Обвинение в убийстве против неизвестного лица или группы лиц? Против Родерика? Против меня?
В какой степени они приняли во внимание показания Мейбл?
Доверие к ней, конечно, было подорвано, но какое впечатление оставило ее заявление? Слова леди Констанс произвели большой эффект: она говорила так ясно, точно и убежденно. И это так контрастировало с ответами Мейбл. Я почувствовала, как менялось настроение суда по мере того, как она говорила. Потом я вспомнила обо всех этих прощупывающих вопросах, об ответах, которые могли невольно навредить. И мне стало дурно от одной мысли о том, что может нас ожидать. Я подумала, какая опасность может грозить Родерику, да и всем нам.
Мне невольно вспомнился тот день, когда Лайза Феннел упала под колеса маминого экипажа и тем самым вторглась в нашу жизнь. Сейчас она была мертва, но все еще угрожала нам из могилы.
Когда был объявлен приговор, наша радость и облегчение не знали границ. Показания леди Констанс были признаны убедительными, а словам Мейбл никто не придал значения.
Приговор Коронерского (Коронер — следователь, производящий дознание в случаях насильственной или скоропостижной смерти.) суда гласил: «Смерть вследствие несчастного случая».
Признание
Прошло шесть лет после того памятного дня в суде, но все еще одно только воспоминание о нем заставляет меня содрогнуться. За эти годы было так много счастья в моей жизни, однако оно не было совершенно безоблачным.
Над всеми нами, обитателями Леверсон Мейнор, висела тень сомнения. Иногда ночью я вдруг просыпалась, и мне казалось, я опять вернулась в прошлое. Бывало, я даже закричу. Родерик примется успокаивать меня. Ему и без слов понятно, что меня преследует. Он просто скажет: «Все позади, моя дорогая. Все прошло. Надо забыть об этом».
Я не перестаю спрашивать себя, как это случилось? Как она умерла? Кто положил в стакан эти таблетки? Может быть, сама Лайза? Нет, как бы я ни старалась, не могу в это поверить.
Я прижимаюсь к Родерику. Он здесь-живой и здоровый, рядом со мной. Я немного успокаиваюсь, но не могу насовсем выбросить эти мысли из головы.
Я говорю себе: должно быть, это Лайза сама, нечаянно. Вероятно, это произошло так, как предположила в своих показаниях в суде леди Констанс. Показаниях, ставших поворотной точкой. Она говорила тогда так убедительно.
Вынесенный приговор стал благодеянием для всех нас, на кого падала тень подозрения. На этом все было закончено. Нет, как оказалось, не совсем закончено. Правда, не было больше расследований и дотошных вопросов, но в наступившем, казалось бы, мире и покое наша совесть продолжала мучить нас. Мы хотели, чтобы Лайза ушла, и она ушла…
Мы вышли из зала суда опьяненные чувством радостного облегчения. Но сомнения остались. И они были с нами все эти шесть лет.
Через год после вынесения приговора мы с Родериком поженились. Случившееся ни для кого из нас не прошло даром. Мари-Кристин ликовала, но время от времени на нее находила странная задумчивость, и в глазах мелькала какая-то тайна. Ее уже нельзя было назвать ребенком. Над ней, как и над всеми нами, тоже висела эта тень.
У нас с Родериком родился сын, потом дочь. Роджеру сейчас четыре года, Кэтрин почти три. Они оба очаровательные создания, и когда я смотрю, как они играют в саду или ездят верхом по кругу на своих пони, я счастлива.
Потом я иду в дом и прохожу мимо той комнаты, которая когда-то принадлежала Лайзе. В ней нет никаких видимых следов ее пребывания, но каким-то образом она все еще остается там. Мой отец время от времени навещает нас. Он очень гордится своими внуками и часто говорит мне, каким счастливым стал для него тот день, когда я разыскала его. Он прекрасно ладит с Чарли и, я думаю, они часто в беседах вспоминают маму.
Я была очень растрогана, когда отец подарил мне статую «Танцующей девы». Он оказал, что хочет, чтобы она была у меня. Это была самая дорогая для него вещь. Я не хотела забирать ее у него, но он настаивал. «Глядя на нее, я всегда ощущал рядом присутствие Дейзи, — сказал он мне. — И это приносило мне облегчение. Но теперь у меня есть дочь и внуки. И пусть лучше она будет у тебя».
Она стоит в моей комнате. При взгляде на нее я ясно вижу маму. Он сумел передать какое-то сходство, что-то неуловимое, свойственное только ей одной. Я смотрю на нее и представляю, что мама здесь, рядом, она улыбается, радуясь за меня, потому что, пройдя через многие испытания, я наконец обрела любимого мужа и детей.
