Мэри прижалась к нему, обвила руками, замерла. Почти все, как она придумала. Стук его сердца возле ее уха. Могучие руки на ее плечах.
Его запах. Его тепло. Не хватает только малости…
- Билл.
- А?
- Поцелуй меня. Пожалуйста!
- Нет, маленькая.
- Что-о?
- Сначала - слово офицера.
- Какое еще слово офицера?!
- Я вчера тебе его дал, забыла?
- Билл, я ничего не хочу знать. Мне все равно, что было с тобой до того, как ты приехал.
- Правда?
- Не в том смысле, что все равно, а в том смысле, что это ничего не изменит.
Его тело изменилось. Руки стали жестче. Сердце глухо бухнуло и забилось ровно. А потом Билл Уиллингтон отстранил ее, растрепанную, пылающую, возбужденную до предела, от себя и тихо заговорил…
… Я был хорошим полицейским, Мэри. Начал с самого низа, учился всему, чему меня могли научить. Первое время на задержаниях было страшновато. А на дежурствах и вовсе доводилось видеть такое, что до тошноты…
Но я не жалел, никогда не жалел. Во-первых, это же дед меня отправил, а уж деду я всегда доверял на все сто. Во-вторых, учителя мне попались очень даже неплохие, хотя ругались на меня страшно. Я знал, что делаю важное, хорошее дело. Борюсь со злом. Помогаю добру. И делаю это вполне конкретным образом.
Я столько зла этого самого видел, Мэри!
Порой даже сомневался, наяву ли я это вижу.
Неужели люди могут делать такое с людьми!
Шлюхи продавались за рюмку спиртного, за дозу наркотика. Матери выставляли своих малолетних дочерей на панель. И сыновей, кстати, тоже. Мы находили в мусорных баках младенцев. Если они были еще живы - отвозили в госпиталь, а там выяснялось, что почти все они были наркоманами. Понимаешь, доктор! Новорожденный младенец - наркоман…
К трупам я быстро привык, а вот к этим детям - нет. Страшно было в это верить. Совсем близко, через пару кварталов, кипит совсем другая жизнь. Туристы кормят голубей на Трафальгарской площади, красные автобусы везут лондонцев по делам и просто так… В театрах играют, в опере поют, в музеях выставки…
Я в музей первый раз попал два года назад, Мэри. И как назло, на выставку Босха, Дюрера и Гойи. "Дьявол глазами художников" называлась. Очень она мне понравилась. В самый раз про меня и мою работу. Потому что я-то с десяток лет уже знал, каков из себя дьявол.
Ну ладно, это потом. Что еще надо знать про мою жизнь? Она большим разнообразием не отличалась. Сутки через трое дежурства, патрулирование по улицам, а в промежутках - допросы свидетелей, потерпевших, ну и, если повезет, самих преступников.
Чем еще занимались… Да ничем, в смысле свободного времени. Свободное время мы тоже, как правило, проводили на работе. Семейным, конечно, проще, только их у нас было мало, семейных. Все больше холостые да разведенные.
Я даже сошелся с одной женщиной, вдовой одного нашего парня. Ничего, что я тебе об этом…, впрочем, ты же врач. Тебе можно все.
Мы не любили друг друга. Так… Прятались.
От одиночества, от страха, от тоски. Она потом уехала, а я через месяц не смог вспомнить, какого цвета у нее глаза.
Все остальные, Мэри, были такие, что даже врачу об этом лучше не рассказывать. Нет, ты не смотри на меня с таким ужасом. Я с ними работал. Понимаешь, есть такая штука, называется работа под прикрытием. Я и еще несколько наших парней притворялись преступниками.
Крутыми парнями. Селились в трущобах, заводили знакомства, связи. Шлюхи нам помогали.
Проще говоря, стучали.
Вот такая жизнь, Мэри… Когда меня взяли в Особый отдел, я думал, будет легче. Не надо притворяться, влезать в шкуру этих подонков.
Просто приезжаешь, оцепляешь район и бьешь негодяям морды до полного изнеможения. Оказалось - нет.
Во-первых, меня продолжали использовать на работе под прикрытием, уж больно хорошие контакты у меня завязались в одном подпольном притоне. А во-вторых, бить морду не так уж легко, особенно, если перед тобой сопливый пацаненок или девчушка. Крупные рыбы редко попадаются, вместо себя они подставляли подростков, таких, кому ответственность не светит.
Мы накрыли один такой притон. Операция была в самом разгаре, когда он рванул в окно.
На вид он был совсем мальчишкой, но лет-то ему было вполне достаточно. Ронни-Малыш, так его звали. Он торговал наркотиками с двенадцати лет, держал под собой десяток малолетних проституток и был замешан по меньшей мере в трех убийствах. Хороший у него был список, верно?
Я погнался за ним. Был уверен, что возьму его спокойно, без стрельбы и лишнего шума.
Дыхалка у Ронни была никуда, сказывался стаж наркомана. Но он спасал свою жизнь и потому несся как заяц. Потом споткнулся и упал. Выстрелил в меня с земли. Попал в ногу. Я отключился на несколько секунд, потом открыл глаза, попробовал сесть - и тут мой напарник заорал мне "Билл, сзади!" Я развернулся и выстрелил. Инстинктивно. Так меня учили.
"Питон" называется моя пушка, Мэри. Называлась, вернее. Специальная разработка для спецподразделений. Это только в кино после выстрелов красиво умирают и даже успевают произнести монолог. "Питон" с десяти метров пробивает в человеке дыру, в которую можно просунуть кулак.
Я даже не понял, кто там упал. Потом подполз поближе и увидел. Ему лет пятнадцать было.
Ходил в помощниках у Ронни. Мы его знали.
Он, наверное, с рождения в полиции на учете состоял. Но ему было пятнадцать лет…
Потом меня штопали, останавливали кровь, а я все смотрел на этого парня. Он лежа был еще меньше. И пушка в руке. Потом уж я узнал, что он двоих наших успел из нее положить. Но лежал на земле передо мной мальчик. И это я его убил.
В больницу меня отвезли ближайшую, нашу, при Ярде. Тюремная больница. "Мы не шьем, а штопаем", говорил всегда Джонни Блауз, тамошний хирург, но меня они зашили на совесть. Уже там меня навестил мой начальник и сказал, что хотя расследование и будет проведено, беспокоиться не о чем. Мол, это по-любому была самооборона, а еще и двое наших сотрудников убиты…
Но я-то видел его, Мэри. Маленького мальчишку с неестественно вывернутой рукой. Пистолет казался огромным, такой он был щуплый, паренек этот.
Я знаю, зря я это сделал, но только через пару дней я сбежал из госпиталя и поперся на похороны. Адрес мне дали в Ярде. Я шел с палкой, еле-еле, и очень хотел не успеть, упасть, потерять сознание. Я трусил, Мэри.
А на кладбище никого не было. Только пастор, старичок такой смешной, да мать этого паренька с двумя девчушками. И гроб уже в могиле был. Я глазам своим не поверил, думал, может, я ошибся? Гроб был совсем маленький, Мэри. Белый, узкий, из простых досок. Детский гроб.
А потом пастор дочитал молитву, и эти девчушки, совсем маленькие, подошли и бросили на крышку по комку земли. Подошли могильщики и стали забрасывать могилу. Помнишь, какая жара стояла месяц назад, Мэри? Земля была совсем сухая, спекшаяся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35