Юноша вздрогнул, и это не ускользнуло от молодой женщины.
– Что с вами?
Мгновение Анн колебался, но потом решился ответить правду:
– Услышал голос Теодоры.
– Теодоры? Кто это?
Он не стал ничего скрывать:
– Здесь говорят, что это вы.
Альенора издала легкий смешок.
– Вы слышите меня внизу и видите перед собой? Для этого мне надо быть духом или призраком.
– Все так и думают.
Светло-серые глаза воззрились на него. Раньше Анн почему-то не замечал, до чего они красивы.
– Ваш прадед тоже говорил мне, что я принадлежу к миру мертвых. Что все это значит?
Тогда Анн стал рассказывать историю, – какой узнал ее от Франсуа.
Слушая, Альенора присела на край зубца. При этом шарф соскользнул с ее плеч на землю, но она, видимо увлеченная рассказом, даже не пыталась вернуть его на место. Казалось, она не замечала также, что ее небрежно зашнурованное декольте выглядит довольно вызывающе.
Зато Анн заметил это. Не переставая говорить, он вступил в бурный внутренний спор с самим собой. Следует ли ему поднять шарф? Галантность и даже элементарные приличия требовали этого. Но, с другой стороны, поступить так – все равно, что признаться в собственной нескромности, в том, что он все-таки успел полюбоваться прелестями своей собеседницы. К тому же если он наклонится, то уткнется лицом прямо в то, чего видеть не должен.
Так что Анн продолжил рассказ, повернувшись в ту сторону, откуда доносился волчий вой, и, стараясь сделать так, чтобы голос его звучал как можно естественнее.
Когда он замолчал, Альенора д'Утремер сама подняла свой шарф и вернула его на прежнее место без всякой поспешности или признаков стеснения. Анн ожидал, что она станет расспрашивать его, но дама не сделала ни малейшего замечания. Напротив, она игриво улыбнулась, словно они болтали о пустяках.
– Вы прочитаете мне то, что писали?
Анна снова охватила внутренняя борьба, но на сей раз она длилась недолго. Ведь ради чтения ему пришлось бы впустить молодую женщину в потайную комнату, а на это он не имел права.
– Сожалею, сударыня. То, что я писал…
Он подыскивал слово, чтобы оправдать свой отказ, и, в конце концов, сказал:
– …это очень личное.
Альенора улыбнулась чуть насмешливо.
– Понимаю! Но вы согласитесь, по крайней мере, поговорить со мной?
Не дожидаясь ответа, она возобновила прогулку по дозорному ходу; Анн последовал за ней. Волчий вой казался ему оглушительным. Вначале юноша обменялся с Альенорой ничего не значащими словами. Но потом, мало-помалу, начал говорить о себе самом. И уже не мог остановиться. Никогда и никому он еще так не доверял.
Он говорил о майском празднике, о Перрине и о том, что попросил ее выйти за него замуж.
Сперва Альенора слушала молча, потом обронила:
– Какая жалость! Когда вы поженитесь, встреч в гроте больше не будет.
– Вы полагаете?
– Конечно! Только влюбленные делают подобные вещи. В браке все становятся скучными и серьезными.
– Что же тогда делать?
– Не спешить. Вы оба так молоды. Пользуйтесь жизнью… А теперь я вас покину. Становится зябко.
И она оставила его, больше ничего не добавив.
Какое-то время Анн стоял, ошеломленно застыв, а после очнулся, прибежал в тайную комнату и заперся там. Но усидеть на месте не мог и начал ходить по кругу – так велико было его возбуждение. Конечно же, Альенора Заморская права! Как он мог быть настолько глуп, чтобы собственными руками разрушить очарование грота, женившись на Перрине? Конечно, он женится на ней, но не сейчас…
Утром он нашел свою подругу в гроте. Был канун Пасхи, и она опять надела то же белое платье, что и в майский праздник. Увидев его, Перрина впервые сама пошла ему навстречу, радостно улыбаясь. Анн быстро заговорил, захлебываясь от восторга:
– Перрина, знаете, что я понял этой ночью? Мы не должны венчаться прямо сейчас. Давайте подождем лет десять! Хотите?
– Я ничего не хочу, сеньор.
– Вы не понимаете? Ведь так я буду иметь счастье встречаться с вами здесь столько, сколько захочу!
Перрина подошла к трещине-бойнице и долго стояла молча, глядя на текущую воду Анн удивился.
– О чем вы думаете?
– Ни о чем. Я слушаю реку.
– И что она говорит вам?
– Ничего, сеньор, ничего важного.
– Скажите все-таки.
Перрина поколебалась мгновение, потом ответила, по-прежнему не глядя на него:
– Она говорит о «волчьей даме», которую вы катали на вашем коне…
Анн встрепенулся.
– Я ее вовсе не катал. Я спасал ее от смерти. И к тому же она не «волчья дама», не Теодора! Все это глупые россказни!
