ее волнует последняя выходка Джека. Виктория же не считала возможным беспокоиться по этому поводу. Она любит брата и была весьма удивлена, когда осознала это. Но Джек достаточно взрослый человек, чтобы принимать решения и отвечать за последствия, как бы это ни отражалось на репутации семьи.
- Итак, что натворил этот распутник на сей раз? - спросил Байрон.
Виктория рассмеялась:
- Ты хорошо знаешь мою матушку, хотя встречался с ней всего раз.- Мне не нужно знать ее. Я знаю твоего брата.
- Ему предъявляют обвинения в ввозе французской порнографии. Так я по крайней мере полагаю; по письму трудно понять, что именно случилось.
- Думаешь, на этот раз он окажется за решеткой? - задумчиво спросил Байрон.
- А ты по-прежнему хочешь ему отомстить? - пошутила Виктория.
- Нет. Все, что я хочу, у меня здесь. Виктория посмотрела ему в глаза, опустила письмо и вернулась в его объятия. Он поцеловал чувствительное местечко у нее на шее и провел рукой по ее все еще плоскому животу вниз, к бедрам.
Виктория слегка напряглась, а Байрон, который чувствовал ее тело едва ли не лучше, чем она сама; отвел руку и открыл глаза.
- У меня утром начались месячные, - произнесла Виктория. Она знала, что все остальное он прочел на ее лице - озабоченность своим возрастом, страх, что она никогда не сможет подарить ему наследника.
В его глазах мелькнуло сожаление, смешанное с болью за нее.
- Это не твоя вина, Виктория. Возможно, оно и к лучшему. Ведь ребенок мог унаследовать мою болезнь.
Она прижала руку к его губам, чтобы заставить замолчать, и он поцеловал ее пальцы.
- Не говори так, - сказала Виктория. - Эта болезнь встречается редко даже в вашей семье.
- Да, редко, - согласился он, и лицо у него стало озорным. - Значит, мы можем снова попытаться?
Виктория фыркнула:
- Сейчас я не могу забеременеть.
- Дело мастера боится, - усмехнулся Рейберн. - По крайней мере так говорят.
Виктория тоже рассмеялась, и остатки напряжения растаяли. Она обхватила его лицо ладонями и прижалась к нему губами.
Солнце, как всегда незаметно, скрылось за горизонтом, ночь набросила свой покров на вересковые пустоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56