Наказание не заставило себя ждать: изгнать дьявола не удалось, зло возобновило свои действия с еще большей силой, и девушка, потеряв последнюю надежду, спрыгнула с вершины Скарбороусских скал и разбилась о камни. Он исповедался самому архиепископу, чей ответ очень удивил его:
— Сын мой, тебя искушал дьявол, но наказал Бог. Я не настаиваю на твоем дальнейшем наказании и не хочу лишать тебя сана. Я молился о том, чтобы Господь указал тебе правильный путь, и на то воля Божья, чтобы ты продолжал уничтожать зло в душах напуганных детей. Иди с миром.
Но, несмотря на покаяние и отпущение грехов, Бережный Священник не мог не вспоминать по ночам это хрупкое тело, распростертое на камнях, как сломанный цветок. Да и мог ли он вообще когда-нибудь забыть прикосновения ее рук, поворот головы, ту сладость их совместного пробуждения и свое внезапное превращение из человека, давшего обет безбрачия, в любовника. Ничто не могло избавить его от этих воспоминаний, приносящих одни страдания, да он и не хотел забывать. Только мысли о своей давней любви грели его в суровой жизни, посвященной служению Богу и добру.
Когда Бережный Священник вышел из Большой Залы и стал медленно подниматься по лестнице, шелестя облачением, ему постепенно стала видна девочка, прятавшаяся над ним.
На ходу он прочел первые пять псалмов и окропил все вокруг себя святой водой, стараясь не смотреть по сторонам и опасаясь испугать ее. Осторожно, но целенаправленно он начал продвигаться по коридору к неподвижно висящей малиновой драпировке. Приближаясь к ней, он почти чувствовал биение сердца девочки.
— Молю тебя, Господи, войди в дом, принадлежащий тебе, — прошептал он.
Бережный Священник сделал еще шаг и остановился. В тишине он слышал прерывистое дыхание девочки, но не мог благословить ее. Зло, использовавшее ее как свой инструмент, необходимо было изгнать и полностью уничтожить, без малейшей жалости и сомнений. Он повысил голос с шепота до крика:
— Создай себе постоянное место в сердце твоей верной рабы… — Он замолчал, отдергивая занавесь и устремляя на нее властный взгляд, исполненный энергии. Девочка в ужасе и удивлении раскрыла рот и отшатнулась, когда он прокричал над ее ухом: — …Твоей верной рабы Мелиор Мэри Уэстон!
Бережный Священник занес над ней руку с огромным кольцом и трижды перекрестил. Затем быстро, чтобы она не успела увернуться, поймал ее за талию и заставил перекреститься саму.
— Это создание служит Господу нашему и никому более, — продолжал он. — И я приказываю уйти тому, кто находится в нем. Проклятый демон, я приказываю тебе, уходи из этого ребенка! Ибо я изгоняю тебя, и я — инструмент, избранный Богом.
Мелиор Мэри очень побледнела, и он спросил:
— Что случилось? ОНО здесь?
Девочка кивнула, от страха не в силах произнести ни слова.
— Не бойся, — успокоил он ее, — со мной воля Господня.
Бережный Священник никогда не чувствовал себя сильнее, чем в тот момент. Что-то в фиалковых глазах девочки, темных от нервного напряжения, напомнило ему о далекой любви, о сладком голосе, звавшем его в ночи. И он был готов защитить ее, изгнать дьявола.
— О, Господи Боже! — воскликнул он, когда занавеси вдруг взметнулись вверх, как от урагана. — Пусть в этом доме, именуемом Саттон, зло и злые духи утратят свою силу.
Но, сказав это, он понял: что-то не так — его голос растворился в воздухе, как голос гнома, пытающегося перекричать ветер. Но все же зло отступило, он был уверен в этом и произнес еще раз:
— Пусть утратят свою силу зло и злые духи в замке Саттон.
Никогда в жизни он не был так уверен в себе, его душа ликовала. Ему показалось, что потолок над ним накренился. Он протянул руки, чтобы защитить девочку, опрыскивая ее святой водой, и воскликнул:
— Господи, изгони зло, преследующее этого ребенка!
И с этими словами провалился в темноту, слыша крики и зная, что это голос зла.
В крошечном домике в Ислингтоне Амелия Фитсховард поставила на пол ведро угля и поднесла руки к груди. Дышать вдруг стало невыносимо трудно. Издавая хриплые звуки, она поняла, что наступил конец ее жизни, что недомогание последних нескольких дней достигло предела. Болезнь, истощившая ее до детской хрупкости, в конце концов надорвала сердце. Но необходимо было добраться до письменного стола и вынуть оттуда два жизненно важных письма, приготовленных на этот случай: одно на имя миссис Уэстон в Саттон, а другое — ее поверенному мистеру Пеннинкьюку. Она должна была успеть ради двух людей, зависящих от нее — Сибеллы и…
Но дыхание остановилось, перед глазами поплыл туман — жить ей оставалось считанные секунды. И тогда Амелия воспользовалась той силой, которая, как говорили, всегда была присуща Фитсховардам. Она мысленно заговорила с Сибеллой: — Бедное дитя мое, не горюй обо мне. Отправляйся к мистеру Пеннинкьюку в Холборн и проси его о помощи; затем начинай новую жизнь в доме Уэстонов. Убедись, что оба письма отправлены. Я всегда буду любить тебя.