– Как вы ее защищаете…
– Защищаю, потому что на нее нападают. Если бы вы узнали ее получше, вы бы сами устыдились!
Перрина натянуто улыбнулась.
– Я должна вас покинуть, сеньор. Мои родители до сих пор хворают. Мне надо идти ухаживать за ними.
– Ну что ж, ступайте… Не знаю, сможем ли мы увидеться завтра. Ведь наступает Пасха.
– Это неважно, сеньор.
Перрина вышла из грота, села в свою лодку, взяла весло и поплыла через реку. Анн же вскочил на коня и галопом поскакал к замку.
Перрина солгала: ее родители были здоровы и вовсе не нуждались в заботах дочери. Вернувшись на мельницу, она сразу же побежала в свою комнату, чтобы остаться одной.
Размеренное движение колеса, возобновившееся, наконец, после долгих дней безмолвия, убаюкало ее на какое-то время, но вскоре боль вернулась и заполнила ее целиком.
Все закончилось, даже не начавшись! «Волчья дама» завладела сердцем ее сеньора – пусть даже он сам еще не отдает себе в этом отчета. Быть может, он когда-нибудь женится на ней, а может – нет. Это не имело значения. «Волчья дама» достаточно вскружила голову молодому сеньору, чтобы заставить его забыть Перрину.
Но смеет ли Перрина жаловаться? Могло ли обернуться иначе? Они оба, и Анн, и Альенора, – из одного мира. Оба знатные. А она, Мельникова дочка, пахнет мукой. Ей нечего делать среди важных господ.
Внезапно девушка мучительно вздрогнула. А как же ее поцелуй? Теперь-то ясно, что сеньор никогда не вернет его. Она хотела его, этого поцелуя… Она его так ждала!
Девушка подбежала к окну. Вода знает! Вода ответит ей, потому что теперь снова может говорить… Перрина склонилась над колесом. Никогда еще голос воды не был таким громким. Он звучал просто оглушительно. И впервые Перрина не понимала свою реку. Ответ был какой-то неясный, запутанный. Она напрягала слух изо всех сил. И поняла, наконец… Конечно, вода права, вода никогда не ошибается.
И Перрина, склонившись из окна, повторила для себя самой, вполголоса, то, что ей сказала вода:
– Приди! Я сама верну тебе твой поцелуй…
***
Анн вернулся в замок все в том же состоянии счастливого восторга. Ему с трудом удавалось сдерживать мысли, так они толкались в его голове, но одна все же возобладала над прочими:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
– Что с вами?
Мгновение Анн колебался, но потом решился ответить правду:
– Услышал голос Теодоры.
– Теодоры? Кто это?
Он не стал ничего скрывать:
– Здесь говорят, что это вы.
Альенора издала легкий смешок.
– Вы слышите меня внизу и видите перед собой? Для этого мне надо быть духом или призраком.
– Все так и думают.
Светло-серые глаза воззрились на него. Раньше Анн почему-то не замечал, до чего они красивы.
– Ваш прадед тоже говорил мне, что я принадлежу к миру мертвых. Что все это значит?
Тогда Анн стал рассказывать историю, – какой узнал ее от Франсуа.
Слушая, Альенора присела на край зубца. При этом шарф соскользнул с ее плеч на землю, но она, видимо увлеченная рассказом, даже не пыталась вернуть его на место. Казалось, она не замечала также, что ее небрежно зашнурованное декольте выглядит довольно вызывающе.
Зато Анн заметил это. Не переставая говорить, он вступил в бурный внутренний спор с самим собой. Следует ли ему поднять шарф? Галантность и даже элементарные приличия требовали этого. Но, с другой стороны, поступить так – все равно, что признаться в собственной нескромности, в том, что он все-таки успел полюбоваться прелестями своей собеседницы. К тому же если он наклонится, то уткнется лицом прямо в то, чего видеть не должен.
Так что Анн продолжил рассказ, повернувшись в ту сторону, откуда доносился волчий вой, и, стараясь сделать так, чтобы голос его звучал как можно естественнее.
Когда он замолчал, Альенора д'Утремер сама подняла свой шарф и вернула его на прежнее место без всякой поспешности или признаков стеснения. Анн ожидал, что она станет расспрашивать его, но дама не сделала ни малейшего замечания. Напротив, она игриво улыбнулась, словно они болтали о пустяках.
– Вы прочитаете мне то, что писали?
Анна снова охватила внутренняя борьба, но на сей раз она длилась недолго. Ведь ради чтения ему пришлось бы впустить молодую женщину в потайную комнату, а на это он не имел права.
– Сожалею, сударыня. То, что я писал…
Он подыскивал слово, чтобы оправдать свой отказ, и, в конце концов, сказал:
– …это очень личное.
Альенора улыбнулась чуть насмешливо.
– Понимаю! Но вы согласитесь, по крайней мере, поговорить со мной?