Мы с леди Констанс по-прежнему самые лучшие друзья. Ее внуки — это ее величайшая радость. Она по натуре не склонна к проявлению нежных чувств, но иногда не может справиться с переполняющей ее любовью ко мне. И, разумеется, она обожает своих внуков.
Когда в конце концов Леверсон Мейнор стал нашим домом, Мари-Кристин была очень довольна.
Ее интерес к археологии перерос в страстное увлечение. Сейчас она очень подружилась с одним молодым археологом, с которым познакомилась через Фиону и Джека. Думаю, вскоре можно ожидать их помолвки.
Но воспоминания о Лайзе не исчезли полностью даже у Мари-Кристин. Не знаю, будет ли так всегда. Все в доме ощущают это. Так мне сказала Герти.
Не так давно у меня с ней состоялся любопытный разговор.
— Я испугалась, когда эта дуреха Мейбл разговорилась там, перед всеми этими судьями, — вспоминала Герти.
Ее слова заставили меня вздрогнуть от страха, но я спокойно сказала:
— Вскоре выяснилось, что ее словам нельзя верить.
— Да, но она могла зайти слишком далеко. Она уже почти это сделала.
— Благодаря твоим показаниям всем стало ясно, что у нее неустойчивая психика. И когда ее вызвали опять, это полностью подтвердилось.
— Должно быть, она слышала разговоры слуг.
— Разговоры о чем?
— Ну, они ведь все знали — что вы были обручены с мистером Родериком, а потом все распалось, потому что вы думали, что он ваш брат. Потом он женился, а вы узнали, что он вовсе не брат вам, и вы могли бы тогда с ним пожениться.
— Откуда ты все это знаешь?
— Слуги всегда все знают. Они слышат словечко там, словечко тут. Потом складывают их вместе и, пожалуйста, все готово. Они вас любят. И им хотелось, чтобы вы с мистером Родериком поженились. Они не очень-то к ней хорошо относились, к миссис Клеверхем. Все эти годы им приходилось терпеть от леди Констанс, а когда я рассказала им про бюст, они решили, что это на самом деле благородный поступок. Леди Констанс, она, конечно, настоящая знатная леди, хотя и это может надоесть. Но эта миссис Клеверхем, она была вообще не леди. Нам хотелось что-то среднее.
— Ты хочешь сказать, они все знали и не рассказали об этом?
— Они отвечали на вопросы, только и всего. Зачем им было говорить больше того, о чем их спрашивали?
— За исключением Мейбл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
В какой степени они приняли во внимание показания Мейбл?
Доверие к ней, конечно, было подорвано, но какое впечатление оставило ее заявление? Слова леди Констанс произвели большой эффект: она говорила так ясно, точно и убежденно. И это так контрастировало с ответами Мейбл. Я почувствовала, как менялось настроение суда по мере того, как она говорила. Потом я вспомнила обо всех этих прощупывающих вопросах, об ответах, которые могли невольно навредить. И мне стало дурно от одной мысли о том, что может нас ожидать. Я подумала, какая опасность может грозить Родерику, да и всем нам.
Мне невольно вспомнился тот день, когда Лайза Феннел упала под колеса маминого экипажа и тем самым вторглась в нашу жизнь. Сейчас она была мертва, но все еще угрожала нам из могилы.
Когда был объявлен приговор, наша радость и облегчение не знали границ. Показания леди Констанс были признаны убедительными, а словам Мейбл никто не придал значения.
Приговор Коронерского (Коронер — следователь, производящий дознание в случаях насильственной или скоропостижной смерти.) суда гласил: «Смерть вследствие несчастного случая».
Признание
Прошло шесть лет после того памятного дня в суде, но все еще одно только воспоминание о нем заставляет меня содрогнуться. За эти годы было так много счастья в моей жизни, однако оно не было совершенно безоблачным.
Над всеми нами, обитателями Леверсон Мейнор, висела тень сомнения. Иногда ночью я вдруг просыпалась, и мне казалось, я опять вернулась в прошлое. Бывало, я даже закричу. Родерик примется успокаивать меня. Ему и без слов понятно, что меня преследует. Он просто скажет: «Все позади, моя дорогая. Все прошло. Надо забыть об этом».
Я не перестаю спрашивать себя, как это случилось? Как она умерла? Кто положил в стакан эти таблетки? Может быть, сама Лайза? Нет, как бы я ни старалась, не могу в это поверить.
Я прижимаюсь к Родерику. Он здесь-живой и здоровый, рядом со мной. Я немного успокаиваюсь, но не могу насовсем выбросить эти мысли из головы.
Я говорю себе: должно быть, это Лайза сама, нечаянно. Вероятно, это произошло так, как предположила в своих показаниях в суде леди Констанс. Показаниях, ставших поворотной точкой. Она говорила тогда так убедительно.
