Однако, наконец, настал день, когда от него нельзя было больше отговариваться, и его ввели в ее гостиную. Он неотрывно медленно поцеловал ее руку и надолго задержал ее в своей.
– Лавиния! О, жестокая красавица! Она отобрала у него руку, не очень довольная его вторжением.
– Как глупо, Гарольд! Я не могу позволить вам подшучивать надо мной каждый день!
Она разрешила ему сесть рядом у окна, и он снова завладел ее рукой. Любит ли она его? Она надеется, что он не собирается глупить. Конечно, нет. Он ей не поверил и стал умолять уехать с ним. Тщетно просила его леди Лавиния успокоиться, она разожгла огонь, и пламя грозило поглотить ее. Он был так настойчив, что она, ожидая ежеминутно прихода Ричарда и опасалась их столкновения, пообещала дать ему ответ следующим вечером в театре. Избавившись от него таким образом, она с облегченным вздохом проводила его взглядом, когда он пересекал сквер. Конечно, она была очень привязана к милому Гарольду, но, право же, он порой был ужасно надоедлив.
Вынув из кармана крохотное зеркальце, она критически оглядела свою внешность, поправила один локон, пригладила другой. Она опасалась, что сегодня вечером будет выглядеть утомленной, но надеялась, что Ричард так не подумает. Поглядев на часы, она удивилась, где он. Несомненно, он уже должен быть дома! Затем она приглашающе отставила кресло, пододвинула к нему скамеечку и уселась напротив. Со вздохом она подумала, что для нее совершенно новое занятие стараться угодить и покорить мужа. Еще она подумала о том, как угождал ей он в прошлом, поджидал ее так, как сейчас ожидала его она… надеясь, что он придет. Леди Лавиния стала сознавать, что, возможно, жизнь Дика с нею была совсем не похожа на розы.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Ричард. Глубокие морщины залегли у него между бровями, но губы были сжаты твердо и решительно. Он сумрачно поглядел на нее и подумал, как же она прекрасна.
Леди Лавиния улыбнулась и кивнула на приготовленное ею кресло.
– Садись, Дикки! Я так рада, что ты пришел! Право же, мне было ужасно скучно и одиноко!
– Неужели? – проговорил он, вертя в пальцах ее ноженки. – Нет. Я не буду садиться. Я должен кое-что сказать тебе, Лавиния. Кое-что тебе рассказать.
– О-о, должен? – переспросила она. – Что-нибудь приятное, Дикки?
– Боюсь, едва ли так подумаешь. Я собираюсь покончить.
– О? О, неужели? С чем покончить?
– С этим… с этой лживой жизнь, которую веду… вел. Я… я… я собираюсь во всем признаться, рассказать правду.
– Рича-ард!
Он уронил ноженки и беспокойно заходил по комнате.
– Я… говорю тебе, Лавиния, что не могу больше этого выносить! Не могу! Не могу! Мысль о том, что, возможно, приходится переносить Джону, сводит меня с ума! Я должен заговорить!
– Ты… ты не можешь! – ахнула она. – Спустя семь лет. Дикки, ради Бога!.. – она то краснела, то бледнела.
– Я не могу больше продолжать жить во лжи… Я ощущал это все сильнее и сильнее с тех пор… с тех пор, как тогда на дороге… встретил Джека. И теперь я больше не могу выносить этого. Куда бы я ни пошел, я вижу его… он смотрит на меня… ты не можешь этого понять!..
Лавиния отбросила вышивание.
– Нет! Нет! Не могу! Ей-богу, Дик, ты должен был подумать об этом раньше!
– Знаю. Ничто не может извинить мою трусость, мою слабость. Я все это знаю, но еще не поздно – даже сейчас – раскаяться. Через неделю все узнают правду.
– Что… что ты имеешь в виду?
– Я обратился с просьбой ко всем, кого это касается, прибыть в Уинчем в следующую пятницу.
– Боже правый! Дик! Дик, подумай!
– Я уже подумал. Бог мой! Как я подумал!
– Это несправедливо по отношению ко мне! О, ты… подумай о своей чести… Уинчем!
– Моя честь ничего не стоит. Я думаю о его чести.
Она вскочила, схватила его за руку.
– Ричард, ты сошел с ума! Ты не должен делать этого! Говорю тебе, не должен!
– Умоляю тебя, Лавиния, не пытайся заставить меня изменить решение. Это бесполезно. Твои слова ничего не поменяют.
Она впала в ярость, отшатнулась от него, все ее добрые намерения оказались забыты.
– Ты не имеешь права бесчестить меня! Если ты это сделаешь, я тебя никогда не прощу! Я не останусь с тобой… я…
Он прервал ее… это было именно то, чего он ждал, он не должен клянчить. Это было ему возмездием.
– Я знаю. Я к этому готов.
На мгновение она перестала дышать. Он знал! Он был к этому готов! Он воспринимал ее слова всерьез… он всегда ждал, что она его оставит! О, должно быть, он действительно устал от нее и хочет, чтобы она ушла. Что же такое он говорит?
