Они сильно дрожали.
— По-моему, обстоятельства налицо.
— Ядовитые насмешки самонадеянного джентльмена, чья гордость уязвлена? — Флоренс фыркнула. — Это не больше чем раздражение, дитя мое. Клянусь, этот человек просто болен тобой. Несколько кокетливых взглядов — и он опять на коленях и за одну твою улыбку готов отдать что угодно.
— Но я не хочу, чтобы он стоял передо мной на коленях! — в отчаянии произнесла Аннели. — И уж тем более чтобы сопровождал меня в Лондон, — Придется потерпеть, ничего не поделаешь. А теперь пойдем выберем какую-нибудь безделушку, способную внушить будущему жениху благоговейный трепет.
Они прошли в комнату, набитую старинными вещами, с дубовой кроватью, на которой вполне уместились бы четверо, под балдахином из алого бархата с золотой бахромой. Ковры и шелковые обои были в тех же тонах. Потолок украшали купидоны и херувимы, увитые красными и золотыми листьями. Картины, книги, стулья, сотня статуэток, гобеленовые дорожки, клавесин, заваленный горой потрепанных книг, — все было покрыто пылью.
Аннели ни разу не заходила в бабушкину спальню, провожала ее только до порога, видимо, бабушка не пускала ее туда из-за картины с изображением обнаженной женщины, молодой и красивой, с пышными формами. Женщина лежала на алом диване в соблазнительной позе, с распущенными, разметавшимися по подушке каштановыми волосами. Рука с тонкими изящными пальцами покоилась на пушистом бугорке между бедер, что выглядело весьма двусмысленно.
— Я была примерно в твоем возрасте, когда позировала для этой картины, — не без гордости произнесла Флоренс. — Все жеребцы в округе лезли из кожи вон, добиваясь моего расположения. Помню, один болван пел серенады у меня под окном поздней ночью. Терпение у отца лопнуло, и он приказал слугам вылить на него все ночные горшки.
— А почему вы не вышли замуж? Флоренс вздохнула.
— Я любила мужчину слишком гордого и слишком упрямого. Он служил у нас на конюшне. Потом преуспел в жизни, сделал карьеру, однако считал себя недостойным дочери своего бывшего господина. Что я только не делала! Даже ребенка хотела родить от него, но не получилось. — Флоренс с усмешкой посмотрела на картину. — Я заказала этот портрет и повесила у него в комнате, чтобы, просыпаясь по утрам, он понимал, что теряет.
— Кажется, он тебе очень подходил, — сказала Аннели. — Ты, наверное, любила его без памяти.
— Да, — мечтательно произнесла Флоренс. — Любила. И не променяла бы эту любовь ни на какие ценности и титулы в мире. Ты заслуживаешь того же, Аннели Фэрчайлд, — твердо заявила бабушка. — И не должна соглашаться на меньшее.
— У меня немного другая ситуация.
— Почему? Потому что твоя мать выбрала тебе в мужья Бэрримора, а твой отец только и думает, что о политических амбициях сына, и не понимает, что дочери — такое же сокровище? Грустно, что твоя сестра разделяет взгляды матери и согласилась бы выйти даже за деревянный столб — впрочем, ее муж мало чем отличается от столба. Но ты… У тебя есть свет в глазах, дорогая. Не позволяй им его погасить.
— Как я могу избежать своей участи? Ты слишком хорошего обо мне мнения, бабушка. По правде говоря, я не умнее своей сестры.
— Будь это так, ты и часа не смогла бы провести в моем обществе. Да и я не привязалась бы к тебе. А теперь пойдем, поможешь мне передвинуть эту кучу.
Флоренс повела ее к старому железному сундуку, заваленному книгами и бумагами, попросила переложить их на стоящий рядом ящик, подняла тяжелую крышку сундука и вытащила оттуда белье, корсеты и пожелтевшие от времени чулки. Под этим сундуком стоял еще один, поменьше, из полированного дерева, с медным замком.
— Перенеси его сюда, — сказала Флоренс, указывая на изящный столик времен Людовика XIV. — Я потеряла ключ от этого сундучка примерно сорок лет назад, так что он не заперт. Открой его.
Аннели подняла крышку и стала вытаскивать кольца из паутины золотых цепей. Три кольца с сапфирами, рубинами, бриллиантами и изумрудами бабушка отвергла, взмахнув тростью. Четвертое кольцо, большое, сверкающее, с алмазом величиной с ноготь большого пальца, окруженным дюжиной голубых драгоценных камней, одобрила.
— Вот это тебе подойдет, — сказала Флоренс. — Надень же его, надень!
— Оно прелестно, — с восторгом произнесла Аннели, надевая кольцо. Кольцо шло туговато, и ей пришлось приложить усилие, чтобы продеть в него палец — Никогда не сказала бы, что это безделушка.
— Значит, у тебя хороший вкус, дорогая. Конечно же, это не безделушка. Камни настоящие, уверяю тебя, как и остальные милые вещички в моей сокровищнице.