Амелия без сил упала рядом с письменным столом, не в состоянии сделать больше ни одного шага. Ей было тридцать лет, но смерть придала ее изможденному лицу детскую мягкость, и Сибелла нашла мать с улыбкой, обращенной в вечность.
— …И все-таки что-то упущено, мадам. Нечто в самой атмосфере, хотя зло, преследовавшее Мелиор Мэри, ушло. Я не могу этого понять.
Бережный Священник покачал головой. Он сидел в элегантной зале Елизаветы на краешке позолоченного стула. Все вокруг — богатые бархатные драпировки, нежные тона обивки — диссонировало с его черной одеждой и аскетичным лицом. И даже мягкий свет множества свечей, стоявших в серебряных канделябрах, не мог скрыть его неловкости, желания снова оказаться на улице и стать обычным человеком, идущим под небосводом, благословенным Богом.
Елизавета озадаченно посмотрела на него:
— Но, святой отец, что вы такое говорите? Девочка впервые за многие недели спокойно спит. Она ведь вам сказала, что ОНО ушло. Вы же сами видели, как это происходило.
— Несомненно. Но все же я никогда не сталкивался с чем-либо более могущественным. Казалось, будто древнее и ужасное зло хотело покалечить мою душу.
Елизавета содрогнулась, а из темноты заговорил Джон:
— Я должен вам кое-что сказать, святой отец. Об этом не знает даже моя жена. Говорят, что на нашей земле и на живущих здесь лежит проклятие.
Елизавета повернула удивленное лицо в сторону мужа. Хотя священник не двинулся с места, лицо его дрогнуло. Он провел по щеке тыльной стороной ладони. На несколько мгновений воцарилась тишина.
— Что вы имеете в виду?
Этим вопросом Елизавета как бы скомандовала Джону подняться со стула, на котором он сидел перед камином нога на ногу.
— Существует легенда о древнем проклятии, распространяющемся на Уэстонов и все семьи, обитавшие в замке Саттон до них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Сын мой, тебя искушал дьявол, но наказал Бог. Я не настаиваю на твоем дальнейшем наказании и не хочу лишать тебя сана. Я молился о том, чтобы Господь указал тебе правильный путь, и на то воля Божья, чтобы ты продолжал уничтожать зло в душах напуганных детей. Иди с миром.
Но, несмотря на покаяние и отпущение грехов, Бережный Священник не мог не вспоминать по ночам это хрупкое тело, распростертое на камнях, как сломанный цветок. Да и мог ли он вообще когда-нибудь забыть прикосновения ее рук, поворот головы, ту сладость их совместного пробуждения и свое внезапное превращение из человека, давшего обет безбрачия, в любовника. Ничто не могло избавить его от этих воспоминаний, приносящих одни страдания, да он и не хотел забывать. Только мысли о своей давней любви грели его в суровой жизни, посвященной служению Богу и добру.
Когда Бережный Священник вышел из Большой Залы и стал медленно подниматься по лестнице, шелестя облачением, ему постепенно стала видна девочка, прятавшаяся над ним.
На ходу он прочел первые пять псалмов и окропил все вокруг себя святой водой, стараясь не смотреть по сторонам и опасаясь испугать ее. Осторожно, но целенаправленно он начал продвигаться по коридору к неподвижно висящей малиновой драпировке. Приближаясь к ней, он почти чувствовал биение сердца девочки.
— Молю тебя, Господи, войди в дом, принадлежащий тебе, — прошептал он.
Бережный Священник сделал еще шаг и остановился. В тишине он слышал прерывистое дыхание девочки, но не мог благословить ее. Зло, использовавшее ее как свой инструмент, необходимо было изгнать и полностью уничтожить, без малейшей жалости и сомнений. Он повысил голос с шепота до крика:
— Создай себе постоянное место в сердце твоей верной рабы… — Он замолчал, отдергивая занавесь и устремляя на нее властный взгляд, исполненный энергии. Девочка в ужасе и удивлении раскрыла рот и отшатнулась, когда он прокричал над ее ухом: — …Твоей верной рабы Мелиор Мэри Уэстон!
Бережный Священник занес над ней руку с огромным кольцом и трижды перекрестил. Затем быстро, чтобы она не успела увернуться, поймал ее за талию и заставил перекреститься саму.