– Я знаю, ты любишь Лавлейса. Я… я знаю это уже некоторое время, Лавиния опустилась на ближайший стул. До чего ее довела собственная глупость?
– Я, разумеется, не буду препятствовать вашему бегству…
Это было чудовищно! Леди Лавиния закрыла лицо руками и расплакалась. Значит, это было правдой… Он ее не любит… Он любит миссис Фаншо… а ей надо бежать. Когда до нее дошел весь ужас происходящего, ее слезы перешли в жалобные рыдания.
Соблазн заключить ее в объятия побеждал самообладание Ричарда, и все же он сумел его побороть.
Если он позволит себе поцеловать ее, она попытается сломить его решимость… и, возможно, преуспеет в этом. Поэтому он глядел в сторону, стараясь избежать пытки смотреть и слышать, как она плачет.
Лавиния продолжала плакать, мечтая почувствовать утешенье его объятий, готовая согласиться на что угодно, лишь бы только он показал, что любит ее. Но когда он не сделал ни малейшего движения в ее сторону, гордость вернулась и, промокнув глаза платком, она поднялась со стула.
– Ты жестокий! Жестокий! Жестокий! Если ты так поступишь, я тебя обязательно оставлю!
«Ну, теперь-то он, наверняка, что-то скажет… возразит ей!»
Невероятным усилием воли Ричард сдержал себя.
– Я… очень сожалею, Лавиния, – произнес он странно сдержанным голосом.
Все было напрасно. Она убила его любовь, он жаждал избавиться от нее. Она подошла к двери и обернулась.
– Я вижу, что ты меня не любишь, – проговорила она с мертвым спокойствием. – Я прекрасно все понимаю, – она рванула ручку двери. – Я тебя ненавижу! – и вскрикнув это, она побежала по коридору, яростно шелестя шелком юбок. В отдалении хлопнула дверь, и наступила тишина.
Карстерз стоял неподвижно, уставившись в пол на смятую вышивку. Наконец, он наклонился, подобрал ее, и запах фиалок пахнул ему в лицо. Он страстно поднес материю к губам.
Если бы Лавиния могла видеть его сейчас, это изменило бы все положение дел. Но она заперлась в своей комнате и продолжала плакать в одиночестве. Когда слез больше не осталось, она выпрямилась и стала убеждать себя в том, что хочет убежать. Она была уверена, что Гарольд будет добр к ней, и, несомненно, она будет вести с ним очень увлекательную жизнь, но… чем больше она об этом думала, тем меньше ей хотелось бежать за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Лавиния! О, жестокая красавица! Она отобрала у него руку, не очень довольная его вторжением.
– Как глупо, Гарольд! Я не могу позволить вам подшучивать надо мной каждый день!
Она разрешила ему сесть рядом у окна, и он снова завладел ее рукой. Любит ли она его? Она надеется, что он не собирается глупить. Конечно, нет. Он ей не поверил и стал умолять уехать с ним. Тщетно просила его леди Лавиния успокоиться, она разожгла огонь, и пламя грозило поглотить ее. Он был так настойчив, что она, ожидая ежеминутно прихода Ричарда и опасалась их столкновения, пообещала дать ему ответ следующим вечером в театре. Избавившись от него таким образом, она с облегченным вздохом проводила его взглядом, когда он пересекал сквер. Конечно, она была очень привязана к милому Гарольду, но, право же, он порой был ужасно надоедлив.
Вынув из кармана крохотное зеркальце, она критически оглядела свою внешность, поправила один локон, пригладила другой. Она опасалась, что сегодня вечером будет выглядеть утомленной, но надеялась, что Ричард так не подумает. Поглядев на часы, она удивилась, где он. Несомненно, он уже должен быть дома! Затем она приглашающе отставила кресло, пододвинула к нему скамеечку и уселась напротив. Со вздохом она подумала, что для нее совершенно новое занятие стараться угодить и покорить мужа. Еще она подумала о том, как угождал ей он в прошлом, поджидал ее так, как сейчас ожидала его она… надеясь, что он придет. Леди Лавиния стала сознавать, что, возможно, жизнь Дика с нею была совсем не похожа на розы.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Ричард. Глубокие морщины залегли у него между бровями, но губы были сжаты твердо и решительно. Он сумрачно поглядел на нее и подумал, как же она прекрасна.
Леди Лавиния улыбнулась и кивнула на приготовленное ею кресло.
– Садись, Дикки! Я так рада, что ты пришел! Право же, мне было ужасно скучно и одиноко!
– Неужели? – проговорил он, вертя в пальцах ее ноженки. – Нет. Я не буду садиться. Я должен кое-что сказать тебе, Лавиния. Кое-что тебе рассказать.
– О-о, должен? – переспросила она. – Что-нибудь приятное, Дикки?
– Боюсь, едва ли так подумаешь. Я собираюсь покончить.
– О? О, неужели? С чем покончить?