Вынесенный приговор стал благодеянием для всех нас, на кого падала тень подозрения. На этом все было закончено. Нет, как оказалось, не совсем закончено. Правда, не было больше расследований и дотошных вопросов, но в наступившем, казалось бы, мире и покое наша совесть продолжала мучить нас. Мы хотели, чтобы Лайза ушла, и она ушла…
Мы вышли из зала суда опьяненные чувством радостного облегчения. Но сомнения остались. И они были с нами все эти шесть лет.
Через год после вынесения приговора мы с Родериком поженились. Случившееся ни для кого из нас не прошло даром. Мари-Кристин ликовала, но время от времени на нее находила странная задумчивость, и в глазах мелькала какая-то тайна. Ее уже нельзя было назвать ребенком. Над ней, как и над всеми нами, тоже висела эта тень.
У нас с Родериком родился сын, потом дочь. Роджеру сейчас четыре года, Кэтрин почти три. Они оба очаровательные создания, и когда я смотрю, как они играют в саду или ездят верхом по кругу на своих пони, я счастлива.
Потом я иду в дом и прохожу мимо той комнаты, которая когда-то принадлежала Лайзе. В ней нет никаких видимых следов ее пребывания, но каким-то образом она все еще остается там. Мой отец время от времени навещает нас. Он очень гордится своими внуками и часто говорит мне, каким счастливым стал для него тот день, когда я разыскала его. Он прекрасно ладит с Чарли и, я думаю, они часто в беседах вспоминают маму.
Я была очень растрогана, когда отец подарил мне статую «Танцующей девы». Он оказал, что хочет, чтобы она была у меня. Это была самая дорогая для него вещь. Я не хотела забирать ее у него, но он настаивал. «Глядя на нее, я всегда ощущал рядом присутствие Дейзи, — сказал он мне. — И это приносило мне облегчение. Но теперь у меня есть дочь и внуки. И пусть лучше она будет у тебя».
Она стоит в моей комнате. При взгляде на нее я ясно вижу маму. Он сумел передать какое-то сходство, что-то неуловимое, свойственное только ей одной. Я смотрю на нее и представляю, что мама здесь, рядом, она улыбается, радуясь за меня, потому что, пройдя через многие испытания, я наконец обрела любимого мужа и детей.
Мы с леди Констанс по-прежнему самые лучшие друзья. Ее внуки — это ее величайшая радость. Она по натуре не склонна к проявлению нежных чувств, но иногда не может справиться с переполняющей ее любовью ко мне. И, разумеется, она обожает своих внуков.
Когда в конце концов Леверсон Мейнор стал нашим домом, Мари-Кристин была очень довольна.
Ее интерес к археологии перерос в страстное увлечение. Сейчас она очень подружилась с одним молодым археологом, с которым познакомилась через Фиону и Джека. Думаю, вскоре можно ожидать их помолвки.
Но воспоминания о Лайзе не исчезли полностью даже у Мари-Кристин. Не знаю, будет ли так всегда. Все в доме ощущают это. Так мне сказала Герти.
Не так давно у меня с ней состоялся любопытный разговор.
— Я испугалась, когда эта дуреха Мейбл разговорилась там, перед всеми этими судьями, — вспоминала Герти.
Ее слова заставили меня вздрогнуть от страха, но я спокойно сказала:
— Вскоре выяснилось, что ее словам нельзя верить.
— Да, но она могла зайти слишком далеко. Она уже почти это сделала.
— Благодаря твоим показаниям всем стало ясно, что у нее неустойчивая психика. И когда ее вызвали опять, это полностью подтвердилось.
— Должно быть, она слышала разговоры слуг.
— Разговоры о чем?
— Ну, они ведь все знали — что вы были обручены с мистером Родериком, а потом все распалось, потому что вы думали, что он ваш брат. Потом он женился, а вы узнали, что он вовсе не брат вам, и вы могли бы тогда с ним пожениться.
— Откуда ты все это знаешь?
— Слуги всегда все знают. Они слышат словечко там, словечко тут. Потом складывают их вместе и, пожалуйста, все готово. Они вас любят. И им хотелось, чтобы вы с мистером Родериком поженились. Они не очень-то к ней хорошо относились, к миссис Клеверхем. Все эти годы им приходилось терпеть от леди Констанс, а когда я рассказала им про бюст, они решили, что это на самом деле благородный поступок. Леди Констанс, она, конечно, настоящая знатная леди, хотя и это может надоесть. Но эта миссис Клеверхем, она была вообще не леди. Нам хотелось что-то среднее.
— Ты хочешь сказать, они все знали и не рассказали об этом?
— Они отвечали на вопросы, только и всего. Зачем им было говорить больше того, о чем их спрашивали?
— За исключением Мейбл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102