Не дожидаясь ответа, она возобновила прогулку по дозорному ходу; Анн последовал за ней. Волчий вой казался ему оглушительным. Вначале юноша обменялся с Альенорой ничего не значащими словами. Но потом, мало-помалу, начал говорить о себе самом. И уже не мог остановиться. Никогда и никому он еще так не доверял.
Он говорил о майском празднике, о Перрине и о том, что попросил ее выйти за него замуж.
Сперва Альенора слушала молча, потом обронила:
– Какая жалость! Когда вы поженитесь, встреч в гроте больше не будет.
– Вы полагаете?
– Конечно! Только влюбленные делают подобные вещи. В браке все становятся скучными и серьезными.
– Что же тогда делать?
– Не спешить. Вы оба так молоды. Пользуйтесь жизнью… А теперь я вас покину. Становится зябко.
И она оставила его, больше ничего не добавив.
Какое-то время Анн стоял, ошеломленно застыв, а после очнулся, прибежал в тайную комнату и заперся там. Но усидеть на месте не мог и начал ходить по кругу – так велико было его возбуждение. Конечно же, Альенора Заморская права! Как он мог быть настолько глуп, чтобы собственными руками разрушить очарование грота, женившись на Перрине? Конечно, он женится на ней, но не сейчас…
Утром он нашел свою подругу в гроте. Был канун Пасхи, и она опять надела то же белое платье, что и в майский праздник. Увидев его, Перрина впервые сама пошла ему навстречу, радостно улыбаясь. Анн быстро заговорил, захлебываясь от восторга:
– Перрина, знаете, что я понял этой ночью? Мы не должны венчаться прямо сейчас. Давайте подождем лет десять! Хотите?
– Я ничего не хочу, сеньор.
– Вы не понимаете? Ведь так я буду иметь счастье встречаться с вами здесь столько, сколько захочу!
Перрина подошла к трещине-бойнице и долго стояла молча, глядя на текущую воду Анн удивился.
– О чем вы думаете?
– Ни о чем. Я слушаю реку.
– И что она говорит вам?
– Ничего, сеньор, ничего важного.
– Скажите все-таки.
Перрина поколебалась мгновение, потом ответила, по-прежнему не глядя на него:
– Она говорит о «волчьей даме», которую вы катали на вашем коне…
Анн встрепенулся.
– Я ее вовсе не катал. Я спасал ее от смерти. И к тому же она не «волчья дама», не Теодора! Все это глупые россказни!
– Как вы ее защищаете…
– Защищаю, потому что на нее нападают. Если бы вы узнали ее получше, вы бы сами устыдились!
Перрина натянуто улыбнулась.
– Я должна вас покинуть, сеньор. Мои родители до сих пор хворают. Мне надо идти ухаживать за ними.
– Ну что ж, ступайте… Не знаю, сможем ли мы увидеться завтра. Ведь наступает Пасха.
– Это неважно, сеньор.
Перрина вышла из грота, села в свою лодку, взяла весло и поплыла через реку. Анн же вскочил на коня и галопом поскакал к замку.
Перрина солгала: ее родители были здоровы и вовсе не нуждались в заботах дочери. Вернувшись на мельницу, она сразу же побежала в свою комнату, чтобы остаться одной.
Размеренное движение колеса, возобновившееся, наконец, после долгих дней безмолвия, убаюкало ее на какое-то время, но вскоре боль вернулась и заполнила ее целиком.
Все закончилось, даже не начавшись! «Волчья дама» завладела сердцем ее сеньора – пусть даже он сам еще не отдает себе в этом отчета. Быть может, он когда-нибудь женится на ней, а может – нет. Это не имело значения. «Волчья дама» достаточно вскружила голову молодому сеньору, чтобы заставить его забыть Перрину.
Но смеет ли Перрина жаловаться? Могло ли обернуться иначе? Они оба, и Анн, и Альенора, – из одного мира. Оба знатные. А она, Мельникова дочка, пахнет мукой. Ей нечего делать среди важных господ.
Внезапно девушка мучительно вздрогнула. А как же ее поцелуй? Теперь-то ясно, что сеньор никогда не вернет его. Она хотела его, этого поцелуя… Она его так ждала!
Девушка подбежала к окну. Вода знает! Вода ответит ей, потому что теперь снова может говорить… Перрина склонилась над колесом. Никогда еще голос воды не был таким громким. Он звучал просто оглушительно. И впервые Перрина не понимала свою реку. Ответ был какой-то неясный, запутанный. Она напрягала слух изо всех сил. И поняла, наконец… Конечно, вода права, вода никогда не ошибается.
И Перрина, склонившись из окна, повторила для себя самой, вполголоса, то, что ей сказала вода:
– Приди! Я сама верну тебе твой поцелуй…
***
Анн вернулся в замок все в том же состоянии счастливого восторга. Ему с трудом удавалось сдерживать мысли, так они толкались в его голове, но одна все же возобладала над прочими:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166