— Это создание служит Господу нашему и никому более, — продолжал он. — И я приказываю уйти тому, кто находится в нем. Проклятый демон, я приказываю тебе, уходи из этого ребенка! Ибо я изгоняю тебя, и я — инструмент, избранный Богом.
Мелиор Мэри очень побледнела, и он спросил:
— Что случилось? ОНО здесь?
Девочка кивнула, от страха не в силах произнести ни слова.
— Не бойся, — успокоил он ее, — со мной воля Господня.
Бережный Священник никогда не чувствовал себя сильнее, чем в тот момент. Что-то в фиалковых глазах девочки, темных от нервного напряжения, напомнило ему о далекой любви, о сладком голосе, звавшем его в ночи. И он был готов защитить ее, изгнать дьявола.
— О, Господи Боже! — воскликнул он, когда занавеси вдруг взметнулись вверх, как от урагана. — Пусть в этом доме, именуемом Саттон, зло и злые духи утратят свою силу.
Но, сказав это, он понял: что-то не так — его голос растворился в воздухе, как голос гнома, пытающегося перекричать ветер. Но все же зло отступило, он был уверен в этом и произнес еще раз:
— Пусть утратят свою силу зло и злые духи в замке Саттон.
Никогда в жизни он не был так уверен в себе, его душа ликовала. Ему показалось, что потолок над ним накренился. Он протянул руки, чтобы защитить девочку, опрыскивая ее святой водой, и воскликнул:
— Господи, изгони зло, преследующее этого ребенка!
И с этими словами провалился в темноту, слыша крики и зная, что это голос зла.
В крошечном домике в Ислингтоне Амелия Фитсховард поставила на пол ведро угля и поднесла руки к груди. Дышать вдруг стало невыносимо трудно. Издавая хриплые звуки, она поняла, что наступил конец ее жизни, что недомогание последних нескольких дней достигло предела. Болезнь, истощившая ее до детской хрупкости, в конце концов надорвала сердце. Но необходимо было добраться до письменного стола и вынуть оттуда два жизненно важных письма, приготовленных на этот случай: одно на имя миссис Уэстон в Саттон, а другое — ее поверенному мистеру Пеннинкьюку. Она должна была успеть ради двух людей, зависящих от нее — Сибеллы и…
Но дыхание остановилось, перед глазами поплыл туман — жить ей оставалось считанные секунды. И тогда Амелия воспользовалась той силой, которая, как говорили, всегда была присуща Фитсховардам. Она мысленно заговорила с Сибеллой: — Бедное дитя мое, не горюй обо мне. Отправляйся к мистеру Пеннинкьюку в Холборн и проси его о помощи; затем начинай новую жизнь в доме Уэстонов. Убедись, что оба письма отправлены. Я всегда буду любить тебя.
Амелия без сил упала рядом с письменным столом, не в состоянии сделать больше ни одного шага. Ей было тридцать лет, но смерть придала ее изможденному лицу детскую мягкость, и Сибелла нашла мать с улыбкой, обращенной в вечность.
— …И все-таки что-то упущено, мадам. Нечто в самой атмосфере, хотя зло, преследовавшее Мелиор Мэри, ушло. Я не могу этого понять.
Бережный Священник покачал головой. Он сидел в элегантной зале Елизаветы на краешке позолоченного стула. Все вокруг — богатые бархатные драпировки, нежные тона обивки — диссонировало с его черной одеждой и аскетичным лицом. И даже мягкий свет множества свечей, стоявших в серебряных канделябрах, не мог скрыть его неловкости, желания снова оказаться на улице и стать обычным человеком, идущим под небосводом, благословенным Богом.
Елизавета озадаченно посмотрела на него:
— Но, святой отец, что вы такое говорите? Девочка впервые за многие недели спокойно спит. Она ведь вам сказала, что ОНО ушло. Вы же сами видели, как это происходило.
— Несомненно. Но все же я никогда не сталкивался с чем-либо более могущественным. Казалось, будто древнее и ужасное зло хотело покалечить мою душу.
Елизавета содрогнулась, а из темноты заговорил Джон:
— Я должен вам кое-что сказать, святой отец. Об этом не знает даже моя жена. Говорят, что на нашей земле и на живущих здесь лежит проклятие.
Елизавета повернула удивленное лицо в сторону мужа. Хотя священник не двинулся с места, лицо его дрогнуло. Он провел по щеке тыльной стороной ладони. На несколько мгновений воцарилась тишина.
— Что вы имеете в виду?
Этим вопросом Елизавета как бы скомандовала Джону подняться со стула, на котором он сидел перед камином нога на ногу.
— Существует легенда о древнем проклятии, распространяющемся на Уэстонов и все семьи, обитавшие в замке Саттон до них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84