И рассказал ей – все. Альенора выслушала его в молчании. Он заключил пылко:
– Анна де Вивре больше нет. Только что родился Анн Иерусалимский, и он будет сражаться за освобождение Франции! У меня такое впечатление, будто несчастья никогда и не было – оно попросту стерлось!
– Так оно и есть…
Альенора Заморская говорила, не повышая голоса. Он взглянул на нее так, словно видел впервые. Потом продолжил, чуть увереннее:
– Я хотел сказать, что… я больше не испытываю к вам никакой злобы, никакого гнева…
– Все это неважно. Теперь и вы послушайте. Мне тоже есть что сказать.
И поведение Альеноры, и ее голос были уже не те. Несмотря на истрепавшееся платье и нечесаные волосы, она вдруг перестала походить на смиренную паломницу, удрученную своей судьбой. Казалось, она снова стала той величавой всадницей, какой была в Куссоне.
– Вы правы: прошлое стерто. Этого года больше нет. Мы вернемся к тому, с чего начали.
– Не совсем вас понимаю…
– Я отвечу на ваш вопрос.
– На какой вопрос? У меня их тысяча.
– На самый важный из всех.
– И вы знаете, какой именно?
– Разумеется. Я знаю о вас даже больше, чем вы сами. Я ведь уже говорила.
Анн смотрел на нее со все возрастающим удивлением. Он еще не понимал. Чувствовал только, как что-то происходит.
– И… что это за вопрос?
– Теодора я или нет.
Он отшатнулся, прислонившись спиной к стволу оливы. Открыл рот, но ни единого звука не слетело с его губ. Его спутница продолжала говорить, пристально глядя ему прямо в глаза:
– Мне сейчас Бог тоже дал имя. Или, скорее, дал право назвать его. Так что слушайте: я – «волчья дама», былая хозяйка замка Куссон. Я – Теодора…
Воцарилось мертвое молчание. Анн был так потрясен, что буквально онемел. Его же спутница не сводила с него серых глаз, таких светлых, таких пронзительных.
Наконец, он обрел дар речи. Ему казалось, что он вынужден отдирать от нёба каждое слово.
– Я думал, что… Вы сами говорили… Разве вы не английская шпионка?
– Это мое земное воплощение. Ведь для того, чтобы вернуться на землю, душа Теодоры должна была вселиться в какое-нибудь тело.
– Я не в силах поверить вам.
– Присмотритесь ко мне, и сами увидите…
Анн с величайшим трудом оторвался от серых глаз, чтобы окинуть взглядом ее всю, целиком. И почувствовал, как земля уходит у него из-под ног… Это невозможно – прежнее волнение вновь охватило его! Он же видел Альенору совершенно нагой в монастырской бане, и это зрелище оставило его совершенно бесстрастным. А теперь, в своем истрепанном сером платье, похожем на драный мешок, она производит на него то же самое впечатление, что и тогда, на крепостной стене Куссона! Альенора влекла, притягивала его к себе, и это притяжение было почти сверхъестественным. В этом влечении не было ничего человеческого…
Анн отступил на шаг.
– Если вы – та, о ком говорите, то вы – зло.
– Теодора – зло лишь для того, кто видит в ней зло. И добро для того, кто умеет ее любить.
Не слишком сознавая, что делает, Анн побежал прочь. Добежав до края холма, он остановился перед невысоким склоном, там, где ему было даровано имя. Обратив взор к Иерусалиму, он попытался собраться с мыслями.
Нечто подобное произошло с ним почти год назад, когда Альенора догнала его на паломническом пути, чтобы сообщить о своем предательстве и о решении его прадеда. Тогда Анну мнилось, что он испытал уже все потрясения, какие способно выдержать человеческое существо. И все же Альенора потрясла его еще сильнее.
Сегодня случилось то же самое. Он только что получил самое ошеломляющее из откровений: его зовут Анн Иерусалимский, и вот эта женщина заявляет, что она – Теодора! Для одного раза чересчур.
Анн опустился на колени, сложил руки и воззвал к Духу Святому. Молодой человек не сомневался в признании, которое только что обрушилось на него: его спутница по паломничеству, его жена – поскольку он, увы, женат на ней – воистину Теодора.
Но как же ему быть? Он долго размышлял и рассудил, что у него нет другого выхода, кроме бегства. Ему надо немедленно вскочить на Безотрадного и оставить здесь это создание. Ибо Теодора – зло, даже сам дьявол. Разве дьявол – не искуситель по преимуществу? А эта женщина – искусительница, суккуб. Если он поддастся ей, то станет недостоин своего нового имени, вновь сделается таким же несчастным, как прежде!
Анн направился было к коню, когда его остановило одно воспоминание. Его глазам вновь предстала пасхальная служба, окончившаяся всего два часа назад, но уже такая далекая. Он стоял как раз за молодой женщиной, своей супругой, когда та взяла благословенный хлеб с праздничного стола. Если бы Альенора на самом деле была посланницей дьявола, то простое прикосновение к освященному хлебу обратило бы ее в дым.
Теодора… Много раз Анн повторил про себя это имя – и вдруг что-то случилось. Он начал куда-то падать – падать стремительно, бесконечно. Он даже не знал, чудесно это или ужасно. Знал только, что падает, и открытия следовали одно за другим.
Конечно, Теодора от Бога, а не от дьявола, ведь само имя «Теодора» по-гречески означает «дар Божий». И если Бог решил послать ее к нему, то просто потому, что она – женщина, которую он любит!
Он любит Теодору, всегда любил… Влюбился в нее с того самого мига, как узнал о ее существовании, когда прадед впервые произнес это имя в алхимической лаборатории. Анн любил ее так сильно, как только может любить человеческое существо! Именно любовь к Теодоре обожгла его той ночью, когда он различил ее голос в хоре волков, завывающих в темноте.
Да, Анн любил Теодору и всегда любил только ее. Вопреки тому, что он сам считал, ни минуты он не был влюблен в Альенору д'Утремер, Альенору Заморскую. Познакомившись с этой дамой, Анн испытал лишь смутную симпатию. А интересоваться ею начал лишь в тот день, когда предположил, что она может оказаться Теодорой. Если она так заворожила его в ту ночь Страстной пятницы на стене замка, то лишь потому, что он тогда уже был уверен: зимняя гостья Куссона и есть «волчья дама».
Оставалось самое трудное, самое страшное: теперь, когда он знает все, ему предстоит приблизиться к ней. Анн сделал шаг, потом другой, и невыносимое волнение охватило его с новой силой. Во рту и горле пересохло, в висках бешено застучало, ноги подгибались. Ему показалось, что он опять в своей комнате, на самом верху Юговой башни. И снова слышит волчий вой…
Головокружение! Оно охватило его целиком и ужасало тем больше, что требовалось не сопротивляться, но уступить ему. Сам Бог разрешает, более того, повелевает поступить таким образом! И Анн очутился перед своей Теодорой, сам не зная как.
Начал:
– Вы были правы… Я понял, что…
– Что любите меня? Я и сама это знаю, иначе зачем бы вернулась к вам на землю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166