– С этим… с этой лживой жизнь, которую веду… вел. Я… я… я собираюсь во всем признаться, рассказать правду.
– Рича-ард!
Он уронил ноженки и беспокойно заходил по комнате.
– Я… говорю тебе, Лавиния, что не могу больше этого выносить! Не могу! Не могу! Мысль о том, что, возможно, приходится переносить Джону, сводит меня с ума! Я должен заговорить!
– Ты… ты не можешь! – ахнула она. – Спустя семь лет. Дикки, ради Бога!.. – она то краснела, то бледнела.
– Я не могу больше продолжать жить во лжи… Я ощущал это все сильнее и сильнее с тех пор… с тех пор, как тогда на дороге… встретил Джека. И теперь я больше не могу выносить этого. Куда бы я ни пошел, я вижу его… он смотрит на меня… ты не можешь этого понять!..
Лавиния отбросила вышивание.
– Нет! Нет! Не могу! Ей-богу, Дик, ты должен был подумать об этом раньше!
– Знаю. Ничто не может извинить мою трусость, мою слабость. Я все это знаю, но еще не поздно – даже сейчас – раскаяться. Через неделю все узнают правду.
– Что… что ты имеешь в виду?
– Я обратился с просьбой ко всем, кого это касается, прибыть в Уинчем в следующую пятницу.
– Боже правый! Дик! Дик, подумай!
– Я уже подумал. Бог мой! Как я подумал!
– Это несправедливо по отношению ко мне! О, ты… подумай о своей чести… Уинчем!
– Моя честь ничего не стоит. Я думаю о его чести.
Она вскочила, схватила его за руку.
– Ричард, ты сошел с ума! Ты не должен делать этого! Говорю тебе, не должен!
– Умоляю тебя, Лавиния, не пытайся заставить меня изменить решение. Это бесполезно. Твои слова ничего не поменяют.
Она впала в ярость, отшатнулась от него, все ее добрые намерения оказались забыты.
– Ты не имеешь права бесчестить меня! Если ты это сделаешь, я тебя никогда не прощу! Я не останусь с тобой… я…
Он прервал ее… это было именно то, чего он ждал, он не должен клянчить. Это было ему возмездием.
– Я знаю. Я к этому готов.
На мгновение она перестала дышать. Он знал! Он был к этому готов! Он воспринимал ее слова всерьез… он всегда ждал, что она его оставит! О, должно быть, он действительно устал от нее и хочет, чтобы она ушла. Что же такое он говорит?
– Я знаю, ты любишь Лавлейса. Я… я знаю это уже некоторое время, Лавиния опустилась на ближайший стул. До чего ее довела собственная глупость?
– Я, разумеется, не буду препятствовать вашему бегству…
Это было чудовищно! Леди Лавиния закрыла лицо руками и расплакалась. Значит, это было правдой… Он ее не любит… Он любит миссис Фаншо… а ей надо бежать. Когда до нее дошел весь ужас происходящего, ее слезы перешли в жалобные рыдания.
Соблазн заключить ее в объятия побеждал самообладание Ричарда, и все же он сумел его побороть.
Если он позволит себе поцеловать ее, она попытается сломить его решимость… и, возможно, преуспеет в этом. Поэтому он глядел в сторону, стараясь избежать пытки смотреть и слышать, как она плачет.
Лавиния продолжала плакать, мечтая почувствовать утешенье его объятий, готовая согласиться на что угодно, лишь бы только он показал, что любит ее. Но когда он не сделал ни малейшего движения в ее сторону, гордость вернулась и, промокнув глаза платком, она поднялась со стула.
– Ты жестокий! Жестокий! Жестокий! Если ты так поступишь, я тебя обязательно оставлю!
«Ну, теперь-то он, наверняка, что-то скажет… возразит ей!»
Невероятным усилием воли Ричард сдержал себя.
– Я… очень сожалею, Лавиния, – произнес он странно сдержанным голосом.
Все было напрасно. Она убила его любовь, он жаждал избавиться от нее. Она подошла к двери и обернулась.
– Я вижу, что ты меня не любишь, – проговорила она с мертвым спокойствием. – Я прекрасно все понимаю, – она рванула ручку двери. – Я тебя ненавижу! – и вскрикнув это, она побежала по коридору, яростно шелестя шелком юбок. В отдалении хлопнула дверь, и наступила тишина.
Карстерз стоял неподвижно, уставившись в пол на смятую вышивку. Наконец, он наклонился, подобрал ее, и запах фиалок пахнул ему в лицо. Он страстно поднес материю к губам.
Если бы Лавиния могла видеть его сейчас, это изменило бы все положение дел. Но она заперлась в своей комнате и продолжала плакать в одиночестве. Когда слез больше не осталось, она выпрямилась и стала убеждать себя в том, что хочет убежать. Она была уверена, что Гарольд будет добр к ней, и, несомненно, она будет вести с ним очень увлекательную жизнь, но… чем больше она об этом думала, тем меньше ей хотелось бежать за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76