— Но вы сказали…
— Да, сказала. Не стану же я говорить, что собираюсь подарить тебе кольцо стоимостью в несколько тысяч фунтов. Ведь тогда твоя мать объявит меня сумасшедшей и примчится сюда в поисках остального! А я хочу, чтобы это кольцо принадлежало тебе, — добавила она ворчливо. — Делай с ним что хочешь. Носи, обменяй, продай, наконец, если будет нужда.
— Продать? Никогда в жизни!
— Слово «никогда» надо произносить осторожно. В любом случае кольцо твое.
— Я… не знаю, что и сказать.
— Скажи спасибо и помни, что в этом мире мы гости. Лет через пятьдесят мы все превратимся в пыль, никто не вспомнит наших имен и уж тем более о том, что мы кого-то любили. А теперь беги в свою комнату собирать вещи. Скоро полдень, и Милдред уйдет, если ей снова придется готовить для гостей.
— Спасибо, — прошептала Аннели, обнимая бабушку. Флоренс прослезилась.
— Буду ждать от тебя письма, — сказала она. — Сообщишь, о чем пойдет разговор в экипаже. Может быть, что-нибудь услышишь об этом мошеннике, с которым тебе так нравилось целоваться. Не забудь написать.
— О, бабушка, — прошептала она. — Мы так плохо расстались! Уверена, он никогда больше не захочет меня видеть.
Флоренс взяла Аннели за подбородок.
— Помни, что я тебе сказала про слово «никогда». Думаю, оно редко звучит из уст Эмори Олторпа.
Глава 13
После проливного дождя большой экипаж Бэрримора мог проехать только по одной дороге. Вдоль побережья, где высились известняковые скалы, через Берри-Хэд. Городок Бриксгем, самый маленький из трех в заливе Тор-бей, был расположен частично наверху, откуда как на ладони был виден Ла-Манш, и потому имел важное стратегическое значение. Там находились четыре батареи тяжелых орудий, два гарнизонных форта и военно-морской госпиталь.
От Берри-Хэда до Бриксгема было несколько минут езды. Но сегодня они добирались туда не меньше часа. Не говоря уже о том, что колеса экипажа утопали в грязи, дорога была запружена повозками. Сидевшие в них люди спешили занять удобные для обзора места на скалах, чтобы увидеть, как огромный военный корабль бросит якорь в порту. Узкие улочки городка были запружены повозками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— По-моему, обстоятельства налицо.
— Ядовитые насмешки самонадеянного джентльмена, чья гордость уязвлена? — Флоренс фыркнула. — Это не больше чем раздражение, дитя мое. Клянусь, этот человек просто болен тобой. Несколько кокетливых взглядов — и он опять на коленях и за одну твою улыбку готов отдать что угодно.
— Но я не хочу, чтобы он стоял передо мной на коленях! — в отчаянии произнесла Аннели. — И уж тем более чтобы сопровождал меня в Лондон, — Придется потерпеть, ничего не поделаешь. А теперь пойдем выберем какую-нибудь безделушку, способную внушить будущему жениху благоговейный трепет.
Они прошли в комнату, набитую старинными вещами, с дубовой кроватью, на которой вполне уместились бы четверо, под балдахином из алого бархата с золотой бахромой. Ковры и шелковые обои были в тех же тонах. Потолок украшали купидоны и херувимы, увитые красными и золотыми листьями. Картины, книги, стулья, сотня статуэток, гобеленовые дорожки, клавесин, заваленный горой потрепанных книг, — все было покрыто пылью.
Аннели ни разу не заходила в бабушкину спальню, провожала ее только до порога, видимо, бабушка не пускала ее туда из-за картины с изображением обнаженной женщины, молодой и красивой, с пышными формами. Женщина лежала на алом диване в соблазнительной позе, с распущенными, разметавшимися по подушке каштановыми волосами. Рука с тонкими изящными пальцами покоилась на пушистом бугорке между бедер, что выглядело весьма двусмысленно.
— Я была примерно в твоем возрасте, когда позировала для этой картины, — не без гордости произнесла Флоренс. — Все жеребцы в округе лезли из кожи вон, добиваясь моего расположения. Помню, один болван пел серенады у меня под окном поздней ночью. Терпение у отца лопнуло, и он приказал слугам вылить на него все ночные горшки.
— А почему вы не вышли замуж? Флоренс вздохнула.
— Я любила мужчину слишком гордого и слишком упрямого. Он служил у нас на конюшне. Потом преуспел в жизни, сделал карьеру, однако считал себя недостойным дочери своего бывшего господина. Что я только не делала! Даже ребенка хотела родить от него, но не получилось. — Флоренс с усмешкой посмотрела на картину. — Я заказала этот портрет и повесила у него в комнате, чтобы, просыпаясь по утрам, он понимал, что теряет.
— Кажется, он тебе очень подходил, — сказала Аннели. — Ты, наверное, любила его без памяти.
— Да, — мечтательно произнесла Флоренс. — Любила. И не променяла бы эту любовь ни на какие ценности и титулы в мире. Ты заслуживаешь того же, Аннели Фэрчайлд, — твердо заявила бабушка. — И не должна соглашаться на меньшее.
— У меня немного другая ситуация.
— Почему? Потому что твоя мать выбрала тебе в мужья Бэрримора, а твой отец только и думает, что о политических амбициях сына, и не понимает, что дочери — такое же сокровище? Грустно, что твоя сестра разделяет взгляды матери и согласилась бы выйти даже за деревянный столб — впрочем, ее муж мало чем отличается от столба. Но ты… У тебя есть свет в глазах, дорогая. Не позволяй им его погасить.
— Как я могу избежать своей участи? Ты слишком хорошего обо мне мнения, бабушка. По правде говоря, я не умнее своей сестры.
— Будь это так, ты и часа не смогла бы провести в моем обществе. Да и я не привязалась бы к тебе. А теперь пойдем, поможешь мне передвинуть эту кучу.
Флоренс повела ее к старому железному сундуку, заваленному книгами и бумагами, попросила переложить их на стоящий рядом ящик, подняла тяжелую крышку сундука и вытащила оттуда белье, корсеты и пожелтевшие от времени чулки. Под этим сундуком стоял еще один, поменьше, из полированного дерева, с медным замком.
— Перенеси его сюда, — сказала Флоренс, указывая на изящный столик времен Людовика XIV. — Я потеряла ключ от этого сундучка примерно сорок лет назад, так что он не заперт. Открой его.
Аннели подняла крышку и стала вытаскивать кольца из паутины золотых цепей. Три кольца с сапфирами, рубинами, бриллиантами и изумрудами бабушка отвергла, взмахнув тростью. Четвертое кольцо, большое, сверкающее, с алмазом величиной с ноготь большого пальца, окруженным дюжиной голубых драгоценных камней, одобрила.
— Вот это тебе подойдет, — сказала Флоренс. — Надень же его, надень!
— Оно прелестно, — с восторгом произнесла Аннели, надевая кольцо. Кольцо шло туговато, и ей пришлось приложить усилие, чтобы продеть в него палец — Никогда не сказала бы, что это безделушка.
— Значит, у тебя хороший вкус, дорогая. Конечно же, это не безделушка. Камни настоящие, уверяю тебя, как и остальные милые вещички в моей сокровищнице.
— Но вы сказали…
— Да, сказала. Не стану же я говорить, что собираюсь подарить тебе кольцо стоимостью в несколько тысяч фунтов. Ведь тогда твоя мать объявит меня сумасшедшей и примчится сюда в поисках остального! А я хочу, чтобы это кольцо принадлежало тебе, — добавила она ворчливо. — Делай с ним что хочешь. Носи, обменяй, продай, наконец, если будет нужда.
— Продать? Никогда в жизни!
— Слово «никогда» надо произносить осторожно. В любом случае кольцо твое.
— Я… не знаю, что и сказать.
— Скажи спасибо и помни, что в этом мире мы гости. Лет через пятьдесят мы все превратимся в пыль, никто не вспомнит наших имен и уж тем более о том, что мы кого-то любили. А теперь беги в свою комнату собирать вещи. Скоро полдень, и Милдред уйдет, если ей снова придется готовить для гостей.
— Спасибо, — прошептала Аннели, обнимая бабушку. Флоренс прослезилась.
— Буду ждать от тебя письма, — сказала она. — Сообщишь, о чем пойдет разговор в экипаже. Может быть, что-нибудь услышишь об этом мошеннике, с которым тебе так нравилось целоваться. Не забудь написать.
— О, бабушка, — прошептала она. — Мы так плохо расстались! Уверена, он никогда больше не захочет меня видеть.
Флоренс взяла Аннели за подбородок.
— Помни, что я тебе сказала про слово «никогда». Думаю, оно редко звучит из уст Эмори Олторпа.
Глава 13
После проливного дождя большой экипаж Бэрримора мог проехать только по одной дороге. Вдоль побережья, где высились известняковые скалы, через Берри-Хэд. Городок Бриксгем, самый маленький из трех в заливе Тор-бей, был расположен частично наверху, откуда как на ладони был виден Ла-Манш, и потому имел важное стратегическое значение. Там находились четыре батареи тяжелых орудий, два гарнизонных форта и военно-морской госпиталь.
От Берри-Хэда до Бриксгема было несколько минут езды. Но сегодня они добирались туда не меньше часа. Не говоря уже о том, что колеса экипажа утопали в грязи, дорога была запружена повозками. Сидевшие в них люди спешили занять удобные для обзора места на скалах, чтобы увидеть, как огромный военный корабль бросит якорь в порту. Узкие улочки городка были запружены повозками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73